Сможет ли Россия вернуть прежний объем нефтедобычи? О чем Сечин промолчал Путину
Мы поговорили с экспертом о реальном положении дел в нефтегазовой отрасли и о прогнозах по ценам на «черное золото»
«На сегодняшний день единственная компания из мирового нефтегазового сектора, которая оказалась в прибыли, – это мы», – отрапортовал Игорь Сечин президенту на минувшей неделе, указав, что «Роснефть» оставила позади ExxonMobil, Chevron, Shell, Total.
«Уж так и единственная?» – удивился Владимир Путин.
Насколько можно верить заявлениям Сечина, «Собеседник» обсудил с директором Фонда национальной энергетической безопасности Константином Симоновым.
– Повторю вопрос президента: уж так и единственная? Вроде бы в отчет вошли и $13 млрд, которые «Роснефть» получила от китайцев в счет еще не добытой нефти...
– Китайская предоплата зафиксирована в годовом отчете. Плюс была продажа доли в «Восток Ойле»... На мой взгляд, годовая финансовая отчетность – не лучший способ для анализа реальной ситуации: какие-то доходы можно записать в текущий год, а расходы вынести в будущий...
Плюс не надо забывать, что из крупных российских компаний «Роснефть» традиционно отчитывается первой. И Сечин поступил как грамотный пиарщик – он пришел к Путину и честно сказал: на сегодняшний день. То есть из тех, кто отчитался на тот момент.
А буквально через несколько дней после этого отчиталась «Газпром нефть», и у нее тоже есть прибыль по итогам прошлого года.
10 марта отчитается ЛУКОЙЛ, и я уверен, что и у него будет прибыль.
– Вас ничего не удивило в заявлениях Сечина?
– Кое-что озадачило. В разговоре с Путиным назывались цифры, которые не соответствуют тексту отчета. Так, Сечин сказал, что «Роснефть» выросла по всем позициям – по жидким углеводородам, по нефти и по газу. А в отчетности записано падение. По стенограмме видно, что Сечин говорит, что они выросли даже по сырой нефти – на 0,2%, чего мы не видим в отчете.
– А чего еще мы там не видим?
– Меня больше беспокоит другое: что «Роснефть» проводит установку на то, что надо сбрасывать старые, как они говорят, низкодебетные активы и стремиться к добыче так называемой «новой» нефти. Вот про «Восток Ойл» говорится как о пилотном проекте. Но что смущает: Сечин уверяет, что сейчас у него операционные расходы на добычу составляют $2,8 за баррель, а какие расходы будут по «Восток Ойлу»? Честно говоря, даже страшно предполагать. Не исключаю, что цифра будет выше более чем в 20 раз.
– Но в целом-то у Сечина все же получилось свести концы с концами – хотя и второй, и третий кварталы были убыточны...
– В целом, я могу поверить, что компания закончила год с прибылью, потому что у нее действительно есть конкурентное преимущество – уже разработанная ресурсная база, которая позволяет извлекать нефть дешевой себестоимости, тут Сечин прав. Но когда он говорит о том, что «Роснефть» все это будет сбрасывать и идти в «Восток Ойл», где добудет 100 млн тонн нефти с себестоимостью, которую не называет, меня это несколько пугает – как стратегический ход.
Количество законсервированных скважин – большая тайна
– Правда ли, что запасы месторождения там не столь высоки, как уверяет Сечин?
– Тут вопрос, как подтверждены запасы. Сечин уверяет, что подтверждены. Он доложил президенту, что за прошлый год были открыты три крупнейших месторождения. Это замечательно, но хотелось бы посмотреть аудит тех компаний, которые специализируются на подтверждении ресурсов.
– Не доверяете специалистам?
– Не в этом дело. Просто в последнее время эксперты подозревают комиссию по запасам в том, что она иногда принимает слишком уж смелые решения с точки зрения утверждения о размерах запасов.
– В апреле мы с вами обсуждали сделку ОПЕК+ и перспективы сокращения добычи. В России, как говорят все эксперты, консервировать скважины – очень сложно и дорого. Еще дороже их потом открывать. Как прошел это процесс?
– По году мы сократили добычу, и достаточно существенно, – у нас 9% падения по нефти. Это при том, что сокращения-то начались только с мая. Смысл сделки ОПЕК+, напомню, был в поддержании цен на нефть. И мы видим, что они вернулись: с рынка ушла лишняя нефть (не только, конечно, благодаря сделке – тут и Техасский коллапс, и прочие вещи внесли лепту). Но за это пришлось платить – сокращением национальной добычи. Вопрос о том, как наша добыча будет возвращаться на прежний уровень, на мой взгляд, остается открытым. Пока мы еще связаны сделкой ОПЕК+ и всегда можем сказать (как, собственно, и делаем): мы хоть завтра добудем сколько нужно, просто сейчас не можем – сделка. Что касается консервации скважин, тут есть загадка. С одной стороны, компании массово рапортуют, что скважины они не консервировали. Даже в отчете «Роснефти» есть такая фраза – что использованы технологии снижения добычи без консервации скважин. Но как это было на самом деле? У меня большие сомнения, что использовались технологии снижения добычи – это экономически неоправданно (дешевле закрыть, чем поддерживать работы на минимальном уровне, сохраняя работу и погружных насосов, и прочее), а компании все-таки в этот трудный год, безусловно, больше думали об экономии. Так или иначе, сейчас нет никакой достоверной статистики относительно того, что же именно сделали компании, мы можем говорить только с их слов.
– Получается, это большая тайна?
– Росстат не публикует свежих цифр по числу скважин в России, поэтому у меня нет ответа на вопрос, насколько достоверны заявления компаний о том, что они не консервировали скважины. Но есть статистика добычи. И по ней видно, насколько неравномерно компании сокращали добычу. Видно, как четко они выбрали внутри себя определенные жертвы. «Под нож» прежде всего пошли старые обводненные месторождения, у которых нет льгот. И думаю, что как раз там добычу вернуть будет сложновато. И, кстати, сама «Роснефть» признала, что отдала своему бывшему президенту, а ныне владельцу ОАО «Независимая Нефтегазовая компания» Эдуарду Худайнатову на $1,4 млрд активов в рамках сделки по Пайяхе (об этом в отчетности написано), заявив, что они для нее стратегически неинтересны. А, между прочим, на эти активы приходится порядка 10% добычи «Роснефти». То есть компания первой публично призналась, что у нее есть активы, которые ей стратегически неинтересны и она не хочет их развивать. На мой взгляд, такой подход отражает, что мы едва ли сможем вернуться на прежние добычные уровни. И это главный риск.
До 100$ нефть едва ли поднимется
– Вы имеете ввиду потенциальные потери бюджета?
– Нефть остается основным способом его наполнения. И проблема не в том, что нефть вдруг перестанет быть кому-то нужной, как нас убеждают. Главный риск в том, что наше место на рынке займут другие страны. Основные наши конкуренты известны – это Соединенные Штаты и саудиты.
– То есть пандемия им не помешала?
– Сейчас из-за холодов США потеряли 4 млн баррелей суточной добычи – гигантская цифра. С 1 февраля Саудовская Аравия убрала 1 млн – так эту тему обсуждали весь январь. А тут такой обвал. Конъюнктурно это очень тяжелая история. Но это вопрос, думаю, весьма короткого периода. Холода пройдут, и добыча начнет восстанавливаться. Особенно при ценах за $60.
– А сланец?
– США способны производить гигантское количество нефти. В 2020-м США лишь нарастили экспорт на внешние рынки. И прошлый год они закрыли, оставаясь производителем номер один в мире. Так что ни пандемия, ни зеленый Байден, ни холода эту проблему с нас не снимут.
– Есть ли шанс, что нефть снова поднимется до $100 за баррель?
– Сейчас нет дефицита в «великих» прогнозах. Одни говорят, что нефть будет бесплатной. Другие – что уже в ближайшее время нефть должна стоить $100. Мне всегда очень грустно, когда некоторые эксперты безапелляционно предрекают, что будет с мировой энергетикой через год, 10, 20, 30 лет… Мне кажется, главное, чему нас должна была научить жизнь, и 2020-й в особенности: единственное, что мы можем сказать о будущем – оно абсолютно непредсказуемо. Поэтому что будет с нефтяными ценами, сказать невозможно. Вот, например, уважаемая структура, крупный американский финансовый холдинг JPMorgan Chase написал про новый сырьевой суперцикл. Это довольно любопытно, потому что еще до пандемии началось прогнозирование на тему, что нефть скоро вообще перестанет быть товаром. У нас такие умники тоже были, даже называли цифры – якобы товаром она перестанет быть к 2030-му. И пандемия вроде как должна была укрепить в этой вере, потому что действительно – прощай рынок, к тому же, начался зеленый крестовый поход на тему, что будущее углеводородов закончено, теперь будет одна сплошная зеленая энергия. Но на чем основана эта теория сырьевого супертоплива? На очень простой вещи. На том, что из-за зеленого курса начнется отток инвестиций из сегмента углеводородов. Но фокус в том, что такие же прогнозы звучали в 2014-м. Только причины дефицита назывались другие – не зеленый курс, а обвал цен. И вот прошло шесть лет – и где провал в добыче? Его нет. Поэтому я не слишком верю, что в ближайшее время мы увидим дикий дефицит инвестиций. На самом же деле за рассуждениями на тему зеленой энергии мы видим, как крупные игроки не забывают поддерживать инвестиции, а некоторые страны – и добычу увеличивать. Так, в прошлом году увеличили добычу Норвегия, Бразилия, а США увеличили экспорт... Поэтому снова ожидать нефти по $100 не стоит. С другой стороны, и бесплатной нефти тоже ожидать не приходится. Здесь США начинают все более четко играть свою важную роль «переключателя». Поэтому объективный коридор я вижу в диапазоне $40-65 за баррель.
– Что значит «переключатель»?
– Примерная рентабельность добычи сланцевой нефти по основным формациям где-то $40-50. Если цена нефти в мире уходит за $50, добыча в Штатах начинает резко расти и туда сразу идут инвестиции. В Америке очень быстро принимается инвестрешение, это их главный плюс. И дефицит инвестиций в Штатах легко может смениться быстрым их возвращением. Сейчас у них зимний провал. Но это просто локальная временная беда для США. И – плюс для нас: рынок разгрузили, вот цена сразу и пошла вверх. Но как только США нарастят добычу, цена на нефть на мировом рынке начнет падать.
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №07-2021 под заголовком «"Даже страшно предполагать"».
