Самариддин Раджабов: Пару лет отсидеть за свою свободу – это несложно

Один из осужденных по «московскому делу» – о полугоде в СИЗО, своих планах на будущее и о перспективах протестов

Фото: Самариддин в редакции «Собеседника» // фото: Виктория Савицкая

В начале «московского дела» Самариддин Раджабов был одним из самых малоизвестных фигурантов. Подумаешь, бросил в сторону полицейских (даже не в них самих) пластиковую бутылку, отчего те дружно (по их словам) перепугались.

О Самариддине почти ничего не писали, он был лишен какой бы то ни было поддержки. Пока не начались суды, на которые молодой человек являлся с улыбкой, а его замечания на заявления судей, прокуроров и следователя зал не стал встречать то аплодисментами, то хохотом. Тогда же стало известно об увлечении Самариддина рэпом, Мирон Федоров (Оксимирон) записал с ним совместный трек.

В декабре Мосгорсуд приговорил Самариддина к штрафу и освободил. Буквально на следующий день один из самых известных политзэков в стране уже стоял в одиночном пикете в поддержку тех, кто остается в застенках.

На прошлой неделе Самариддин был в редакции «Собеседника». Разговор мы оставили по возможности без купюр. В нашей новой рубрике, где мы дадим слово тем, кто не боится идти против системы, он с ходу рассказал, что утром в барбершопе его угостили выпивкой и колдовали над прической два часа.

Полный [капец]

Вас уже узнают?

– На улицах узнают, в клубах узнают. Пока в основном положительно реагируют. Обнимают, говорят: «Красавчик, ты [поимел] эту систему». Я говорю: «Не я, а мы».

А как себя чувствует человек, который броском бутылки устроил паническую атаку троим здоровенным полицейским?

– Как супергерой. Про меня даже комикс есть. Сегодня буду его озвучивать – будет экранизация. И вторая серия скоро выйдет.

Страница из комикса про Самариддина

Как воспринимаете последние политические события?

– Да полный [капец]! Вообще, я, когда новости открыл, подумал, что это какой-то пранк. Чего? Уходит? Медведев?! Просто они знают, чего хочет народ – перемен, – и они этим типа хотят показать: вот, мы делаем, чего вы хотите. Думаю, они сейчас всю власть окончательно передадут Путину и будет [капец].

А поправки в Конституцию, в частности ликвидацию верховенства международного права?

– Думаю, скоро снова начнутся митинги и выходы на улицу. Просто вся Россия уже встает. [Задолбало] просто конкретно. И я буду выходить.

Не боитесь, что снова задержат – будет уже повторка.

– А чего бояться? Тюрьма – неплохое место. Думаю, прошли времена, когда люди боялись тюрьмы. Пару годиков отсидеть за свою свободу – наверное, это несложно и, возможно, даже уважаемо. Это то, от чего зависит свобода миллионов людей. Надо выходить. Разговоры, что в стране [трындец], уже везде. О том, что они [офигели] – везде, где бы я ни был. И таксисты то же самое говорят. В клубах бухие люди тусят и обсуждают, какой [трындец] в стране.

Акция 27 июля у вас была первой?

– Нет, первой была «Он нам не царь», 5 мая 2018 года. Это когда пришли казаки и [избивали] людей нагайками. Меня тогда тоже забрали. В ОВД «Коньково» нас продержали до утра, потом стали по одному выпускать. Штраф тогда какой-то дали, 1000 рублей. Но, похоже, когда я в тюрьме сидел, они мне задним числом штраф [впаяли] еще десятку. Я просто постоянно проверяю себя на сайте судебных приставов – не было ли никаких штрафов.

А что заставило выйти за независимых московских депутатов?

– Люди хотят стать депутатами, собирают подписи, стараются. И приходят какие-то умники и говорят: вы не проходите, у вас подписи фальшивые. Живые люди говорят им, что это их подписи и что вот они, а они говорят: все равно, [пофиг]. Это беспредел. И вообще, мне кажется, что митинг 27 июля был намного значимее, чем просто митинг за кандидатов. Это было начало чего-то большого.

«Договоришься, прикончат»

Вы почти полгода провели в СИЗО...

– Самым сложным было потерять свою девушку, находясь там. Да, поддержка семьи – [очень хорошо], поддержка тех людей, которые тебе пишут письма – тоже [очень хорошо]. Но любовь – это другое. Больше всего хочешь выйти, чтобы поехать к ней. Ты лежишь на шконке и постоянно представляешь, что она рядом. И когда ты расстаешься, это такой момент, когда она как бы оборачивается и – «Пошел ты...» Как-то так у меня было.

А вообще, целый день сидишь, бездельничаешь – это же прекрасно. Смотришь телик, можешь читать книжки. Сам себе предоставлен. Единственный минус – я не могу творчеством заниматься, когда в хате есть другие люди. Я должен читать, должен экспериментировать, а если ты это делаешь, ты им мешаешь.

Как к вам сокамерники относились?

– Хорошо. Ну, вот в первой хате, в которой 20 человек было, в основном таджики, там принимали за чокнутого. Можно понять: он заходит, имя таджикское, а говорит, что не таджик, а землянин. Да еще и пастафарианец – о таком они вообще не слышали.

Будете обжаловать свой приговор?

– Зачем? В России тебя никогда не признают невиновным. И скорее всего, если я сейчас буду газовать, меня могут забрать обратно.

Да и я просто устал бегать в эти суды. В России они бесполезны. У нас нет суда, у нас – цирк. То, что следователь и прокурор говорят в суде – даже это между собой не состыковывается. И показания тоже. Когда я арест получал, следователь заявил, что я скрылся. Я удивился. Куда я скрылся, если меня забрали на митинге, отвезли в ОВД, потом в суд, в спецприемник – и вот я здесь. Когда я успел скрыться? Судье – [до лампочки]. Мне кажется, в нормальных судебных разбирательствах такого не должно быть.

Я про это написал рэп, который пытался зачитать в Мосгорсуде: «Да, нам ни капельки не страшно, мы даже не испытываем стресс. Мы потеряем пару лет, вы потеряете честь». Но тут меня перебили.

С другим фигурантом дела – Егором Жуковым – лично знакомы, общаетесь?

– Мы познакомились, когда все вместе в СИЗО ехали. Егор тогда очень боялся за мою безопасность, потому что я люблю много говорить и не фильтрую базар. Он сказал: «[Договоришься], и там тебя [прикончат]». Я говорю: спокойно, я же все-таки самбист, все будет нормально. В итоге 5 месяцев просидел и никто меня даже не тронул. А с Егором буквально вчера общались.

«Мы боимся с тобой работать»

После всех этих «приключений» ваши тексты сильно изменились?

– Они стали более жизненными. Теперь я стал говорить то, что есть, что я вижу, что чувствую. В тюрьме я писал лирический трек, признание в любви своей мадам. Написал половину – один куплет, и тут мы расстаемся! Со второго куплета началась антилюбовь: «Сука на суке – это моя жизнь, бро». А было: 21 год, первая любовь... А сегодня вечером у меня встреча с одним чуваком, который сам неплохо звучит. Думаю с ним свое движение запустить. Просто командой двигаться легче и лучше.

Вы сразу после освобождения в одном из интервью рассказывали, что с вашим бизнесом (Самариддин занимается ремонтом. – Ред.) все очень плохо. Удалось как-то его реанимировать?

– Уже есть несколько заказов. Мой главный партнер по бизнесу от меня не отказывался, он – мой лучший друг. Он всегда меня поддерживал, даже когда я сидел в тюрьме. А так эта история, конечно, сказалась [капец] как. Бывшие партнеры говорят: ты, конечно, красавчик, но мы боимся с тобой работать. Но есть чуваки, у которых есть яйца – они не боятся.

А желания свалить отсюда куда-то далеко не было?

– В последний месяц его было очень много. Потому что выходишь, а у тебя мир разрушен. И бизнес уже не пойдет так, как шел до ареста. Все как с нуля. Но есть другая сторона медали – рэп. И я думаю, я смогу сделать [отлично]. Хотя я, наверное, самый бездарный рэпер. Когда идет запись в кабине, мне там страшно. И я вообще не разбираюсь в музыке.

У вас не рэп, у вас панк-рок получается.

– Может быть. Я вообще хочу с Pussy Riot попробовать. Вчера мы общались, может быть, [запилим] что-нибудь интересненькое.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №02-2020 под заголовком «Самариддин Раджабов: Пару лет отсидеть за свою свободу  это несложно».

Поделиться статьей
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика