Дмитрий Быков: Казус Улицкой, или Пятая проза

Креативный редактор Sobesednik.ru – о том, что история повторяется во всем, в том числе в литературных скандалах

Самарский историк Григорий Циденков, не читая романа Гузели Яхиной «Эшелон на Самарканд», обвинил ее в неоговоренном использовании сюжетов из его блога. Проживающая в Солт-Лейк-Сити Наталья Рапопорт (университет Юты) обвинила Людмилу Улицкую в присвоении ее замысла и сюжета при написании сценария «Чума», опубликованного в прошлом году в составе книги «Бумажный театр».

Оба скандала породили обширную фейсбучную полемику и несколько публикаций в бумажной прессе. Случай Яхиной уже подробно разобран в «Новой газете», где она привела список своих источников. Обвинения Рапопорт в адрес Улицкой несколько подозрительны по тону: «Улицкая – насквозь лживая конъюнктурщица, манипулятор, отсутствие литературного таланта компенсирующая успешным манипулированием. Ни совести, ни чести – эти удобные черты и качества помогли ей взойти на пьедестал "совести нации"».

Улицкая никогда не провозглашала себя совестью нации, поскольку совесть у каждого своя. Она признает, что Наталья Рапопорт рассказала ей историю о вспышке легочной чумы в Москве, но «застольные разговоры авторским правом не защищаются», замечает она вполне справедливо. По ее словам, Наталья Рапопорт предложила ей совместную работу над сценарием, но, прочитав ее наброски, Улицкая сочла их литературное качество недостаточным и от совместного сочинительства отказалась. Впоследствии она написала киноповесть сама, от первого до последнего слова, и тридцать лет эта вещь лежала у нее в столе. Опубликовала ее Улицкая только в связи с пандемией. Как подтвердил редактор киностудии «Фора-Фильм», сценарий никогда в работу не запускался, хотя переговоры о его экранизации велись. Наталья Рапопорт утверждает также, что Улицкая предлагала ей отступные, то есть откупалась двумя тысячами рублей. Улицкая это отрицает наотрез – и в самом деле, по советским меркам две тысячи рублей – большие деньги; Улицкая, которая заведовала литчастью еврейского театра, потом ушла на вольные хлеба и растила двоих детей, такой суммой распоряжаться не могла. Оба несостоявшихся соавтора датируют происходящее по-разному: при публикации Улицкая называла 1978 год, Рапопорт говорит о 1987-м, в ответе на мое письмо Улицкая уточняет, что познакомилась с Рапопорт после 1982 года. С обеих сторон несутся клятвы друзей, которые знают Улицкую – как человека безупречной щедрости, а Рапопорт – как ученого безукоризненной честности. Со своей стороны замечу, что, не будучи знаком с Натальей Рапопорт, Улицкую знаю много лет и часто был свидетелем ее абсолютного бескорыстия.

Эти полемики приобрели, как и следовало ожидать, характер не литературный, а политический. Яхину регулярно обвиняют в очернительстве советской истории, Улицкую – в либерализме и правозащите, что само по себе ничуть не постыдно. Появляются и откровенные доносы – например, на портале Life.ru. «Как-то незаметно глазу в моей родной стране завелась каста неприкасаемых. Если ты против Путина – можно всё: воровать, растлевать… Люди с хорошими лицами все равно будут на твоей стороне. И только попробуй не спеть с ними хором. Станешь врагом – вне зависимости от таланта и заслуг. Но главный казус в том, что эти самые люди что-то кричат про демократию и правовое государство».

Стилистика чрезвычайно узнаваемая, аргументация – тоже. Сердце кровью обливается, как подумаешь, до чего тяжело в России сторонникам Путина: всяк-то пнуть норовит. Если рассматривать эти казусы вне политических спекуляций и хайпожорствующих скандалистов, они весьма любопытны. Должен ли писатель приводить список источников, когда публикует художественное произведение? Имеет ли он право пользоваться трудами историков, не ссылаясь на них? (Примеры Льва Толстого или Солженицына как будто подтверждают это право.) Имеет ли право писатель воспользоваться чужим устным рассказом? Обязан ли он оговаривать источник? (Вполне допускаю, что да.) Все эти скандалы сопровождают всякого успешного литератора – именно потому, что «у победы много отцов, а поражение всегда сирота». Достаточно напомнить тяжбу Гончарова с Тургеневым и очерк «Необыкновенная история» – якобы Тургенев украл замысел «Обрыва» и написал «Дворянское гнездо», выслушав устный рассказ более медлительного коллеги. Мне представляется, что решать спор писателя с историком или с другим писателем следовало бы в третейском суде профессионалов или в обычном гражданском суде, где можно дотошно установить процент заимствований и степень участия каждого автора. Впрочем, можно и до суда не доводить: для меня, например, загадка, почему Григорий Циденков не ознакомился сначала с романом Яхиной и не обратился лично к ней, а Наталья Рапопорт написала пост, не связавшись с Улицкой и не высказав ей свои претензии. И вот тут возникает любопытный поворот всей истории.

Вспоминается мне рассказ Юлия Дунского и Валерия Фрида «Лучший из них», написанный сразу после сталинских лагерей, в ссылке: «В сорок пятом году я чалюсь на Вологодской пересылке. В каморе народу … не провернешь. На верхних рюмах кодло – пятнадцать лбов. Все законники, полнота, некого на … послать. Жранья от пуза, смолы цельный сидор висит на стенке, – подходи, шмоляй. Сам знаешь, кому кичман, кому дом родной. Все мои жуки молодые, нахальные, дерзкие на руку и на язык. Делать им нехера, и от нехера делать они с отбоя до отбоя ведут толковище. Ковыряются в чужих душах и ищут солдатскую причину, чтобы кого-нибудь землянуть. А я это всегда презирал».

В тюрьме, когда, по выражению авторов, нехера делать, но жранья пока от пуза, – самое милое дело выяснить, кто законник, а кто не законник. Это занятие для жуков, но не для свободных людей. И именно таким гнилым базаром, тысяча извинений, заняты сегодня все в интеллектуальной России, да и за ее пределами: общего созидательного дела нет, и потому идет беспрерывное выяснение отношений и пересмотр репутаций, «чтобы кого-нибудь землянуть». Так всегда бывает, когда дом родной становится кичманом.

Найдена неопубликованная рукопись Варлама Шаламова

А второе соображение – напоминание о самом громком плагиатном скандале в истории русской литературы. О нем написана «Четвертая проза» Осипа Мандельштама. Тогда Мандельштама затравили и предопределили этим всю его дальнейшую судьбу. Надо сказать, некоторая его вина в происходящем действительно была: он выступил литературным обработчиком «Легенды об Уленшпигеле» де Костера в переводе Аркадия Горнфельда, несчастного калеки, неплохого, кстати, критика, а переводчика просто блестящего. Имя Горнфельда в книге указано не было – по вине издательства, Мандельштам просто не проследил. И вот его, вдобавок упрекавшего прочих переводчиков в халтуре, стали травить всем писательским союзом, и уж конечно скандал с Горнфельдом был здесь только предлогом.

Но «Четвертая проза» Мандельштама осталась самым точным текстом об эпохе, несмываемым клеймом на ней: «Животный страх стучит на машинках, животный страх ведет китайскую правку на листах клозетной бумаги, строчит доносы, бьет по лежачим, требует казни для пленников». Мы во всем этом живем, и скандалы, подобные нынешним склокам вокруг Яхиной и Улицкой, не могли не возникнуть. Сейчас любой, кто произносит внятное слово, становится кандидатом в герои такого скандала. Прессы у нас уже фактически нет – теперь дошло до литературы. Кому все это нужно? Но и на эту тему уже сказал Мандельштам: «Неужели он (Горнфельд) хотел, чтобы мы стояли на радость мещан, как вцепившиеся друг другу в волосы торгаши? Из случайной безалаберности делать черный «литературный скандал» в духе мелкотравчатых «понедельничных» газет доброго старого времени? Дурным порядкам и навыкам нужно свертывать шею, но это не значит, что писатели должны свертывать шею друг другу».

Очень грустно, что повторяется решительно все – и что у нас на дворе, судя по приметам, все еще 1928 год.

P.S.

17 марта Людмила Улицкая предложила, на мой взгляд, оптимальное решение в открытом письме к Наталье Рапопорт: «Меня огорчает, что ты не обратилась ко мне лично, прежде чем выходить на очень сомнительную площадку фейсбука. Вероятно, мое предложение запоздало, но я все-таки предложила бы тебе приложить усилия, чтобы выйти на более цивилизованный способ общения.

Я предлагаю тебе нестандартный вариант выхода из этой ситуации: давай издадим книгу, где под одной обложкой будут напечатаны две «Чумы» – твоя и моя. Думаю, что конфликт будет разрешен мирным путем. Другой возможный вариант – ты подаешь на меня в суд, а я готова отвечать в соответствии с законом. Думаю, что смертная казнь даже в худшем случае мне не грозит».

Лично я с удовольствием купил бы такую книгу. А название, по-моему, напрашивается – «Чума на оба ваши дома».