Русский Бог Слава Тихонов. Дмитрий Быков – о советском кумире

Трудно сказать, был ли Вячеслав Тихонов великим актером. Кумиром – да, и иногда это совпадает, как в случае, например, Иннокентия Смоктуновского или Михаила Ульянова – но они прошли театральную школу и блистали на сцене, а Тихонов в зрелые годы в театре не работал, играл в пятидесятые в Театре-студии киноактера, и как-то его театральная карьера ничем особенно не запомнилась, кроме роли Медведя в «Обыкновенном чуде».

В кино лучший его период пришелся на 60-е и 70-е, все лучшее он переиграл до пятидесяти лет, а потом его использовали очень редко, в основном для привлечения зрительского внимания. Штирлиц, конечно, испортил ему всю карьеру – он терпеть не мог разговоров об этом персонаже, хотя к славе относился с благодарностью, и не бывает актеров, которые бы ею тяготились, не верьте. Но быть актером одной роли он не хотел совершенно – проблема в том, что сменить амплуа для него было нереально. Он не сыграл ни в одной комедии (если не считать пары гротескных эпизодов в «Мичмане Панине», который, кстати, и для режиссера Михаила Швейцера нетипичен). У него не было отрицательных ролей, он этого не умел органически: в худшем случае ему доставались конформисты вроде архивариуса Шарлеманя в «Убить дракона», да и тот взбунтовался. Очень уж человек был хороший, и любой, кто его видел, ощущал это излучение: вот просто образцовый хороший человек. Почему Эльдар Рязанов и доверил ему сыграть Бога в последней для них обоих картине. Рязановский кастинг вообще отличался необыкновенной прозорливостью, выявляя самую сущность актера.

И поэтому так трудно сказать, про что, собственно, Тихонов – потому что сам он был если не атеистом, то агностиком. Между тем его работа в кино глубоко религиозна, хотя, может быть, бессознательно, и не в том дело, что он сыграл старца Тихона в «Бесах» – едва ли не лучшая его поздняя роль, – а в том, что Бог в советских условиях трансформировался именно в его персонажа. Это и есть самое интересное, и это мы попробуем проследить.

В чужом пиру

Тихонов родился 8 февраля 1928 года в Павловском Посаде: отец – механик, мать – воспитательница, никто в семье не имел отношения к искусству, и родители хотели его видеть человеком с надежной профессией, которую он и начал было получать: сначала выучился в ремесленном училище на токаря, потом поступил в Автомеханический институт (будущий Политех). Он мечтал о кино, и вкусы у него были самые простые – любил «Чапаева» с Бабочкиным, любил Черкасова – главного, вероятно, артиста сталинской эпохи, ну и Алейников нравился ему, но он ведь всем нравился.

Во ВГИК Тихонова сначала не приняли, но уже после экзаменов Борис Бибиков и Ольга Пыжова, муж и жена, взяли его на свой курс.

Бибиков более всего памятен зрителю по роли профессора в фильме Ташкова «Приходите завтра», где он более-менее играет именно себя: педагога, умеющего разглядеть необработанный алмаз и зачисляющего на курс сельских самородков вопреки всем правилам. Тихонов как актер ничего не умел, внешность у него была эффектная – но эффектных молодых людей среди абитуриентов полно; вообще, по воспоминаниям всех его знавших, он казался инфантильным. Но Бибиков, разглядевший в свое время и Майю Булгакову, и Леонида Куравлева, и Светлану Дружинину, которая из актрис уверенно шагнула в режиссеры, настоял, что в этом выпускнике средней школы виден потенциал, и глядел при этом на двадцать лет вперед, потому что ранний Тихонов тоже никак этого потенциала не проявлял.

Он со всеми молодыми звездами ВГИКа снялся у Герасимова в «Молодой гвардии», на съемках у него начался роман с Нонной Мордюковой – Ульяной Громовой, и получилась, вероятно, самая красивая пара молодого советского кино. Мордюкова была старше Тихонова на два с лишним года. Этот брак держался сравнительно долго, хотя Мордюкова в интервью автору этих строк вспоминала, что любовь закончилась довольно рано. «Да что мы вообще понимали? Он у меня первый, я у него первая…»

Они прожили вместе 13 лет. Их сын Владимир Тихонов унаследовал от отца выигрышную кинематографическую внешность, но с детства причинял родителям немало хлопот – Игорь Старыгин, учившийся с ним в одной школе, вспоминал, что Тихонова-старшего туда нередко вызывали (впрочем, возможно, просто хотели посмотреть на звезду; Тихонов добросовестно ходил, педагоги – на 90 процентов женщины бальзаковского возраста – млели: князь Андрей!!!).

Тихонов-младший сыграл несколько ярких ролей (всего около тридцати), но умер в 1990 году от сердечного приступа. О его проблемах с наркотиками упоминали и Нонна Мордюкова в автобиографической книге «Не плачь, казачка!», и первая жена – Наталья Варлей, «кавказская пленница», которая родила Вячеславу Тихонову внука; брак, правда, продлился всего два года.

Владимир Тихонов вместе с матерью, пережившей его на 18 лет, похоронены на Кунцевском кладбище. Тихонов, актер государственного значения, любимец советского начальства (и в первую очередь спецслужб), лежит на Новодевичьем, хотя многие считают актерский дар Мордюковой богаче и сильнее тихоновского. Но тут уж распоряжается судьба, сделавшая самого обаятельного российского артиста символом самого ужасного учреждения; от него самого зависело только сыграть эту роль наилучшим образом – с чем он и справился.

В пятидесятые – особенно во второй их половине – Мордюкова стала звездой, поскольку началось оттепельное кино, а на роль трагической представительницы народа, сильной и решительной, она подходила идеально. (В позднесталинском кино, сохранись эта эстетика после вождя, ей ничего бы не светило – у нее трагедия в каждом взгляде, ее лучшей ролью стала «Трясина» Григория Чухрая, пущенная третьим экраном). Мордюкова – главный образ матери в послевоенном кино, что и закреплено фильмом «Мама» – не слишком удачным, но красиво задуманным. Тут можно бы красиво, в духе арт-критики девяностых, порассуждать о том, что брак Бога и Матери у нас получается неудачным и последствия его трагичны – и для историка советских мифов тут есть интересные перспективы, – но мы эту тему оставим именно историкам советских мифов.

• Нонна Мордюкова: Мне в валенках тепло и сухо

В последние сталинские и первые оттепельные годы Тихонов ничего интересного не сыграл, хотя прославился в «Жажде» и «Чрезвычайном происшествии». Но в 1957 году он нашел своего режиссера – Станислава Ростоцкого, которого я не побоялся бы назвать великим. Для такого эпитета хватило бы одного фильма «Доживем до понедельника» (тут, конечно, нельзя забывать и о сценаристе Георгии Полонском, непревзойденном мастере задавать трудноразрешимые вопросы), но и «А зори здесь тихие», и «На семи ветрах», и «Белый Бим» – кино грандиозное; главное же – Ростоцкий, как и Тихонов, в высшей степени обладал идеальным человеческим характером, добротой, прямотой и мужеством, и это магическим образом передается зрителю.

«Дело было в Пенькове» – вообще большая удача, притом что современный зритель увидит там и лакировку, и вкусовые провалы, и весь набор советских штампов (которые с этого фильма и пошли – до 1957 года все это было новаторство). Это экранизация хорошей повести хорошего писателя Сергея Антонова, первый, вероятно, в советском кинематографе фильм о сельском адюльтере, то есть о любви женатого мужчины к незамужней женщине, зоотехнику. Именно для этого фильма Кирилл Молчанов, постоянный композитор Ростоцкого, написал две всенародные застольные песни – «Огней так много золотых» и «От людей на деревне не спрячешься». В общем, именно с этой картины началось в советском кинематографе такое неонародное направление – лирическая история с фольклорным элементом, с умеренной социальной проблематикой, с балагурством и частушечками, с надрывной любовной линией, кино в духе советской лирической песни, слегка стилизованной под фольклор; это было, конечно, более человечным кинематографом, чем ядреный лубок типа «Кубанских казаков». В этом жанре были впоследствии сняты «Мачеха», «Калина красная», «Приезжая», «Мужики!», даже и «Любовь земная» по Проскурину, – это был гарантированный хит советского проката, слезная сельская история про мужиков-сволочей и страдающих, но самостоятельных женщин; тут же обязательно возникает и тюремная тематика. Кстати сказать, эстетика Василия Шукшина во многом тоже выросла из этой сельской мелодрамы. Тихонов играет тут непутевого сельского красавца, будущего шукшинского «Сураза» – классический случай «тела не по душе», как называл это Горький в «Мальве». Впрочем, о внезапном аристократизме, о почти античной красоте многих русских сельских типов писал еще де Кюстин. В этом, собственно, и конфликт сюжета – что человека с внешностью и характером аристократа, с необычными мыслями и сложными страстями занесло вдруг в самую что ни на есть сельскую глушь, и что ему тут делать, непонятно. Ему тесно, ему хочется другого, у него разлаживается семья – на этом сюжете потом многие фильмы строились, и Тихонов для этого годился идеально.

Спаситель

Впрочем, скоро стало ясно, что рожден он действительно играть аристократов – что его самого очень забавляло, особенно с учетом татуировки «Слава», которую он как сделал на руке в тринадцать лет, так и не сводил до старости. Уже в «Мичмане Панине» он сыграл морского офицера, прячущего революционеров на корабле; несмотря на несколько фарсовых положений, роль была вполне героическая. Что-то было во внешности и характере Тихонова, что заставляло предполагать в нем мудрость и доброту, и хотя сам он искренне считал себя в полном смысле слова простым человеком, окружающие с ним никак не желали соглашаться. Великим актером как раз и называется тот, кто воплощает собой нечто всеми ожидаемое – и часто неожиданное для себя самого.

Советскому человеку нужен был спаситель, тот, кто простит его и оценит, прикроет и спасет – именно потому, что советский человек всегда был виноват. И вот этого русского Бога идеально играл Тихонов – начиная с истории про мичмана, который спас революционеров. Даже роль князя Андрея, которую сам он не любил, укладывалась в эту схему: для Пьера, да и для Наташи князь Андрей был Богом, который для этой жизни «слишком хорош» – настолько хорош, что с какого-то момента становится несовместим с жизнью.

Правду сказать, эпопея Сергея Бондарчука – в отличие от его же «Ватерлоо» – мне не кажется безоговорочной удачей; толстовский масштаб достигается все-таки не масштабом затрат и батальных сцен, не пафосными длиннотами, не обилием закадрового текста, а дерзостью мысли, необычностью почерка; тут претензий к Бондарчуку нет, поскольку никто к Толстому в этом смысле пока не приблизился, и удачных экранизаций не предвидится. Но как раз князь Андрей у Тихонова, несмотря на скромную самооценку и нервные срывы на протяжении съемок, получился отлично: как-то удивительным образом совпало тихоновское сознание своей неуместности в этой роли – и неуместность князя Андрея при дворе, в ставке, в своей эпохе: он слишком не отсюда, он попал не в свое время, он даже для комиссии Сперанского слишком многое понимает (в том числе и обреченность комиссии). И смерть его похожа на вознесение – дескать, что мне с вами делать? Бог, занесенный к людям, одновременно жалеющий их и безмерно ими раздраженный. Это он сыграл чудесно, хотя и дорогой ценой: чтобы постоянно поддерживать в нем это состояние нервной взвинченности, собственного непопадания в нишу, Бондарчук создавал на съемках подчас невыносимые ситуации. Иногда, когда вожжа попадала под хвост, он заставлял Тихонова делать тридцать дублей – как в сцене, когда князь Андрей одергивает штабных офицеров, издевающихся над Маком. На эту сцену ушла вся пленка, предназначенная на месяц съемок. Тихонов несколько раз уходил с площадки и дал слово никогда больше не работать у Бондарчука. Впрочем, это слово он нарушил, когда Бондарчук требовательно пригласил его играть Стрельцова в «Они сражались за Родину». Там они как раз встретились с Шукшиным, да и вообще актерский состав был впечатляющий – только литературный материал куда скромней.

С этих пор окончательно определилось тихоновское амплуа: усталый Бог, не понимающий, что ему делать с людьми. Кто бы что ни говорил, а лучшая его роль – совсем не Штирлиц, а Илья Мельников в «Доживем до понедельника». Поверить невозможно, что для Георгия Полонского эта сложнейшая, совсем не советская киноповесть – дебютный сценарий. Фильм этот всегда был для меня загадкой, он рассказывал об экзистенциальном кризисе советского учителя (и, шире, советского человека в целом) в 1967 году, что для тех времен непредставимая дальновидность! Как-то в «Артеке», где на кинофестивале отмечался сорокалетний юбилей фильма, я спросил Игоря Старыгина (он был мужем нашего собеседниковского фоторедактора Кати Табашниковой и согласился на интервью, хотя терпеть их не мог), сыгравшего Костю Батищева: про что картина-то, как вы сегодня это понимаете? «Про учителя, который устал преподавать ЭТУ историю», – сказал Старыгин, сформулировав, как всегда, абсолютно точно.

Тихонов там играет классического русского интеллигента, который не выдерживает больше ответственности перед учениками – ведь учить их приходится тому, во что сам он больше не верит: ничто из его прописей им не пригодится, «КПД мог бы быть гораздо выше». Это и есть усталый русский Бог, которого все бесят, которому всех жалко, который не может защитить тех, кого любит, – ироническая улыбка Мельникова стала символом времени. Удивительно, что после этой картины десятки тысяч выпускников устремились в педвузы, и профессия учителя на несколько лет стала модной: картина-то рассказывала о трагедии этой профессии, о ее кризисе. И для этой роли усталого Бога у Тихонова было все необходимое: улыбка – иногда смиренная, иногда презрительная, – многозначительность, загадочность, обаяние человека, пришедшего сюда случайно, из каких-то более высоких и прекрасных сфер. В сценарии – да и в фильме – есть намеки на то, что Мельников был профессиональным и перспективным историком, но разошелся с официальной линией и предпочел уйти в школу – правду сказать, многие так и делали. Сделать в СССР официальную гуманитарную карьеру могли только конформисты – нонконформисты уходили к детям и тоже спасали их. Правда, дети не всегда были за это благодарны: в «Коротких встречах» Киры Муратовой, не выпущенных на экран в том же 1968 году, когда фильм «Доживем до понедельника» сразу после Чехословакии чудом вырвался на экран, – девочка говорит главной героине: «Я теперь от своих отстала, а к вам не пристала». Так что и в школе не больно-то спасешься.

Но амплуа будущего Штирлица уже наметилось, и в сериал Татьяны Лиозновой Илья Мельников перекочевал без изменений (особенно если учесть, что в конце концов Штирлиц, вернувшись и отсидев, тоже становится историком). Кстати, именно во время съемок «Понедельника» Тихонов озвучивал Трентиньяна в фильме Лелюша «Мужчина и женщина» – и на озвучании познакомился с сотрудницей «Совэкспортфильма» Тамарой, которой было тогда всего 24 года (самому Тихонову как раз исполнилось 40). Этот второй брак, продлившийся до конца его жизни, оказался счастливым. Может быть, именно поэтому «Понедельник» оставался любимой картиной Тихонова, да и Ростоцкий выделял его (хотя снятые следом «Зори здесь тихие», кажется, любил больше).

Бендер, Воланд, Румата

Сейчас поверить невозможно, что на роль Штирлица претендовали другие люди – например Олег Стриженов. И из Юрия Соломина мог получиться неплохой Штирлиц, судя по «Адъютанту его превосходительства». А вот Арчил Гомиашвили – уже неслучайный выбор, и не потому, что у Лиозновой была с ним на тот момент любовь, а потому, что до этого он у Гайдая сыграл Бендера. А Штирлиц и есть Бендер, которому повезло – или не повезло, это уж как посмотреть, – добраться до Рио-де-Жанейро. Именно этим совпадением типажей вызвано то обстоятельство, что фильм породил множество анекдотов чисто лингвистических, в ильфо-петровском духе, хотя стиль самого романа Юлиана Семенова ничего общего с ними не имеет... Правда, это как посмотреть. Некую преемственность чувствовал и сам Семенов. Иначе откуда бы в романе «Пароль не нужен» взялись такие строки: «Милиционер обернулся, чтобы ответить, и заметил серые спокойные глаза Постышева. Минуту он вспоминал, где видел эти глаза, а вспомнив, легонько толкнул локтем товарища.

– Влипли, – прошептал он, – комиссар тут».

Даже и напоминать не нужно: «И, машинально выдавал пропуска счастливым теа- и кинокритикам, притихший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза. Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу».

Ну и само собой, помимо Бендера (ставшего прямым прототипом Воланда), у Штирлица был другой предшественник – тоже разведчик. Внимательно перечитайте диалог Руматы Эсторского с Доном Рэбой («Трудно быть богом» братьев Стругацких) и сравните его с диалогом Мюллера и Штирлица, или припомните перечень неудач, к которым был причастен Штирлиц, и мнение Мюллера, не берущегося определить ущерб, который профессионал такого класса мог нанести рейху. Все же понятно. Непонятно другое – почему именно Бендер и Воланд становятся прототипами главного разведчика (и даже свита Штирлица отчасти совпадает со свитой Воланда, а уж покровительствуемые им Пастор и Плейшнер – чистые отец Кабани и Будах).

Проблема в том, что с некоторого времени главным героем человечества становится Фауст, Мастер, которому покровительствует некий лукавый персонаж, наделенный двоякой функцией. Одна его функция – покровительствовать профессионалу, потому что остальные Господу уже неинтересны. А вторая – разведывать: очень ли москвичей испортил квартирный вопрос? Главная функция Мефистофеля – именно разведывательная. А Мефистофель, он же Воланд, – человек, которому население солидарно заявляет: мы даем тебе санкцию на любые дела, потому что с нами иначе нельзя. Мы не ждем от тебя добра, добром с людьми ничего не сделаешь. Но береги профессионала, потому что смысл существования человечества – в них.

И Воланд получает авторскую санкцию, метафизическое оправдание и читательскую любовь. Бендер, конечно, немного дьявол, немного оборотень – но с персонажами «Золотого теленка» иначе нельзя. Просто он не нашел еще своего Мастера, но Булгаков ему помог.

• Мастер и мессир: "Роман Булгакова со Сталиным длился двадцать лет"

Штирлиц не просто разведчик. Он представитель добра в этом тотально злом мире. Он покровитель тех немногих безупречных людей, чистых душ, которые здесь есть. Он хочет вырваться из ада, но его место в аду. Так теперь выглядит... нет, не Бог, но его посланник и представитель. И Тихонова всенародно полюбили именно в этой роли – для которой у него было все необходимое: усталость, насмешка и ощущение, что он не отсюда. Он из каких-то других мест, но вынужден возиться с нами.

А уж почему образ действий разведчика стал так близок советскому человеку семидесятых – вообще не тайна. Думать одно, говорить другое, делать третье и осуществлять в результате четвертое – наша обычная практика, и так ли уж плохо это двоемыслие? Гораздо лучше, чем нынешнее единомыслие. Так что Штирлиц в любом случае умнее и глубже большинства героев «Семнадцати мгновений весны». Иное дело, что образ советского разведчика сделался таким популярным (в том числе в анекдотах), что Штирлиц в некотором смысле проложил дорогу Путину. То есть оправдание зла, начавшись с Воланда, привело вот к чему. Не зря любимцами КГБ СССР были Семенов (с полным основанием) и Тихонов (без всяких оснований). Тихонов неохотно пользовался плодами этой любви, взаимностью не платил и уж без всякой охоты снялся в «ТАСС уполномочен заявить».

Прощание слепого Бога

Единственной выдающейся ролью Тихонова в девяностые был Тихон в «Бесах» Игоря и Дмитрия Таланкиных. Он сумел убедительно сыграть эту неисполнимую в общем роль – провинциального Бога, который умудряется любить всех, даже растлителя и безумца Ставрогина. В этой роли он, единственный на всю картину, был органичен: играл обычную свою педагогическую беспомощность и вызывающую неуместность в предложенных обстоятельствах. Такого же Бога, пребывающего в сумасшедшем доме, сыграл он у Рязанова в «Андерсене» – великолепной, мало кем понятой, трагической картине, завещании Рязанова и всех хороших советских людей его поколения.

Но перед этим была еще роль в «Сочинении ко Дню Победы» (1998 г.) Сергея Урсуляка. Мне этот фильм кажется во многом фальшивым, отчасти предопределившим интонацию сегодняшнего разговора о ветеранах – и уж во всяком случае, далеко не лучшим в долгой карьере режиссера; играли там Тихонов, Ефремов и Ульянов, и Тихонов опять играл спасителя, легендарного израильского пилота с советским военным прошлым (а в Израиле он спас пассажиров от террористов). Это опять роль советского Бога – но, что принципиально, теперь слепого. Он больше не видит, что делать, не понимает этого. И в конце фильма вместе с двумя помощниками – архангелами, если угодно – улетает неизвестно куда, захватив самолет.

Бог, несомненно, есть. Но сначала он ослеп, а потом улетел. И это подлинный финал актерской карьеры Тихонова – а вместе с ней и советской жизни как таковой.

Он был счастлив в семейной жизни, любил дочь Анну и внуков – Вячеслава и Георгия, заботился и о детях старшего сына, внуках и правнуке, но жил отшельником и старался ни с кем не встречаться. Единственными его близкими друзьями были отец и сын Ростоцкие, но обоих он надолго пережил. Увлекался он делом тихим, хотя азартным – рыбалкой. Умер в 81 год от сердечной недостаточности. Похоронен в главном (после Кремлевской стены, конечно) государственном некрополе – на Новодевичьем кладбище.

А где сейчас находится русский Бог – то есть герой, которого мог бы сыграть Тихонов, – так и непонятно. По одним предположениям, он отвернулся, по другим – сидит в бункере, по третьим – просто сидит…

• "Это мои лучшие годы, когда мы все вместе". Последние дни Вячеслава Тихонова

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник+» №04-2021 под заголовком «Русский Бог Слава Тихонов».