Экс-глава РУСАДА: Скрыть результат допинг-пробы Валиевой было невозможно
«Собеседник» узнал у Юрия Гануса, можно ли было оставить неблагоприятное для нас исследование внутри страны
Решение по делу Камилы Валиевой должно быть принято сегодня до конца дня. Напомним, в допинг-пробе главной претендентки на личное золото Олимпиады и уже олимпийской чемпионки в команде, взятой 25 декабря 2021 года (во время чемпионата России по фигурному катанию в Санкт-Петербурге), обнаружили запрещённое вещество триметазидин.
Об этом стало известно лишь 8 февраля 2022 года, спортсменку тут же отстранили от любой спортивной деятельности, в том числе от тренировок, но она и её представители опротестовали это решение, и РУСАДА разрешило ей продолжить выступления на Олимпиаде в Пекине. Однако после этого Международный олимпийский комитет и Всемирное антидопинговое агентство подал протест. Его рассмотрением в субботу, 12 февраля 2022 года, займётся выездная панель CAS в Пекине.
Что бы ни решили сегодня на заседании, пока в этом деле остаётся много неясного. Те, кто в эти тяжёлые для всех нас дни поддерживает одну из самых талантливых фигуристок планеты, обладательницу трёх действующих рекордов мира (в короткой, произвольной и по сумме программ), первую спортсменку в истории, исполнившую четверной прыжок на Играх, обратили внимание на следующее.
РУСАДА накануне опубликовала заявление, в котором объяснила причину столь позднего получения результата анализа, проводимого Стокгольмской антидопинговой лабораторией:
«Информация о неблагоприятном результате анализа пробы спортсменки была получена РАА "РУСАДА" 07 февраля 2022 г. Согласно данным, направлявшимся лабораторией в адрес РАА "РУСАДА", причиной задержек проведения анализов и предоставления лабораторией отчётности послужила очередная волна COVID-19, рост заболеваемости среди персонала лаборатории и правила карантина».
И тут же среди русскоязычных поклонников фигурного катания была высказана такая идея: а не могла ли РУСАДА, также сославшись на коронавирус, ограничения, карантин и бюрократическую проволочку, «попридержать» полученные сведения? И сообщить о них хотя бы после окончания этих соревнований? А то и вовсе оставить информацию внутри структуры, раз уж Стокгольм сообщил об этом не в Пекин, не в штаб-квартиры международных организаций, а в Москву?
Ответы на эти и другие вопросы «Собеседник» попытался прояснить у бывшего генерального директора Российского антидопингового агентства Юрия Гануса, занимавшего эту должность с августа 2017-го по август 2020 года.
– Юрий Александрович, можем ли зацепиться за то, что результат анализа нам сообщили с такой существенной задержкой? Очевидно, сроки проверки были нарушены? Можем ли мы на основании этого не принимать документы из Стокгольма во внимание?
– Нет, не принимать во внимание эти документы из-за задержки нельзя, но такая задержка может в принципе как-то повлиять на окончательное решение. А на снятие отстранения с Камилы Валиевой изначально мог повлиять такой важный фактор как то, каким образом запрещённое вещество попало в организм спортсменки. В организм 15-летней девочки, на которую сейчас оказывается огромное эмоциональное давление.
Наша команда на Играх и так имеет определённый статус и выступает без флага и гимна своей страны. Так что для нас ситуация критическая. Она может повлиять и на результаты выступления всей команды, и в дальнейшем на РУСАДА.
Информация относительно попадания запрещённого вещества на данный момент является закрытой. Однако вместе с тем у нас нет причин думать, что изначальное оправдание спортсменки было безосновательным. Её дело рассматривала комиссия, которая сочла приведённые доводы существенными.
– Но это была наша, российская комиссия?
– Насколько я понимаю, да. Но эта комиссия состоит из профессионалов. Это была российская комиссия, так как это была первая стадия рассмотрения. Теперь нужно выждать паузу и дождаться установления всех обстоятельств. Не нужно лишних домыслов и манипулирования. Они оказывают влияние не только на неё, но и на всю нашу команду по фигурному катанию, и на всю нашу команду ОКР. Нужно ждать. Ждать-то осталось недолго.
– И пока мы ждём, у многих возник такой вопрос: не могла ли наша сторона «попридержать» разглашение результата Стокгольмской лаборатории? Они-то его «вовремя» нам сообщили, сразу после завоевания золота в команднике, а мы не могли «более тщательно» его изучать до конца Игр?
– Что вы! Конечно, нет! Я лично знаю сотрудников, которые там сейчас работают. Они все работают для чистоты спорта. РУСАДА работает для чистоты спорта. Пробы забирал и отправлял инспектор допинг-контроля в соответствии с определённой процедурой. Лаборатория в Стокгольме – одна из передовых антидопинговых лабораторий, очень уважаемая, и у неё не могло быть мотивов специально задерживать результаты.
– Пробы ведь поступают в лабораторию не под фамилиями спортсменов, а под номерами, которые известны только РУСАДА?
– Да, в лаборатории не знают, чьи пробы они проверяют.
– А кто-то ещё, помимо РУСАДА, знает, чьи это пробы?
– Это известно только инспекторам допинг-контроля, которые при передаче их в лабораторию действуют по строгим стандартам.
– Так вот, чисто теоретически, могла ли РУСАДА скрыть от общественности этот неблагоприятный для нас результат, если Стокгольм сообщил его только в Москву? И раз только мы знаем, чьи это пробы?
– Нет, нет, нет! Не могла! Это недопустимо с моральной точки зрения. Когда я возглавлял РУСАДА, было именно так. И я уверен, и сейчас все точно так же. За год ситуация не могла измениться столь радикально.
– С моральной точки зрения – разумеется. А чисто технически, если бы кто-то захотел, это можно скрыть?
– Конечно, нет, ну о чем вы говорите. В случае получения положительного результата РУСАДА отправляет запрос спортсмену, запрашивая у него объяснения, и извещает, соответственно, спортивную федерацию, в которой он состоит.
– А кого-то ещё извещает? Какую-то международную структуру?
– Нет, больше никто не должен знать.
– Так, получается, об этом знают только свои – российский спортсмен, российская спортивная федерация, российское антидопинговое агентство… Я просто не понимаю: если бы кто-то захотел скрыть этот результат, совершенно уничтожающий и Камилу Валиеву, и все фигурное катание, и престиж страны, то это могли бы скрыть? Чтобы это все осталось внутри наших структур?
– Это очень сложно сделать. Это фактически бессмысленно делать. Невозможно. Когда у нас была своя лаборатория в Москве, то ещё можно было бы какую-то коммуникацию вести, но сейчас мы работаем только с международными лабораториями.
– И что, лаборатория, получив неблагоприятный результат, будет потом выяснять у нас, кому из наших спортсменов он принадлежит? Или мы сами обязаны об этом отчитаться?
– Нет, не будет, и мы об этом не отчитываемся.
– Значит – я такой для себя делаю вывод – мы сами не стали скрывать от всего мира плохой результат.
– Как это – значит, не стали скрывать? Письмо с результатом приходит на адрес руководителя отдела… скажем так, обработки результатов. Есть входящий номер письма, есть протокол, как с ним дальше работать… Тут же надо отправить запрос спортсмену, чтобы он дал объяснительную.
– Ну хорошо, дал спортсмен объяснительную. И оставить это внутри страны можно? Чтобы, кроме Камилы Валиевой, её персонала, её федерации и РУСАДА, никто в мире об этом больше не узнал? Или есть ещё какие-то протоколы, непременно выливающие эту информацию на международный уровень?
– Вы знаете, я не знаю… Потому что обычно это идёт… Просто вы поймите: само получение информации о позитивной пробе ещё ничего не значит. Необходимо по этому факту установить все обстоятельства и понять, насколько эта информация объективна, насколько она подтверждается. И в этой связи кого-то ещё беспокоить, кому-то ещё что-то говорить… Выясняются все обстоятельства у спортсменки. Поэтому вот то, о чем вы говорите, вот это сокрытие внутри страны, я не очень понимаю, для чего оно могло быть нужно.
– Ну как для чего – спасти спортсменку и нашу страну от такого позора, от такого кошмара, который мы все сейчас переживаем! Ведь это трагедия – то, что сейчас происходит.
– А, понимаю. Но ведь проба уже зафиксирована. Она уже факт. По номеру пробы уже уведомлена лаборатория.
– Да, но они ведь не знают, чья проба-то! И могли и никогда не узнать!
– Знаете, сейчас очень сложно сделать какие-либо выводы… Во-первых, это очень сложная процедура. Во-вторых, вы задаёте очень сложные вопросы. Я бы и рад помочь их прояснить, но не понимаю, как. Здесь очень тонкая материя, тонкий лёд. В-третьих, мы идём по иному пути – оспариваем это решение. Когда всё станет ясно, тогда можно будет о чем-то говорить. Мы надеемся, что информация в отношении Камилы Валиевой окажется несправедливой.