"Россия требует женской руки": Литвинович рассказала, чем займется в Госдуме

Sobesednik.ru поговорил с правозащитницей Мариной Литвинович о её конфликте с ОНК и намерении стать депутатом

Sobesednik.ru поговорил с правозащитницей Мариной Литвинович о её конфликте с Общественной наблюдательной комиссией (ОНК) Москвы (ее хотят исключить по обвинению в разглашении данных следствия в отношении Любови Соболь. – Прим. Sobesednik.ru), намерении баллотироваться в связи с этим в Госдуму, особенностях правозащитной работы с МВД, ФСИН, психиатрическими учреждениями – и узнал кое-что любопытное.

– Марина Алексеевна, в своём Facebook вы заявили, что сознательно идёте на обострение конфликта с ОНК Москвы, которая намерена исключить вас из своего состава, и потому готовы баллотироваться в Госдуму. Почему обострение ситуации сейчас для вас – единственное решение, и другого выхода нет?

– Худший для меня вариант – это если меня быстро исключают из ОНК, и на этом всё закончится: я не смогу ходить по СИЗО и защищать людей. Моя деятельность, связанная с пребыванием людей в тюрьмах, будет приостановлена. И меня этот вариант совершенно не устраивает.

Поэтому я и говорю, что если не останусь в ОНК, то пойду защищать права заключённых в Государственную Думу.

– Какая борьба идет внутри ОНК относительно вас? Кто вас поддерживает, а кто, наоборот, занимает противоположную сторону?

– За меня вступились те члены ОНК, которые известны как правозащитники и журналисты. Они постоянно посещают вместе со мной СИЗО и защищают людей. Это Ева Меркачёва, известная правозащитница Любовь Волкова. К сожалению, достижения в области правозащиты людей, выступивших против меня, неизвестны. Они выступили, мне кажется, со скоординированной позицией.

– Вы бы могли как-то прояснить нашим читателям фигуру зампредседателя ОНК Николая Зуева, который написал на вас жалобу? В Сети господин Зуев отметился только туманным комментарием о том, куда этапируют Навального, и призывами посещать с проверкой линейные отделения полиции в метрополитене. Почему именно он написал на вас жалобу, кто за ним может стоять?

– Я с ним практически не знакома, мы виделись с ним от силы пять раз на собраниях ОНК. Я не знаю его биографию. Но вроде бы его предыдущая деятельность как-то связана с работой в частном охранном предприятии. Он никогда ничего не рассказывал о себе.

– Ответственный пресс-секретарь ОНК Алексей Мельников рассказал «Открытым медиа», что, помимо вашей персоны, планируется исключение ещё трёх членов ОНК, которые не ходят по СИЗО и не участвуют в работе комиссии. Вы знаете, кто это? Или можете предположить, кто попадёт под удар после вас?

– Я не знаю, о ком конкретно идёт речь, но это совершенно другая ситуация. Если какие-то люди не ходят по СИЗО – значит, они не выполняют обязанности члена ОНК. В законе говорится, что это повод к их исключению.

Мне же предъявили, что я разгласила данные предварительного следствия над Любовью Соболь. Но это, во-первых, никем не доказано. А во-вторых, это не является причиной исключения из ОНК.

Меня пытаются исключить неправовым способом, а кого-то, возможно, за то, что он не выполняет работу члена ОНК. Это совершенно разные истории, которые нельзя смешивать.

– Насколько я понимаю, вы публично озвучили слова Любови Соболь, сказанные вам лично, когда вы посещали её в СИЗО, и ОНК расценила это как разглашение материалов следствия?

– Я посетила её в конце декабря в изоляторе на Петровке. И она рассказала мне о следственных действиях, происходивших с ней ночью, что является нарушением закона. Ночью не должны проводиться обыски, допросы, очные ставки. И я перечислила те следственные действия, которые были произведены в её отношении.

Если бы я как-то случайно огласила данные предварительного следствия, мне в тот же день следователь должен был бы предъявить обязательство о неразглашении, которое я должна была подписать. Но с декабря месяца меня никто не нашёл и ничего мне не предъявил. Из чего следует вывод, что никаких данных предварительного следствия я не разглашала.

Но даже если бы всё это произошло и следователь взял с меня расписку, это по закону не являлось бы поводом для исключения из ОНК. Здесь сразу два нарушения со стороны ОНК, которая проголосовала за начало процедуры моего исключения.

– По сути вы огласили не тайну следствия, а информацию о незаконно проведённом ночном допросе Любови Соболь?

– Да, проводились действия, которые не должны были проводиться ночью, и человек мне как правозащитнику на это пожаловался. И я в точности передала его слова.

– Ещё МВД, насколько известно, было недовольно вашей правозащитной активностью в спецприёмнике на Сахарова?

– Я провела там очень много часов, поговорила с 212 задержанными. По каждому обращению и жалобе я требовала от руководства спецприёмника исправить ситуацию согласно закону. Это требовало особого напряжения от руководства спецприёмника и руководства МВД. Конечно, им не нравилась моя активность.

Марина Литвинович: Права людей в Сахарово нарушались кардинальным образом

Во время проверки мне высказывали, что я мешаю им работать. Но у них не было законных оснований меня останавливать, не открыть мне дверь какой-то камеры, запретить мне общаться с арестованными.

Они злятся, когда я указываю им на нарушения закона.

– В интервью МБХ вы говорили, что у ОНК специфические отношения с МВД, всё время какие-то сложности, в отличие от ФСИН.

– У членов ОНК сложились очень хорошие отношения с московским УФСИН. Они адекватно реагируют на наши просьбы и предложения. Но выстроить такие отношения с московским УМВД не удалось.

Мы много раз просили устроить совещание по текущим проблемам, которые особенно обострились после последних акций протеста. Мы с моим коллегой из ОНК Борисом Клином добились, чтобы в спецприёмнике № 2 появились двери на туалетах. До того на виду у всей камеры люди справляли свои потребности, как в детском саду.

Также мы добились, чтобы задержанным на 15, 20, 30 суток выдавали нормальное хлопчатобумажное спальное бельё, а не тоненькие простынки, как в больницах.

Ещё одна проблема – у нас нет нормального контакта с руководством ФСИН. С двумя московскими СИЗО, подчиняющимися ФСИН России – «Лефортово» и СИЗО №1, известном как «Кремлёвский централ», у нас нет контакта.

– Ещё перед конфликтом с ОНК у вас был проект, связанный с психиатрическими больницами. Как дела обстоят там?

– Этот проект продолжается. Я успела посетить четыре психиатрические больницы. Это новая сфера для ОНК. Там другие нормативные документы и другой подход, есть чему учиться. Бытовые условия там более-менее, проблемы в другом.

Право на прогулки, неукоснительно соблюдаемое в московских СИЗО, в психбольницах соблюдается гораздо хуже, почти в каждой больнице есть люди, не гулявшие один или несколько месяцев. Личного пространства практически нет, кровати стоят очень скученно.

Туалеты… стоят в ряд четыре унитаза без перегородок. Для людей с психическими проблемами, я считаю, это особенно унизительно.

Врачи говорят, что это из соображений безопасности, но тут проблему на самом деле можно решить иначе, надо просто об этом позаботиться.

– Если вы пойдёте в Госдуму, то от какой партии будете баллотироваться, с какими политиками сотрудничать, какие законопроекты продвигать?

– Если ситуация пойдёт по такому руслу, мне надо будет решить, выдвигаться от кого-то или самостоятельно… Посмотрим.

У меня есть много идей улучшения системы исполнения наказаний, мест предварительного содержания людей, психиатрических больниц. А главная идея – гуманизация.