Кто погубил Сергея Есенина. Криминально-поэтический сериал «Собеседника». Часть 7
Классик ушёл из жизни в возрасте 30 лет ночью с 27 на 28 декабря 1925 года в Ленинграде
Полторы недели в Тифлисе
В Тифлис поэт отправился не один, а с Илларионом Бардиным, партийным функционером, литератором и литературным начальником, имевшим тогда дела в Закавказье. Тот симпатизировал Есенину, неплохо знал столицу Грузии и мог быть полезен.
Есенин уже бывал в Тифлисе в 1920 году, имел много знакомых среди местных литераторов, поэтов, журналистов, ему было у кого остановиться и к кому обратиться. (см. стих «Поэтам Грузии» : «Поэты Грузии, Я ныне вспомнил вас, Приятный вечер вам, Хороший, добрый час!…» (1924)
Журналист тифлисской газеты «Заря Востока» Н.Вержбицкий, где Есенин печатался остро нуждаясь в гонорарах, рассказывал о примечательной встрече, свидетелем которой был. В том сентябре 24-го пересеклись пути двух великих поэтов и антиподов — Есенина и Маяковского. Маяковский приехал сюда в августе в намерении перевести на грузинский свою пьесу «Мистерия буф» и поставить ее в местном театре, но очень некстати в столице республики объявили военное положение. Тифлис был взят частями 11-й Красной армии еще в феврале 1921-го, меньшевистское правительство бежало, вооруженное сопротивление подавлено. Но недобитков, желавших свергнуть советскую власть, оставалось еще много. Логично предположить, что в такой обстановке чекисты в Тифлисе работали в поте лица. Могли здесь быть и блюмкинские агенты. Есенину казалось, что за ним следят, неотступно следуют повсюду. Встретив случайно на улице заезжего московского поэта Николая Тихонова, рассказал ему о своих обстоятельствах и якобы сказал: «Давай удерем от моих опекающих». Оторвавшись от слежки, они укрылись в духане и, попивая, почитывали друг другу свои стихи.
Но в общем-то ни от кого Есенин в Тифлисе не прятался, был на виду: встречался с публикой, выступал, посещал общественные места. Если его надо было взять, взяли бы без шума и пыли.
Так вот эпизод с Маяковским. Общались они вполне любезно при том, что между ними в Москве не раз пробегала черная кошка. Есенин прочел свое свеженаписанное стихотворение «На Кавказе», где давалась оценка поэтам прошлого и настоящего. Там меж прочих были и такие строки:
«Мне мил стихов российский жар. Есть Маяковский, есть и кроме, Но он, их главный штабс-маляр, Поет о пробках в Моссельпроме».
Маяковский усмехнулся и без всякой злобы заметил, что теперь они квиты.
Имея конечно же в виду свое стихотворение «Юбилейное», написанное в том же 1924 году накануне празднования 125-летия со дня рождения Пушкина.
Там тоже присутствовал критический разбор целого сонма былых и современных поэтов. Про нынешнего визави было написано так:
«Ну Есенин, мужиковствующих свора. Смех! Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь... но это ведь из хора! Балалаечник!»
«Штабс-маляр» и «балалаечник» мирно завершили встречу и разошлись без мордобоя.
Вскоре Маяковский уехал в Москву, а еще через несколько дней Есенин вернулся в Баку. Причем вооруженный револьвером системы наган (по другим данным «бульдог»), который ему вручили верные друзья на тот случай, если Блюмкин опять будет размахивать своей «пушкой».
По рублю за строчку!
Интересно, как Есенин собирался воспользоваться подаренным стволом? Вызвать Блюмкина на дуэль? Смешно. Какая может быть дуэль с человеком, привыкшим без предисловий стрелять в лоб, а лучше в затылок врагам мировой революции? Но случись такая фантастичная ситуация, исход поединка был бы предрешен — ну какой из Есенина стрелок, он прежде и оружия-то в руках не держал!
К счастью, Блюмкина в Баку не оказалось. Видимо снова убыл с секретным заданием — готовить почву для освобождения народов Востока от ига баев, ханов, имамов, мандаринов и прочих.
20 сентября 1924 года Есенин все из того же отеля «Новая Европа» сообщает о своем прибытии Чагину. Дружеские объятия, жизнь заиграла яркими красками и наполнилась чудным ароматом бакинских роз. Здесь вольно дышится и легко пишется. Чагин посетовал: что же это друг Сережа так припозднился. Сегодня, 20 сентября день памяти 26 бакинских комиссаров, будут мероприятия, откроют памятник, приехал бы раньше, стих написал бы… Есенин запирается на ночь в редакторском кабинете, а утром вручает ему листки с поэмой «Баллада о двадцати шести». Чагин был поражен — немаленькое произведение, и так быстро и хорошо написанно! (некоторые есениноведы допускают, что Есенин все же написал эти стихи заранее). «Баллада о двадцати шести» была опубликована в номере «Бакинского рабочего» 22 сентября.
Очевидно, что Есенин сильно нуждался в средствах. Сотрудник газеты В.Мануйлов, задруживший с поэтом, вспоминал: «На другой день мы снова встретились в редакции... Кажется, тогда же произошел при мне занятный разговор Есенина о гонораре в «Бакинском рабочем». Есенин долго доказывал, что стихи его очень хорошие, что теперь так никто не пишет, а Пушкин умер давно. «Если Маяковскому за Моссельпром монету гонят, неужели мне по рублю за строчку не дадите?»
Редакция сдалась. Выходило в общей сложности немало, так как в каждом номере печаталось по два-три больших стихотворения — они потом вошли в сборник, изданный в Баку, — «Русь советская»...
«Болдинская осень» Есенина в Баку продлилась с 20 сентября по 9 октября, двадцать дней. Затем он снова отправился в Тифлис, где пробыл четыре месяца, предаваясь творчеству, дружеским попойкам и размышлениям о своем, возможно, весьма невеселом будущем.
В феврале 1925 года из Тифлиса проездом через Баку Есенин отправляется домой. Чагина в Баку нет, командирован в Москву. Блюмкина, к счастью, тоже — командирован неизвестно куда.
В общей сложности во второй заезд Есенин прожил в Закавказье полгода. Ну, достаточно, наверное, чтобы московские рыцари кожанки и маузера о нем подзабыли? В любом случае ему надо было побывать в первопрестольной чтобы уладить издательские дела. Он появляется здесь 1 марта, и хотя ничего страшного в Москве не случилось, вскоре опять уезжает.
Поэт и вожди. Фрунзе, Киров
31 марта 1925 года Есенин снова в столице советского Азербайджана, где будет жить и работать до 25 мая. Весьма плодотворно — в этот период создана значительная часть блестящих (отдельными местами, по мнению придирчивых критиков) «Персидских мотивов». В цикле 18 стихотворений, шесть написаны в 1924 году, двенадцать - в 1925.
В апреле Есенин познакомился с Михаилом Фрунзе, приехавшим в Баку на встречу с партийным, советским руководством республики и военными. Знакомство состоялось благодаря сопровождавшему Фрунзе в поездке Александру Воронскому, редактору «толстого» литературного журнала «Красная новь», где печатался Есенин.
Позже Воронский вспоминал: «Ранней весной 1925 года мы встретились в Баку. Есенин собирался в Персию: ему хотелось посмотреть сады Шираза и подышать воздухом, каким дышал Саади. Вид у Есенина был совсем не московский: по дороге в Баку, в вагоне у него украли верхнее платье (в кармане пальто были все деньги, взятые Есениным в поездку. - Авт.), и он ходил в обтрепанном с чужих плеч пальтишке. Ботинки были неуклюжие, длинные, нечищеные, может быть, тоже с чужих ног…».
Местные боссы в честь визита Фрунзе устроили прием на госдаче в Мардакянах (Прежде принадлежала нефтяному магнату Мухтарову, располагалась на Апшеронском полуострове в 40 км от Баку. Райское место! Сейчас здесь находится Институт дендрологии Национальной академии наук Азербайджана). Позвали сюда и Есенина. Состоялось знакомство с Михаилом Фрунзе. Есенин читал свои стихи высоким собравшимся лицам, поначалу соответствовал текущему моменту. Но дальше...
Из воспоминаний А. Воронского: «На загородной даче, опившийся, он сначала долго скандалил и ругался. Его удалили в отдельную комнату. Я вошел и увидел: он сидел на кровати и рыдал. Все лицо его было залито слезами. Он комкал мокрый платок».
Тем не менее после отъезда Фрунзе поэт получил хорошее пальто и другую одежду, видимо не без ходатайства Воронского и нового наркомвоенмора (Фрунзе сменил на этом высоком посту Троцкого). Рассказывали, что когда Фрунзе умер 31 октября 1925 (в 40 лет), Есенин пришел к знакомым и (цитирую) «Пьяный до последней степени, он шатался и даже придерживался за стены. Возбужденный, дрожащим, захлебывающимся голосом, таща и дергая полу своего пальто, Есенин кричал на весь коридор:
- Это он, Фрунзе, дал мне пальто! Мне жалко, жалко его! Я плачу...»
Очень важным для Есенина было знакомство с Сергеем Мироновичем Кировым, тогдашним руководителем республики, первым секретарем ЦК компартии Азербайджана. Отношения сложились не просто хорошие, а даже теплые. В дореволюционном прошлом Киров - небесталанный литератор, журналист, литературный критик, он сполна мог оценить масштаб дарования Сергея Есенина, понять, какая величина перед ним. Да они вообще были вровень! В буквальном смысле - рост и у того, и у другого 168 см. Оба невысокие, но кряжистые, коренастые, крепкие русские мужики и большие таланты. Ну как тут не возникнуть взаимной симпатии!
Первомай того года они встречали вместе, ездили в одной машине с другими секретарями ЦК на маевки, встречались с рабочими. Потом отправились на все ту же дачу в Мардакянах, где Есенин произвел впечатление чтением новых стихов из «Персидских мотивов». Киров удивился: надо же, как тонко написал, будто и впрямь был в Персии! И обратился к Петру Чагину: в Персию мы его конечно не пустим, слишком опасно. Ты ему лучше создай иллюзию Персии здесь, у нас. Недостающее Есенин сам довообразит… Устроить иллюзию на мардакянской даче Чагину было несложно — место вполне подходило. По-восточному богато, разве только осетров в бассейне не хватало, как у таможенника Верещагина.
Сразу после майских праздников Есенин оказывается в больнице, где пробудет до 19 мая. Кажется, накатался на автомобиле, декламировал на ходу, вот и простыл на ветру… Точного диагноза так и не поставят. Возможно, катар верхних дыхательных путей. Или посерьезнее: скоротечная горловая чахотка, сопровождающаяся кровохарканьем, «что могло иметь место, как последствие его попытки покончить жизнь самоубийством, выпив эссенцию, когда ему было 17 лет от роду» - пишет в своих заметках Чагин. Через несколько дней после выписки, 25 мая Есенин отправится домой в Москву. Брату Чагина Василию Болдовкину передаст листок с коротким стихотворением, посвященным ему.
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!
Хладеет кровь, ослабевают силы.
Но донесу, как счастье, до могилы
И волны Каспия, и балаханский май.
Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!
В последний раз я друга обниму…
Чтоб голова его, как роза золотая,
Кивала нежно мне в сиреневом дыму.
Но то был не последний раз. В последний раз поэт увидит Баку и старых друзей в августе того же года, приехав сюда вместе с молодой женой Софьей Толстой, внучкой Льва Толстого.
