Тонкая грань в деле Шпигеля: эксперты о системе заточения больных в СИЗО

Сегодня Басманный суд проведет четвертое судебное заседание по делу Белозерцева-Шпигеля. Экс-сенатор и основатель фармацевтической компании «Биотэк» обвинен во взятках и находится в СИЗО уже восемь месяцев. С самого начала 68-летний бизнесмен предупреждал, что может умереть через неделю и что на его месте власть получит второго Магнитского.

С первых дней ареста Шпигеля, с того момента, как на носилках его вынесли из зала суда и увезли в больницу среди экспертов не прекращаются дискуссии о том, насколько допустимо на время следствия держать под стражей людей с тяжелыми хроническими заболеваниями. За это время в СИЗО состояние Шпигеля только ухудшилось, что не однократно подтверждалось членами ОНК, посещавших его в следственном изоляторе. «Собеседник» опросил всех.

– Я своими глазами видела, что человеку в СИЗО находиться почти невозможно, потому что он не мог даже физиологическим самообслуживанием заниматься, – рассказала нам правозащитница Марина Литвинович, не раз навещавшая Шпигеля с первых дней его ареста. – Он очень долго находился в изоляторе на Петровке ИВС. Позже Шпигеля перевели в «Матросскую тишину», где хотя бы есть унитазы. Человек серьезно больной. Шпигель не первый и не последний, состояние которого у нас, как у членов ОНК вызывает опасения, – отмечает Литвинович.

Обеспечить должное лечение таким больным, как Шпигель изолятор попросту не в силах. А в больнице СИЗО много ограничений: лекарств не хватает, аппаратура не всякая есть, слишком много больных. Вопрос в типе операции. Теоретическая возможность делать операции на гражданке есть. По факту добиться этого почти невозможно. Все упирается в следователей, которые просто запрещают человека вывозить на гражданку, чтобы провести там операцию. Кроме этого начальники СИЗО этого делать не любят, потому что нужен сопровождающий конвой – минимум 4 человека. Свободного конвоя нет. Сама система ФСИН на эту ситуацию никак не повлияет. Наблюдатели говорят о специфическом случае.

– Тому же Шпигелю нужна срочная операция на сердце по замене митрального клапана. В принципе в стране его делают два института. Что мы можем говорить о тюремных больницах? Здесь и обычная городская больница эту ответственность на себя не возьмет, только профильный институт, – объяснила «Собеседнику» член ОНК Москвы Ольга Дружинина.

Кстати, в своей практике за решеткой она встречала людей, которые притворялись инвалидами. Это называется аггравация (вариант симуляции, преувеличение больным какого-либо симптома или болезненного состояния). Выдумают себе признаки и симптомы болезни, которыми объективно не страдают. По-человечески их можно понять, когда что-то угрожает твоей свободе, используешь любые методы. Дружинина видела Шпигеля две недели назад. У него объективная ситуация, которую ей не раз подтверждали сами медики, – отметила член ОНК. – Почему им не избирают более мягкую меру пресечения, тот же самый домашний арест? – задается риторическим вопросом правозащитница.

– Потому что жизнь человека на одной стороне весов и на другой стороне потенциальная возможность, что он скроется или окажет на кого-то давление. Здесь тонкая грань. И мы не можем вмешиваться в деятельность судов, но общество озабочено сейчас этим вопросом. И то, что мы видим, оно эти вопросы только усиливает. Почему больные люди находятся у нас в тюрьме? – Дружинина призывает суды внимательнее к этому относиться и тщательнее рассматривать при избрании меры пресечения.

«Единая система»

По мнению экспертов, СИЗО сейчас используется как средство давления и фактического наказания формально еще невиновного человека. Следователи этим часто пользуются. Они говорят человеку: «признайся и пойдешь под домашний арест». В 99% случаев это обман следователей, уверены наблюдатели ОНК.

На прошлой неделе общество возмутил перевод в СИЗО еще одного больного пожилого фигуранта – 67-летнего ректора Шанинки Сергея Зуева. Его адвокаты представили в Мосгорсуд заключение судебно-медицинской экспертизы о наличии у него заболеваний, препятствующих его содержанию в СИЗО, но суд все равно изменил ему меру пресечения с домашнего ареста на заключение под стражей.

– Сейчас показывают, что у нас нет неприкасаемых, – сообщила «Собеседнику» член ОНК и Совета по правам человека при президенте РФ Ева Меркачева. – Раньше ведь как было четко: если сажают за решетку, то в качестве мотивации говорили, что он может сбежать, продолжить совершать преступные действия, пугать свидетелей или следствие. При этом была четкая установка, что изолировать нужно только тех людей, которые действительно опасны для общества – т.е. если его сейчас не посадить за решетку, он продолжит грабить, убивать, насиловать и т.д.

Они сажают и декларируют, что посадить за решетку можно абсолютно любого человека, обвиняемого в ненасильственном преступлении. Просто абсолютно любого. Даже если этот человек всю свою жизнь героически доказывал, что он служит людям и родине, даже если этот человек воспитал за свою жизнь много поколений, имеет награды и все знают, что никакой опасности он не представляет. Его просто посадят, потому что есть некая экономика и таким образом его надо упрятать, – полагает Меркачева.

– Зуев только-только после операции, что становится прецедентом, – отмечает Марина Литвинович. – Когда следователь хочет надавить на человека и наказать его или когда дело заказное или политическое, то с вероятностью в 99% человек будет закрыт в СИЗО несмотря ни на что. Неважны ни болезни, ни заслуги, ни наличие детей и пожилых родителей. Важно лишь критерии следователей и судьи – это же сейчас единая система фактически. Он человек известный, с большими заслугами, и с Путиным общался, много полезного для общества сделал, и тут получается такая история: суд не учитывает ничего, ни состояние здоровья, ни заслуги. Демонстративная посадка в СИЗО, чтобы наказать и надавить. Оба дела политические, заказные некими интересантами. Поэтому в этих делах обычно никогда не учитывается состояние здоровья, – отмечает Марина Литвинович. – И неважно, виноват человек, не виноват, само помещение человека в СИЗО еще с учетом его плохого здоровья, это уже наказание. Очень часто заказ идет именно на то, чтобы обязательно избрать меру пресечения для человека в виде помещения в СИЗО.

Опять же если бы это был никому неизвестный человек, если бы его дело не было политизированным, то было больше бы шансов, что его оставили бы дома.

Но оба случая, о которых вы спрашиваете – и Зуев, и Шпигель, к сожалению, они такие, – делает вывод правозащитница.

«Врачи принадлежат к тюремной вертикали»

Больных людей у нас отправляют в изоляторы, несмотря на запреты по заболеваниям, при которых нахождение в СИЗО противопоказано. Если адвокаты видят, что заболевания подзащитного попадают в список тех, по которым содержать в СИЗО невозможно, появляется другая проблема.

– Она в том, что у нас вся медицина тюремная, – продолжает Литвинович. – Это не гражданские врачи, которые должны будут осмотреть человека и вынести свои решения, действительно ли у него то заболевание, по которым он не может отбывать тут наказание.

Сама же Литвинович как член ОНК неоднократно сталкивалась с тем, что тюремные врачи тоже подвергаются давлению и пишут в документах, что «такая болезнь есть, но её стадия не такова, чтобы она должна попасть в список болезней пребывания с которыми в СИЗО невозможно».

Проблема списка в том, что определяется стадия заболевания. Не само по себе наличие заболевания, а его стадия. А стадию определяют врачи.

– Поскольку врачи принадлежат к тюремной вертикали и фактически подчиняются начальникам учреждений или оперативные сотрудники дают им такое распоряжение. Случается, что в бумагах они пишут, что стадия не такова, что человек может находиться в СИЗО, – отмечает эксперт.

Именно это мы наблюдали на протяжении показаний адвокатов того же Шпигеля, который уже попал больным в СИЗО в сопровождении санитаров. Наблюдатели предлагают пересмотреть ограничительные документы и обеспечить альтернативный вариант обследования и получение заключения, который могли бы принимать во внимание суды.

– Ситуация сдвинется только тогда, когда мы пересмотрим требования Постановления Правительства РФ № 3 от 14.01.2011 (перечень тяжелых заболеваний, препятствующих содержанию под стражей подозреваемых или обвиняемых в совершении преступлений). Когда мы предоставим людям возможность альтернативного медицинского освидетельствования, чтобы у судов, рассматривающих меры пресечения было хотя бы альтернативное мнение. И они имели право это мнение принять во внимание – это сейчас важно, отмечает член ОНК Москвы Ольга Дружинина.

Средняя продолжительность нахождения в российских СИЗО – полтора года.

– Следователи вообще никуда не спешат, они очень долго мурыжат людей в СИЗО. Надо расследовать, а у них нет времени или неохота, – рассуждает Литвинович. – Адвокаты часто спрашивают «зачем продлять, если за три месяца следователь ни разу не пришел». Это очень распространенная история. Следователь не приходит, а человек сидит. Чего сидит? Непонятно. Большая проблема, что никаких следственных действий не ведется, а человек все это время находится в СИЗО неизвестно для чего.

Мы единственная страна в мире, где столько мер пресечения и мер наказания.

– У нас огромное количество резонансных дел, где вина человека остается под вопросом. У нас увеличилось количество пересмотров. Первая инстанция осуждает человека, вторая – отменяет это решение, или вторая инстанция «засиливает», третья – отменяет, при этом человек не оправдан, просто отменен приговор и все идет по новому кругу. Следствие не разобралось должным образом. Надо «активнее избирать альтернативные меры пресечения», как говорил президент на коллегии Генпрокоратуры, – напоминает Ольга Дружинина.

Выход есть

Статистика оправдательных приговоров в России менее 1%. По логике построения нашей уголовно-правой системы оправдательных приговоров быть не должно, считают члены ОНК. У нас большая цепочка. Сама система так построена. Наблюдатели говорят, что есть только один вариант – перестать сажать людей по ненасильственным преступлениям, в случаях, если эти люди не угрожают обществу.

В начале пандемии произошел исторический случай, директор ФСИН написал письмо на имя председателя верховного суда РФ, он попросил суды при возможности выбирать избирательные меры содержания под стражей. Система перегружена и иных вариантов нет. Сажать людей некуда. Так как гуманизация дает свои результаты –

у нас существенно снизилось количество тюремного населения. При этом изоляторы переполнены. Такой дисбаланс.

Человек содержится в СИЗО до вступления приговора в законную силу. Когда он еще не признан виновным, его почему-то чаще сажают. Предыдущий прокурор Юрий Чайка открыто говорил, что снижается качество следствия. Дружинина с ним солидарна: следователю гораздо удобнее, когда обвиняемый по делу находится в тюрьме – работать проще и легче. Разумеется, и человек там становится сговорчивее при любых раскладах.

У нас закон позволяет избирать крайне большой перечень мер пресечения. Это не только домашний арест, это залог, запрет определенных действий. Но когда мы в последний раз слышали меру пресечения в виде залога? Наблюдатели вспомнили лишь один случай за несколько последних лет.