"Вечный свет" Гаспара Ноэ: кино, религия, тирания и Шарлотта Генсбур

Экран, заполненный приглушенным желтым светом, поделен на две части. Перед нами Беатрис Даль и Шарлотта Генсбур. Актрисы играют псевдо-автобиографические роли: Даль впервые выступает в качестве режиссера, а Генсбур исполняет центральную роль в ее предстоящей картине, посвященной средневековой охоте на ведьм. Накануне работы между ними разворачивается комичный диалог (полностью импровизационный). Коллеги рассуждают об инквизиции и Боге, обсуждают разные случаи из их опыта работы в кино и узкие представления мужчин о том, что такое сексуальность, вспоминают бездарных режиссеров и каково обнажаться перед камерой. Через какое-то время мы увидим некого американского режиссера, роль которого исполняет Карл Глусман (его мы видели в «Любви»). Являясь воплощением того, о чем говорили героини, он страдает манией величия и хочет уговорить Генсбур принять участие в его проекте, при этом поливая актрису за глаза грязью.

Вскоре на площадке начинает твориться хаос. Дебютантка Беатрис Даль оказывается неспособна справиться с тяготами съемочного процесса: оператор, который очевидно работал с Годаром, не хочет идти с ней на контакт и гнет свою линию, ответственные за костюмы не укладываются в отведенное им время, второстепенные артистки изнывают от голода и жажды, а Генсбур и вовсе готовится к эпизоду сожжения на костре, переваривая в голове новость, что ее дочь изнасиловали сверстники. 

«Вечный свет» изобилует отсылками к классикам, будь то прямые цитаты или целые сцены. Ноэ цитирует Годара: «Большинство тех, кто сегодня снимает кино – живые мертвецы». Сцена сожжения Генсбур напоминает дрейеровские «Страсти Жанны д’Арк». Также приходит ассоциация с «Ведьмами» Беньямина Кристенсена, обнажающими мизогинный мир. Имена коллег, правда, Ноэ представляет без фамилий: Жан-Люк, Карл Т., Пьер Паоло, Райнер и тд. В одном из эпиграфов также упоминается «День гнева» Дрейера и то, как Анна Свиеркиер простояла привязанной к лестнице – режиссер пытался добиться правдоподобности ужаса на лице актрисы. Тирания и истязания ради результата в отношении артистов сопровождали кинематограф всегда. Известны своей деспотией также Пазолини и Фассбиндер, а уж насколько на слуху опыт Рене Фальконетти, которая, снимаясь у Дрейера в «Страстях Жанны д’Арк», едва не сошла с ума. 

У Ноэ, однако, мужчину в режиссерском кресле сменяет Беатрис (она известна по скандальным ролям у Клер Дени) – мизогинный мир ушел в прошлое, уступив место новой эпохе феминизма. У столба в один момент оказывается и Шарлотта – современная ведьма, актриса, обладающая дьявольским навыком примерять на себя маски других людей и выдержавшая съемки в трех картинах Ларса фон Триера. Она утопает в страданиях и огнях стробоскопа (именно его используют для съемок лазерных вечеринок) – тот же самый прием Ноэ уже применял в своих предыдущих фильмах. Ожидающие сожжения ведьмы сгорают не на настоящем костре, но в беспощадном мерцании, обеспечивающем одновременно ощущения от процесса горения и эпилептического припадка. Ядовитые огни «сжирают» и зрителя. В этот момент мы вспоминаем эпиграф, посвященный Достоевскому: писатель, сам будучи эпилептиком, говорил о счастье, которое испытывает человек за секунду перед припадком. 

Гаспар Ноэ, кстати, сам не щадящий актеров (стоит вспомнить сцену изнасилования героини Моники Беллуччи из «Необратимости»), исследует границы кинематографа, опираясь на методы провокации. Он всегда пытался максимально шокировать зрителя, заставляя его переживать вместе с персонажами болезненный опыт и доводя тем самым не то до бешенства, не то до экстаза. В «Экстазе» он показал состояние на грани безумия, во «Входе в пустоту» окунул в психоделическое путешествие вне пространства и времени, между прошлым, настоящим и будущим, а в «Необратимости» продемонстрировал неминуемый рок судьбы, поглощающий счастливую семью. 

Своего рода «необратимость» есть и в «Вечном свете» – гипнотизирующем и болезненном мокьюментари о кинопроцессе. Ожидаемо съемка вымышленного фильма не будет прервана, Генсбур останется в муках извиваться у костра, и Ноэ поставит знак равенства между кинематографом, религией, тиранией, диктатурой, хаосом и страданиями. «Не забывайте, что это – фильм-сновидение!», «Нам нужно небо, пожалуйста» – звучат возгласы на площадке. Если это сновидение, то страшное, ведущее к катарсису. Если это мольбы о небе, то они останутся неуслышанными. Никакого света, только пожирающий стробоскоп и цитата Бунюэля в конце: «Слава Богу, я атеист».