Михаил Марголис о главном милиционере Белоруссии: "Своей фамилии Караев созвучен"
Как нынешний министр МВД Белоруссии строил будущего российского музыкального журналиста
Михаил Марголис – известный журналист и автор книг-биографий нескольких российских рок-коллективов – на днях, увидев фотографию министра внутренних дел Белоруссии, с изумлением узнал в нём своего… армейского командира. Марголис служил тогда в Минске в военной части 3214.
«Собеседник» расспросил его о том, каким человеком был Юрий Караев, при котором стали возможными карательные мероприятия в Белоруссии.
– Миша, как ты узнал бывшего начальника?
– Увидел в Facebook под каким-то очередным постом с портретом этого генерала и со словами «Этих людей надо знать в лицо». Я его 30 лет не видел, но тогда-то я его хорошо запомнил. Смотрю: похож, главный мент, тоже в Минске и фамилия Караев. Надо же, какие совпадения бывают! Для меня эта ситуация интересна тем, что околополитические тёрки у нас с ним были и тогда. Конечно, не до такой степени. Какая могла быть полемика между командиром роты и срочником? Но антагонизм был.
– Расскажи, пожалуйста, чуть подробнее об этом человеке. Что он из себя представлял тогда?
– У нас было сложное подразделение – оперативный полк внутренних войск. Служил я в 1988-90 годах, апогей перестройки, раскол, национальные и территориальные конфликты. Наше подразделение отправляли, например, в Нагорный Карабах. Я умудрялся тогда говорить, что не разделяю политику официального руководства. Меня понижали, убрали из узла связи: я был связистом, главным на коммутаторе, соединял командира дивизии с Москвой. Караеву тогда было года 24, только после военного училища.
Он выделялся на фоне других какой-то… как бы это точнее сказать… неистовостью, что ли. Может, кавказское происхождение играло свою роль, но это всё накладывалось ещё и на психологию того времени. Для него это была раздражительная эпоха. От него явно уходило то, к чему он готовился, к чему готовили в институтах ещё относительно стабильного Советского Союза. А тут горячие точки, разваливается Союз, даже в частях появляются такие, как я, которые чем-то ещё недовольны.
– То есть он был консервативным советским военным?
– Мне казалось, что да. Но в полной мере это очень трудно сказать: мне тогда было 20, ему 24. Это молодой человек, он тогда ещё не был таким замшелым. Если бы он не был в офицерских погонах, его можно было бы принять за такого достаточно агрессивного «деда»-дембеля. Будь он сержантом, мог бы управлять «дедовщиной» в казарме. Но он это всё применял на уровне командования роты. Множество замечаний: не так ответили, не так сказали. То есть любил включать коммандоса. Наши взаимоотношения пришлись на последние полгода моей службы: мне нужно было дослужить и по возможности пораньше дембельнуться. А конфликт с ним накапливался. Если не ошибаюсь, с Караевым был эпизод, связанный с выборами, тогда уже довольно свободными. У нас в части в депутаты баллотировался комдив, а альтернативой ему шёл один из главных деятелей Народного фронта Белоруссии. Естественно, когда в части проходило голосование, всё напоминало и то, как сейчас голосуют в России и в Белоруссии. Ну как могли голосовать в части, комдив которой баллотируется?
– Он вас «накачивал» перед выборами?
– Таких «отщепенцев» из Москвы, как я, не надо было накачивать. Мы входили в «маргинальное меньшинство». Так получилось, что прапорщик, который тоже работал в узле связи, был сторонником народного фронта. И он мне как-то дал листовки: «Передай там кому-нибудь в части». Я дал две-три тем, кто хоть что-то в этом понимал. Одна оказалась у какого-то азербайджанца. У него это дело увидели, спросили, откуда такую штуку взял. «А вот, – говорит, – Маргулис раздаёт». То есть я олицетворял собой полный криминал: как тут не возникнуть конфликту? А в день выборов на КПП прорвалась группа журналистов с минского радио. Я им стал давать интервью, говорю: «Да, у нас есть нарушения». Они: «О! Нарушения? А ну-ка, ну-ка, давай рассказывай!» В этот день дежурным по части как раз Караев был. Он смотрит на эту хрень, докладывает полковнику, вызывает наряд, уводит меня.
– Ты в Facebook написал, что Караев затянул твой дембель…
– Да, поскольку я высказывал «альтернативную» точку зрения, то все месяцы, что я был с ним, у нас была конфронтация. Его коронной фразой, обращённой ко мне, была: «Ты у меня дембельнёшься последним 31 декабря из Карабаха в форме ВВ!» То есть он хотел, чтобы меня заслали в очередную командировку в горячую точку и чтобы я оттуда выезжал в форме ВВ. Представляешь: то есть по сути мы участвовали в военных действиях, и я оттуда выезжаю домой в военной форме. Туда же мне никто гражданскую одежду не привезёт.
– И что в итоге?
– В итоге я никуда не поехал и у меня получилось сделать так, что командир дивизии лично распорядился уволить меня в 48 часов. И дал приказ Караеву. Надо было видеть его лицо в этот момент. При всём своём озлоблении на меня он не мог ослушаться своего непосредственного начальника. С утра построил роту. А у меня уже документы подписаны. Слышу, он своим металлическим голосом: «Р-р-рота! Подъём!» Все повскакивали за 45 секунд, а я не спешу. Звенящая тишина, я один скриплю кроватью. Понимаю, что там стоит вся рота и Караев ждёт. Что он мог сказать? «Ну мы подождём, пока Марголис встанет в строй». Я мог и в этот раз устроить с ним полемику, но подумал: вдруг он ещё какую-нибудь пакость придумает? Мне нужно было получить от него ещё какую-то резолюцию для КПП. Я ловил его три часа. Он входил, выходил, смотрел на меня с ненавистью. Своей фамилии он, конечно, был созвучен, все это отмечали.
– По твоим ощущениям, этот человек мог отдавать приказы избивать людей или это выполнение вышестоящего приказа от Лукашенко?
– Сложно сказать. 30 лет его не видел. Тогда он был из серии солдатов Урфин Джюса. А если уж он прошёл такую карьерную лестницу, и всё это при одном вожде, значит, скорее он всё-таки исполнитель. Вряд ли руководствуется личными инициативами. Но, конечно, какую-то импровизацию мог добавить. Добрым человеком уж никак не выглядел. Вчера я увидел запись какого-то его выступления, он говорил: «Я вообще-то человек не кровожадный». Но в те годы его сложно было назвать гуманистичным парнем. И его карьере я не удивлён.
