Дмитрий Быков об Эдуарде Лимонове: Проводим его без соплей

Сегодня на Троекуровском кладбище хоронят Эдуарда Лимонова. О жизни, смерти и уроках писателя – в очерке Дмитрия Быкова.

Эдуард Лимонов был человек несентиментальный, и мы проводим его без соплей. 

Кстати, самые пафосные некрологи написаны самыми отвратительными типами, потому что никого нет чувствительней убийц, вдобавок любящих поуличать друг друга в неправильной скорби. Так что усвоим лучше его уроки.

• Прощай, Эдичка! Как я встречалась с Лимоновым на конспиративной квартире

Начинал день с репетиции смерти

Лимонов, как неоднократно упоминалось в его рассказах и интервью, каждый день начинал с репетиции смерти, представлял ее в разных вариантах, так учил Ямамото Цунэтомо, автор самой полезной на свете книги «Хагакурэ». Он же учил: действуй так, словно ты уже умер. Бояться нечего. Это самая полезная рекомендация на случай пандемии, сопровождающейся экономическим кризисом.

Лимонов, который в ситуации острого экономического кризиса жил всегда и собственности принципиально не имел, оставил нам великолепные уроки по этой части. Лозунг «Да, смерть!» не означает, что к ней надо стремиться, – с выживаемостью у него тоже все было неплохо, он прожил 77 полноценных лет, много чего успев написать и пережить. Этот лозунг означает, что жить надо в ее присутствии. Вот мы сейчас так и живем, и если правильно воспользоваться ситуацией, можно ощутить много интересного, а если неправильно – ничего не ощутишь, кроме страха. Это эмоция самая бесполезная, обнуляющая жизнь, что твой Путин (которого Лимонов, даже поддерживая, никогда не любил).

Он всегда был и будет интересен

Лимонов был человек модерна, то есть человек нового типа, которого в жизни интересует прежде всего он сам – такого прежде не было, и ему интересно описывать собственные нетипичные реакции, странные поступки, грандиозные авантюры. Всю жизнь описывал себя его любимец Селин, вечно ощущавший себя посторонним Камю, ставивший на себе безумные эксперименты Мисима – это литературная генеалогия Лимонова, в котором, впрочем, и от Тинякова было немало. Интересно, что стихи свои он начал писать, понятия не имея о Тинякове, – а между тем подошел к нему очень близко, особенно в своих «Книгах мертвых», где каждый некролог так и кричит: они померли, а я жив и все еще привлекателен!

Совершенно в духе замечательного и ужасного поэта двадцатых, писавшего под псевдонимом Одинокий: «Может, – в тех гробиках гении разные, может, – поэт Гумилев… Я же, презренный и всеми оплеванный, жив и здоров!» И разнообразные тиняковские гимны своему Я – тоже совершенно лимоновские.

Сравните, как у Лимонова:

– Нет положительно другими невозможно

мне занятому быть. Ну что другой?!

Скользнул своим лицом, взмахнул рукой,

И что-то белое куда-то удалилось.

А я всегда с собой.

Это не нарциссизм, не кокетство, это вполне понятный интерес к небывалому.

Лимонова можно ругать за что угодно, одного не отнять – он всегда интересен. И книги его читаются безотрывно, тут он прав в интервью с Дудем, и всегда будут читаться – потому что интересно же! Темы бесконечно увлекательные: новые девочки, схождение с ними, расхождение с ними, секс в подробностях (не отрицайте, каждому интересно сравнить с тем, как это бывает у него). И главная его тема, которая всю жизнь терзает каждого из нас, только не все признаются, – тема одиночества. Про это вечно будут читать именно потому, что одинок каждый. Про это у Лимонова в поздней его прозе – самое поэтичное, превосходное: «Вспоминая даже всю разом мою жизнь в Сырах, а не только этот период первого года после тюрьмы, а это целых пять лет, эпоха, можно сказать, я понимаю на дистанции, что в основном это была одинокая жизнь. Что подавляющее большинство дней я прожил один. Несмотря на то, что в эту эпоху целиком поместились несколько недолгих моих романов, моя любовь с актрисой и рождение двух детей. И всё равно, лейтмотивом жизни в Сырах звучит пронзительный, то печальный, то ликующий, мотив одиночества».

Он бы тоже мог подписываться Одинокий. Да он, в сущности, так и подписывался. Есть ли одиночество безоглядней и безнадежней, чем у лимона среди овощей?

• Эдуард Лимонов: Власть толкает нас к тайным обществам (интервью Лимонова Sobesednik.ru от 16 мая 2016 года)

Превращение в нечеловека

Каким он был человеком – совершенно неважно. Как сказала Марья Васильевна Розанова (литератор, жена писателя Андрея Синявского. – Ред.), лучше других его знавшая и понимавшая, – Лимонов не человек, а инструмент письма. Перу, чтобы писать, приходится окунаться в чернила, – ну и человеку, чтобы так писать, приходится много во что окунаться, в том числе в политику.

К людям он, совершенно этого не скрывая, относился как к материалу, отбрасывал их, как только понимал, и общался либо в личных целях, либо в писательских (они у него чаще всего совпадали). На некоторую отдельную доброжелательность могли рассчитывать красивые женщины, нужные ему все-таки не только для литературы, – во время секса поневоле привязываешься. Это становилось дополнительным источником трагизма, как бы единственной слабостью железного человека, полностью посвятившего себя другой задаче (не политической, конечно, а литературной).

Путь Лимонова вообще был эволюция человека теплого, обаятельного, чувствительного, – в сторону этого железного монумента себе самому, странной железяки, плывущей в космическом пространстве, как представлял он, по собственному признанию, Бога. И весь драматизм его прозы – в этой эволюции: жалеет всех, даже обреченного больного котенка («Укрощение тигра в Париже»). И баб своих жалеет, как без этого, и себя жалеет, и старых родителей (мало есть в русской прозе рассказов пронзительней, чем «Mother’s Day» или «Смерть старухи», дистанция между ними как раз и есть зеркало его эволюции). Но жалеть нельзя, потому что мир безжалостен, и если ты хочешь с ним что-то сделать, ты должен ему уподобиться.

Вот это превращение – не в сверхчеловека, а в нечеловека, в чем Лимонов вполне отдавал себе отчет, – и было его главным литературным сюжетом; и от этого было его отчаяние, иногда ерничество, иногда даже кривлянье, как в поздних стихах и колонках. И все это был высокий класс, игра с полной расплатой – от чувствительного полууголовника в Харькове до бесчувственного любовника в Москве.

Хороший любовник

У всех, кто его знал, останутся о нем самые лучшие воспоминания. Когда Елену Щапову (де Карли) кто-то из обнаглевших глянцевых журналистов спросил, каков был Лимонов в постели, она, которой уж точно есть из чего выбирать, сказала с достоинством: «Он был хорошим любовником». Это лучшая эпитафия писателю, который тоже всех использует ради своего наслаждения, но делает это так хорошо, что использованные остаются благодарны.

Кстати, любить для этого совершенно не обязательно. Когда про него говорят, что он никого не любил, – это всего лишь признание того простого факта, что использовал он нас всех замечательно. Дай Бог каждому.

Поистине пророческими были стихи к единственной девочке, Насте, которая оставила о его эротических способностях уничижительный отзыв, потому что, значит, любила по-настоящему:

– И эта чудо-девочка, с прекрасной из гримас

Мне скажет: «Волк тюремный! О, как люблю я Вас!

Я просто молчалива. Я вовсе не грустна.

Всё классно и красиво!» — так скажет мне она.

Где плещутся в бассейнах тюлень, гиппопотам,

На танке мы подъедем к мороженным рядам.

Мы купим сорок пачек ванили с эскимо.

От зависти заплачут те, кто пройдёт мимО.