Светлана Немоляева: Мне страшно не хватает Саши

Светлана Немоляева – из числа тех представителей советского актерского цеха, кто в представлении не нуждается: рязановские кинохиты «Служебный роман» и «Гараж» страна до сих пор смотрит взахлеб. А сама она по-прежнему служит в родном Театре Маяковского, в труппу которого недавно поступила и ее внучка Полина Лазарева.

У молодых – верное ощущение жизни

– Светлана Владимировна, Полина теперь восходящая звезда Театра Маяковского. Опекаете ее?

– Знаете, я какая-то неправильная бабушка. Вместо того чтобы дрожать над каждым ее шагом и пичкать советами – «туда не ходи», «промолчи», «с этим не здоровайся», «на репетиции не опаздывай», – я стараюсь многому у нее поучиться. Потому что у молодых более правильное ощущение жизни.

– А себя вспоминаете, глядя на нее? Вы ведь пришли в театр такой же юной девочкой.

– Вспоминаю, конечно. И радуюсь ее таланту. Мне, например, многие вещи давались с трудом, а Полина на ходу схватывает рисунок роли. Но дело даже не в этом. Она не такая наивная, как я в ее годы. Ведь до курьезов доходило!

Я окончила Щепкинское училище и не знала, какой театр выбрать. Но вдруг приятель сказал мне, что хочет поступать в Театр Маяковского – к Охлопкову – и просил подыграть ему в «Укрощении строптивой». И я вместо того, чтобы попытаться хоть как-то подстроиться под легендарную Маяковку и под своего приятеля, стала зачем-то демонстрировать все, чем занималась в Щепкинском училище. Делала я это легко и самоуверенно, поэтому, когда в зале послышалось всхлипывание, подумала: «А ведь я хорошая артистка – сразу заставила режиссера рыдать».

Но вдруг Охлопков остановил отрывок, и оказалось, что плачет он от смеха. Подошел ко мне и сказал: «Светочка, ты, конечно, смешная, но тебе по характеру эта героиня совсем не подходит». Начался подробный разбор, который кончился словами Охлопкова: «Если сможешь играть нервных, взрывных женщин, я тебя возьму».

– И взял!

– Взял… Но мне пришлось, что называется, ломать себя – всячески сопротивляться собственной природе. Он назначил меня на амплуа (тогда еще были в природе амплуа) инженю-кокет. То есть я была молоденькой милашкой, которой нужно еще расти. А я ужасно хотела вырваться в героини…

– А когда вы почувствовали себя ею – и на сцене, и в жизни?

– Ой, далеко не сразу. Семь лет подряд играла бесчисленное количество всяких Машенек и Наташенек в советских пьесах. За семь лет – 23 роли! И среди них была лишь одна более-менее героическая – Офелия. Ну, была и была...

По-настоящему героиней я почувствовала себя, лишь когда Андрей Гончаров дал мне роль Бланш в «Трамвае «Желание», и то это было скорее исключением из правил.

– Почему?

– Посмотрите на меня – простая индивидуальность, незамысловатая внешность. Типичная простушка, если говорить вульгарным языком. Режиссеры, как правило, видели во мне наивную женщину. Пухлые щечки, неспешная походка, мягкий голос. И даже с годами этот образ никуда от меня не делся. Вспомнить хотя бы Ольгу Рыжову из «Служебного романа» или жену Гуськова – это примерно одинаковые характеры. И роли доставались мне чаще всего такие.

– Но вам, наверное, комфортно в этих ролях – типаж соответствует вашему характеру?

– Чаще всего – да. Я и в жизни никогда не лезла на рожон, не выбивала для себя роли, не говоря уже о чем-то более материальном.

– Помню интервью, где вы сказали, что больше всего на свете боитесь кого-нибудь обидеть…

– Да, это так.

– А почему?

– Потому что в детстве очень грубила своей бабушке. С родителями вела себя хорошо, но приходила к бабушке и позволяла себе такие вещи, о которых до сих пор вспоминать неловко. Бедная бабушка! Представляю, как она мучилась со мной. Я поняла это конечно же много лет спустя, и боль сидит глубоко – никуда не исчезла.

У меня замечательные внуки (помимо Полины, есть младший – Сережа), и они настолько бережно относятся ко мне, что я порой думаю: «Господи, за что мне такая любовь? Хоть бы уж обидели как-нибудь». Потому что моя бабушка совсем не заслужила тех слов, которые я ей говорила. Она дрожала надо мной – всячески опекала, и именно она привила любовь к чтению. Благодаря ей я читала дни и ночи напролет! И в конце концов потеряла зрение. У меня минус тринадцать. Всю жизнь плохо вижу.

– Но на фотографиях вы везде без очков…

– Стеснялась. Актриса в очках… В советское время это не особо приветствовалось. Старалась их снять, когда была такая возможность. Ресницы были длинные, глаза зеленые. Зачем прятать?

– А что заставляло вас, маленькую девочку, так безобразничать с бабушкой?

– Я грубила ей лишь потому, что хотелось посмотреть, как она изменится в лице, как отреагирует. Видимо, так и зародилось во мне актерское чувство.

Или другой пример. Однажды, классе в четвертом, я услышала разговор, что каустик – это отрава. Пошла в школу и перед дверями… грохнулась в обморок. Все сбежались, стали приводить меня в чувство. Я открыла глаза и умирающим голосом сказала: «Я выпила каустик». Мне, конечно, не поверили. Но в тот момент я почувствовала себя артисткой – хотя бы в обморок упала правдоподобно.

Рязанов сначала во мне разочаровался

– В 21 год вы сыграли Ольгу Ларину в «Евгении Онегине», а следующая крупная роль пришла
лишь через два десятилетия. Между ними – сплошные отказы и неудачные кинопробы...

– Я анализировала тот период своей жизни и поняла, что сама виновата – не могла поверить в себя. Лишь с годами убедилась: в актерском деле удача приходит, только когда чувствуешь собственный потенциал.

– Отказ на кинопробах для вас унижение?

– Конечно, причем не только для меня. Чудная обстановка в студии, ты приходишь, с тобой общаются так, словно контракт уже в кармане. И пробы проходят неплохо. А потом возвращаешься домой, и наступает тишина – никто не звонит. Артисты – народ ранимый: очень обидно осознавать, что вместо тебя снимается кто-то другой.

Когда были последние пробы, куда меня не брали, я махнула рукой, да и Саша сказал: «Перестань ты ездить. Только расстраиваешься и мучаешься». И мы решили, что эта муза мимо меня пролетела.

– Но вдруг появился Рязанов…

– Нет, не «вдруг». Мой папа был кинорежиссером, поэтому в нашем доме эта фамилия произносилась еще до того, как стала популярной в зрительских кругах. В 1962 году Эльдар Александрович пригласил меня в «Гусарскую балладу» на роль Шурочки Азаровой, а Саша Лазарев должен был играть поручика Ржевского. Правда, те пробы мы с ним не прошли, а позже Рязанов говорил: «Ну как я мог ее взять? У нее же формы были – и здесь, и там. Мальчик из нее не получился бы». Кроме того, ему нужна была поющая актриса, а из меня певунья никакая.

Потом были пробы в «Иронию судьбы». И снова – полное фиаско. Рязанов говорил: «Света, я делал все, чтобы тебя взять, но видит Бог: сыграть еще хуже, чем ты, наверное, можно, но для этого надо очень постараться». То есть он разочаровался во мне.

– А как же вы попали в его фильмы?

– В середине 70-х у нас в театре шла пьеса Рязанова и Брагинского «Родственники», где я играла такую смешную недотепу, которая мечтает выйти замуж. И после этой роли он пригласил меня в «Служебный роман» без всяких проб. А потом были и «Гараж», и «О бедном гусаре…», и «Небеса обетованные». И тоже без проб. Видимо, пробы – не моя стихия.

Если в театре я всегда могла предложить режиссеру множество вариантов, то на съемочной площадке терялась. В «Служебном романе» есть сцена, где Ольга Рыжова встретилась с Самохваловым на бульваре. Было множество дублей, наконец Рязанов отвел меня в сторонку и сказал: «Света, ты, главное, пойми: тут не театр и зрителей нет. Говори тихо, вот как в жизни: всё, что наболело на сердце, выскажи этому подлецу Самохвалову».

Вроде бы очевидная вещь, но именно тогда во мне что-то щелкнуло – Рязанов открыл мои киношные способности.

– Получается, в кино и в театре вы были разной?

– Благодаря Рязанову – да, стала разной. А вообще, судить трудно, поскольку наш худрук Андрей Александрович Гончаров страшно не любил, если артисты снимаются в кино. Он был уверен, что навыки, наработанные в театре, мы тиражируем на кинопленке, и потому ревновал. Даже и не мечтайте услышать от него похвалу после того, как фильм вышел на экран! Хотя однажды такой случай все-таки произошел. Саша снялся на «Ленфильме» в «Селе Степанчиково и его обитателях», и вдруг Гончаров сказал ему: «Саша, ты знаешь – хорошо». Это был самый щедрый комплимент, который можно было только услышать!

У Саши там действительно бесподобная работа, и он говорил мне не раз: «Если бы сейчас меня попросили повторить, ничего бы не получилось. Я даже не понимаю, как смог это сделать в кадре». Там ведь колоссальные монологи Достоевского, да еще и язык не такой, как теперь! Я это говорю к тому, что Саша на съемках и в театре тоже был разным.

А однажды нас пригласили в передачу к Бэлзе, где мы должны были рассказать о тайнах нашей семейной жизни. Съемки проходили в каком-то роскошном особняке, полдня мы наряжались, готовились, потом за нами прислали машину. Но едва съемки кончились и мы вернулись домой, как в одну секунду сбросили с себя эти наряды (потому что надоели до смерти), Саша накинул помятый спортивный костюм, я напялила растянутый халат, старые очки и, уткнувшись в терку, стала делать винегрет. Если бы нас в таком виде сняли – зрители очень удивились бы. Это я говорю к тому, что между театром и кино особой разницы, наверное, не существует. Но если взглянуть на артистов в домашней обстановке – эффект будет невероятный.

Родные опекают и возятся со мной

– Простите за вопрос: как вам живется сейчас, без Александра Сергеевича?

– Говорят, время лечит. Но я в справедливости этой фразы пока не убедилась. Боль никуда не ушла. И по-прежнему мне страшно не хватает Саши. Я догадывалась, что такое время рано или поздно наступит, ведь у него с юности больное сердце, и потому дала себе зарок, что перенесу боль мужественно, не обременяя других.

Дело в том, что, когда не стало моего папы, мама сделала все, чтобы поскорее уйти из жизни. Для нас это был страшный шок. И я поняла, что никогда не причиню такой боли своим родным. Но парадокс в другом. Они настолько меня опекают, возятся со мной, что не дают побыть наедине. Я не раз их просила: «Оставьте меня дома одну». Хотела ночью поплакать, но почти год они не давали мне этого сделать.

– А сейчас?

– Живу одна. В смысле – отдельно. Но все равно мы постоянно общаемся. Помогаю Полюшке в новых ролях, если она просит совета. С удовольствием помогала бы и внуку делать уроки, но для меня это катастрофа, поскольку в школьной программе ничего не понимаю. Да к тому же он мальчишка, за ним нужен глаз да глаз.

Недавно так сложилось, что его родители уехали и я решила сменить вторую бабушку. Мы сели делать испанский язык, и я растерялась: как ему помочь? Тогда я стала чисто по-актерски оттачивать с ним интонацию. Как это слово будет звучать в той или иной ситуации… Сережа смотрел на меня с удивлением, но добросовестно повторял. А когда мама приехала, то сказал ей по секрету: «Ты знаешь, у меня такое впечатление, что бабушка знает испанский».
Вот это редкие мгновения радости… А вообще, я стараюсь всячески отвлекать себя от одиночества и, если предлагают работу, охотно берусь. Тут ведь еще какой момент? В последние годы мы часто играли с Сашей в одних спектаклях, а после его смерти многие из них сняли с репертуара. И сейчас у меня ролей не так много.

– Зато новый худрук Миндаугас Карбаускис первым делом занял вас в своей постановке…

– Да, я играю Домну Пантелевну в «Талантах и поклонниках». А когда-то играла ее дочь – Негину... И конечно, для меня эта премьера очень многое значит. Публика ее полюбила, и мы с Миндаугасом как-то сразу нашли общий язык.

– А остальные артисты?

– Мне кажется, тоже. Он всех нас очаровал. И увлек работой. Давно в нашем театре не было столь интенсивной жизни. Премьера за премьерой!

– Вы говорите, труппа с радостью приняла Миндаугаса. А сам он много знает о вашем театре? Смотрел спектакли прошлых лет?

– С ним очень занятно получилось. В начале 90-х Театр Маяковского приезжал на гастроли в Прибалтику и показывал лучшие свои постановки – «Плоды просвещения», «Кин IV», «Леди Макбет»... Оказалось, Миндаугас, будучи совсем еще мальчишкой, подрабатывал в ту пору администратором в Вильнюсе и расселял наш театр в местной гостинице. Он и меня с Сашей заселял в номер. С нами еще была четырехлетняя Полина.

Кто бы знал тогда, что пройдет два десятка лет – и этот красивый европеец возглавит Маяковку и займет Полину в своих спектаклях…

Справка

1937 – родилась в Москве в семье кинорежиссера В. Немоляева и звукооператора В. Ладыгиной
1945 – первая роль в кар-тине «Близнецы», помнит лишь двухэтажный троллейбус, на котором мама возила ее на съемки
1953 – поступила в Щепкинское училище (до этого подавала документы
в ГИТИС, но экзаменатор уснул)
1959 – была зачислена в штат Театра Маяковского, где служит по нынешний день
1960 – вышла замуж за актера Александра Лазарева, с которым прожила в браке 51 год
2012 – решением общественного совета премии «Звезда Театрала» стала «Легендой сцены»

Михаил Стоцкий

Читайте также