Шульман: Дворец Путина – это не дворец, а "жилплощадь постсоветского человека"
Екатерина Шульман объяснила, почему дворец Путина — не дворец, а скорее антипод коммуналки для постсовесткого человека
![](/storage/posts/January2021/x2IfhztKew1fgCaSP3Ce.jpg)
Дворцы в жизни общества в традиционных обществах всегда выполняли скорее церемониальную роль. Цели сделать так, чтобы король или царь жил в роскошествах, как таковой не было. Поэтому дворец, который, как следует из расследования Алексея Навального, принадлежит президенту Владимиру Путин по своей сути дворцом не является, поясняет политолог Екатерина Шульман.
![](https://sobesednik.ru/storage/posts/January2021/wXXDsyWG0Bd4fha2ijwP.png)
«Что такое был Версаль? Принципиально публичное место, ярко освещенный театр множества актеров, круглосуточное реалити-шоу, в центре которого — всесогревающее и к себе притягивающее Солнце, король с его двумя телами, физическим и политическим. Он показывает себя, все остальные вращаются вокруг него, — рассуждает эксперт в своем Twitter. —
Смысл дворца не в том, чтобы владелец "жил в роскоши", как думают бедные советские дети, и чай пил прямо из цельной сахарной головы, выдолбив в ней ямку. Смысл дворцовой, придворной жизни — ритуал, протокол, церемониал».
По её словам, роль дворцов сводилась к «публичному отправлению функций власти», а вся роскошь являлась скорее способом подчеркнуть и символизировать значимость власти правителя. Шульман подчеркивает, что даже во времена королей они были не столько владельцами этих дворцов, сколько «временными пользователями»: по принципу «один умер — да здравствует другой».
«Не бывает тайных дворцов, не бывает дворцов без придворных, а с одной только обслугой, как не бывает секретной короны: она не для того, чтоб прятать, а для того, чтоб демонстрировать», — настаивает эксперт.
Она объясняет, что даже уединенные дворцы вроде Марли или Трианона в итоге все равно становились такими же дворцами «только поменьше и с церемониалом менее строгим».
Причина же, почему Владимир Путин мог построить себе тайный «дворец», о котором никто ничего не знал, — «жилплощади», как называет это место г-жа Шульман, — в том, что «всякий постсоветский человек, как заводятся у него денежки, первым делом приобретает железную дверь, а вторым — забор»:
«Ибо намаялся в бараке и коммуналке, и желает теперь уединения, и чтобы никто к нему не лез».
Политолог заключает, что с Версалем и подобными ему местами «дворец» в Геленджике ничего общего не имеет — «это те же шестнадцать аршин, на которых сижу и буду сидеть, только немного распухшие».