Недолгорукий. За это и спасибо Вам, Юрий Михайлович!
Мои первые воспоминания, связанные с Лужковым, относятся, как и у большинства, к началу 90-х
Мои первые воспоминания, связанные с Лужковым, относятся, как и у большинства, к началу 90-х, когда в органах исполнительной власти города объявился, как писали журналисты, «крепкий хозяйственник» (противопоставляя его, очевидно, «бесхозяйственному» [Гавриилу] Попову). Следующий эпизод в памяти, связанный с Лужковым, – тревожные дни октября 1993-го: Юрий Михайлович в одном кадре с Гайдаром призывает выйти на защиту мэрии.
Я тогда и представить себе не могла, что спустя три года начну исполнять поручения Юрия Михайловича, готовить проекты документов за его подписью. Майским днем на яблоневой аллее, ведущей к университетскому «первому гуму», однокурсник «взмахнул» красивым удостоверением: «Оля, приходи к нам работать, – зарплата небольшая, но работа интересная». Так оно и было все годы работы в мэрии: зарплата «оставляет желать», а работа – не оторваться. Большое спасибо тебе, Демид.
И таких, как я, было много – простых москвичей и жителей Подмосковья, для которых Тверская, 13 стала родным домом. Году в 2003-м начальница спросила меня, не хочу ли я пойти работать в Газпром – есть возможность устроиться. Нет, не хочу, разумеется, что мне в этом Газпроме делать?!
Зато в мэрии дел было невпроворот. Изумляло многообразие тем, требующих правовой проработки: от организации финансирования снегоплавления до получения «роялти» «Аэрофлотом», от реанимации производства на территориях промышленных гигантов ХХ века до трудоустройства граждан с ограниченными возможностями, поддержки соотечественников за рубежом, восстановления движения по МКЖД (ныне МЦК), обеспечения сухими пайками военнослужащих – всего, что имело в своем основании расходы бюджета.
Как-то декабрьским вечером лет десять назад мы собрались в кабинете одного из заместителей мэра. Вопрос стоял о реализации городских жилищных программ. Проблема, вызревавшая долго и неумолимо, заключалась в том, что городу было негде строить. Однако взятые на себя в рамках жилищной программы обязательства выполнять было нужно.
Обсуждали, можно ли строить для москвичей в Подмосковье. Что для этого нужно сделать? Очевидно, приобрести земельные участки, построить на них жилье и переселить в него очередников. Но какие законы будут действовать в таких районах «компактного проживания» москвичей –городские или областные? И что будет происходить со статусом «переселенцев» – они сохранят московские льготы или должны будут их лишиться (а, например, пенсия за пределами МКАД вдвое ниже московской)? И как будет выглядеть портрет жителя Подмосковья, если за ним будут стоять граждане с различным статусом?.. Поговорили и разошлись. Юрий Михайлович лишь смотрел из окна на изваяние своего «долгорукого» предшественника на Тверской площади. Решить вопрос с «приращением» Москвы ему было не под силу.
Нет-нет, я вовсе не хочу сказать, что Москву «расширили» для реализации городских жилищных программ в целях обеспечения потребностей нуждающихся в улучшении жилищных условий москвичей. И можно сколько угодно говорить о Москве – промышленном центре, Москве – инновационном центре, Москве – научном центре, Москве – мировом финансовом центре и прочее, но правда состоит в том, что главный актив города – это земля. Кроме него, у Москвы, в сущности, ничего нет, и именно благодаря земле город «зарабатывает».
«Великие налогоплательщики» – разговор отдельный. Но чтобы пополнять бюджет, город должен строить. В первую очередь – не своими силами, а, что разумно, силами инвесторов. Поскольку земля московская так хороша, что инвесторы готовы биться на аукционах за то, чтобы заплатить за право эту землю застраивать. И если этой самой московской земли не хватает, то нужно объявить Москвой какую-нибудь другую землю. Хотя бы вот эту, до границы с Калугой – разве посмеет Подмосковье возразить?!
Просто власть, если она… ммм… лукавит, то она лукавит во всём. Продать под видом Москвы Немоскву инвесторам. Чтобы те под видом Москвы продавали Немоскву гражданам. Странно то, что Москву «дотянули» лишь до Калуги, а не объявили Москвой другие приятные во всех отношениях уголки России. И теперь доходы от реализации «новомосковской» земли пополняют московский бюджет. Но это благодаря не Юрию Михайловичу, а Сергею Семеновичу. Вот уж он и впрямь долгорукий.
А как умело преемники Юрия Михайловича «запустили руки» в этот самый бюджет – в ту его часть, которая именуется фондами оплаты труда. Грубо говоря, «прошлись по карманам» большей части московских госслужащих. Впрочем, ничего особенного они не «придумывали» – просто умело перенесли федеральный опыт на московскую землю.
«Оля, ты знаешь, что в федеральных органах исполнительной власти фонды оплаты труда осваивают полностью, даже если госслужащих гораздо меньше, чем предусмотрено штатным расписанием?» – это спрашивает меня начальница году эдак в 2006-м. Ну разумеется, кто ж будет работать, если заработная плата меньше нашей. «Правильно, – говорю, – делают, работа ведь выполняется, значит ее нужно оплачивать». Боже, какими мы были наивными…
Придя в 2011 году, новые хозяева Тверской, 13 «полезли» в первую очередь в наши «зарплатные ведомости». И изумились: «За что вы работаете?» И тут же взялись «повышать зарплаты» – путем увольнения «ненужных» работников. Родители-инвалиды? Один воспитываешь ребенка? Некому заступиться? Не нужен, «пиши заявление».
Обидно в комментариях по поводу кончины Юрия Михайловича слышать глупости типа «Москва осталась лужковской», «лужковские кадры продолжают работать», «конструкции Москвы остались прежними». Во-первых, должности госслужбы в России имеют рыночную ценность. Во-вторых, «непотопляемых» госслужащих в Москве – целые семьи. Точнее сказать – целые кланы. Служили, служат и будут служить. В-третьих, тысячи простых москвичей незаметно для равнодушных земляков потеряли работу, финансируемую из бюджета.
Да что там тысячи – десятки, сотни тысяч: стартовав на госслужбе города, передел фондов оплаты труда затронул потом медицину, образование, всю городскую бюджетную сферу в целом. Вот, например, сейчас разворачивается драма с гинекологической больницей в центре Москвы. «Бюджетные койки» заменяют койками, финансируемыми из внебюджетных источников. Одних работников устроят. Других – прогонят. Сэкономленную заработную плату поделят. Помещения отдадут благотворителям. Отчитаются о росте зарплат и улучшении качества медицинской помощи.
Первым камушком, «выдернутым» из «лужковской конструкции», обрушив ее в итоге до основания, «удлинившим» руки всем московским руководителям, стал сравнительно старый документ из тех самых «проклятых 90-х», устанавливавший ограничения на финансирование вакансий, исключавший тем самым возможность увольнений из корыстных соображений. Мог ли Юрий Михайлович отменить его сам, чтобы наградить всю «руководящую рать» города, обеспечить в отношении себя ее личную преданность? Время показало: не захотел, не смог. Относительно долго – речь идет о «нулевых годах» и до самого конца полномочий Юрия Михайловича – Москва как субъект Российской Федерации оставалась в лоне абсолютной законности в сфере распределения бюджетных фондов оплаты труда. Того, что во всем мире называется коррупцией в сфере оплаты труда из бюджетных источников, при Юрии Михайловиче в Москве не было.
В первые же годы ревизии институтов «московского социализма» долгорукие менеджеры «дотянулись» до школьного питания. С 2012-го я стала получать московское пособие на ребенка. Не потому, что эта «несчастная тысяча» могла на что-то повлиять в моем бюджете, - просто факт получения пособия на ребенка давал право претендовать на бесплатное питание в школе. Оплата школьного питания в семье, где только один родитель, придает пропорциям семейного бюджета совершенно удручающий вид. До 2012-го этой проблемы у нас не было в принципе. И не только потому, что я получала зарплату. У школы, в которой училась дочь, был статус «школы полного дня», завтраками и обедами в ней кормили бесплатно. Справедливости ради, надо сказать, что многие дети не ценили этого: едой играли, кидались и просто ее выкидывали. А я говорила дочери: «Ешь, это скоро кончится». И не ошиблась - так и вышло, «бесплатная кормежка» исчезла как сон. А следом за этим потянулись бесконечные разбирательства, кто из учеников съел чужую порцию и за кого должен платить из своей зарплаты учитель. Да и попробуй, в конце концов, поучить целый день голодных детей...
В 2015-м соцзащита мои банковские справки об алиментах отвергла: «Уплату по соглашению больше не учитываем – только отчисления с работы по исполнительному листу». Другой «выверт» соцзащиты заключался в том, что установленные законом требования к верхней границе дохода лица, претендующего на получение пособия, она «на свой вкус» дополнила требованием к нижней границе, которая не должна была оказаться «нулевой». В итоге в пособии нам отказали. Но в школе знали, кого из детей кормить нужно, и питание мы получали, пока не закончили ее в 2016-м. Спасибо вам, учителя и администраторы. Сколько город «сэкономил» на детских пособиях и куда направил высвободившиеся средства – Бог весть. Я уж не говорю об экономии города на финансировании других детских «активностей».
И «Как похорошела Москва!» произошло пораньше – до укладывания плитки и установки лип в кадках. Помню, как наш однокурсник из дружественного государства, отбывший на родину в 1996-м, приехал в Москву на десятилетие выпуска и обомлел.
Просто пиар не был таким мощным. Переселение не называлось «реновацией». И москвичи в большинстве своем просто не догадывались, что проживают в комфортном городе.
Но самое неожиданное развитие получили «вложения» Юрия Михайловича в Крым. Лужков помогал Крыму с начала девяностых: строил в Севастополе жилье, запускал работу филиала МГУ, шефствовал над крейсером «Москва» и над черноморским военным флотом в целом. Он совсем не планировал возвращать Крым «в родную гавань» – помогал, поскольку видел в этом нужду, по зову сердца. С уходом его в отставку вся эта «программа помощи» оказалась свернута. В очередной раз Крым присоединили к России совсем другие люди. Почестей от заботы о Крыме Лужкову, увы, не досталось.
Вот как Юрию Михайловичу хватало на всё? На жилищные программы и школьные завтраки, на кружки и продленку, на Крым и на флот, на то, наконец, чтобы два десятилетия оставаться крупнейшим в России работодателем – тысячи сотрудников, финансируемых за счет средств бюджета города, – без «кадровых чисток», «люстраций» и «оптимизаций»?!
Была ли коррупция? Была, конечно. Занимаясь вопросами конкуренции в обязательствах с участием города, я написала целую диссертацию по проблемам коррупции в этой сфере – валяется в столе, никому не нужна.
Коррупция была. Окружение требовало. Как любое окружение любого крупного российского руководителя. Но коррупция эта не касалась граждан, не «протягивала рук» к рядовым работникам, она не была нормативно оформлена, не вела к разорению простых москвичей.
Да и в целом, занимаясь обязательствами города, удавалось добиваться принятия законных решений. Например, в Москве мы разделили финансирование по госзаказу и финансирование в рамках субсидий по принципу: никаких субсидий исполнителям госзаказов. Придя после городской гражданской службы на федеральную, я «наткнулась» на поставщика, выигравшего миллионные контракты и попросившего на их исполнение субсидии. И федерация испрашиваемые субсидии этому поставщику дала. Я точно знаю, что в Москве поставщик этот никаких субсидий не получил бы.
Но это в другой, «лужковской» Москве, в Москве, где руководство старалось действовать в рамках законодательных ограничений, где этому руководству можно было возражать, не испытывая страха быть «оптимизированным», где был человек, чувствовавший в себе право говорить от имени москвичей, поскольку немало для них сделал и по большому счету ничем не обидел. Хотя руки, конечно, можно «вывернуть» каждому, особенно если по разным причинам они не столь длинны.
Ольга Шелленберг
