Черная быль и жизнь после ядерной катастрофы

Чернобыльская авария… Так много о ней написано, собрано материалов, воспоминаний, но за четверть века, прошедшую после трагедии, мы так и не извлекли всех уроков из этой трагедии. А жизнь между тем продолжается. В том числе и в зоне отчуждения. 

Сверхоблученный ученый

Константин Чечеров - один из самых «радиоактивных» людей в мире. Его многолетняя суммарная доза, как он говорит, арифметическая, — запредельные 2000 бэр (при допустимых Нормами радиационной безопасности тогда - 5 бэр в год). Он — старший научный сотрудник Курчатовского института. После Чернобыльской аварии много лет работал внутри 4-го реактора вместе с такими же энтузиастами-профессионалами. У всех — дозы сумасшедшие. При этом все живы, бодры, а многие продолжают работать в особо вредных условиях труда (старший этой группы отметил свое 77-летие), что порождает сомнения в теории о вреде малых и сверхмалых доз. Последний раз внутри реактора Чечеров был в 2005 году...

Впервые «Собеседник» рассказал о Константине Чечерове и его друзьях 10 лет назад.  Тогда мы с удивлением обнаружили, что люди с такой степенью облучения совсем не интересны науке. Чечеров рассказывал, что американцы предлагали им раз в месяц сдавать кровь для исследований и записывать в дневник, что они едят. Но дело так и заглохло.

Зато сами ликвидаторы старались хотя бы раз в год наскрести денег на дорогое исследование, результаты которого, как они надеялись, когда-нибудь понадобятся ученым. Что из этого вышло, и заинтересовалась ли российская наука этими необыкновенными людьми?

- На 10-летие аварии, помню, в нашем министерстве (тогда Минсредмаш, ныне Ростатом — авт.) было собрание, - рассказывает Чечеров. - И академик Ильин, в то время директор института биофизики Минздрава России, выступил с гневной речью: кто допустил, чтобы люди получали такие дозы! На 15-летие Ильин удивлялся: ведь есть же люди, у которых такие безумные дозы, и они живы! Еще через пять лет он, наконец, сказал: раз есть такие люди, их же надо изучать! Так что же он думал все эти 20, а теперь уже 25 лет? Ведь именно он все эти годы возглавлял профильный научный институт! Пройдёт ещё пять лет, все умрут, и можно будет посожалеть: эх, не успели изучить!

-А у вашего собственного исследования есть какие-то результаты?

- Это не наши собственные исследования, это нас исследовали. Тоже, надо сказать, энтузиасты. Было установлено, какие могут быть хромосомные аберрации у людей с такими дозами. Но слишком мала наша группа, слишком несистемно мы сдавали кровь...

Результаты докладывались на разных научных кворумах, публиковались, но, по большому счёту, дальше этим никто не заинтересовался. Недавно я был на конференции в Берлине. Там было много врачей из разных стран. И вот они приводят данные — при какой дозе возникает катаракта, а при какой — полная глухота, полное разрушение вестибулярного аппарата, энцефалопатия, онкологические заболевания и, наконец, острая лучевая болезнь (ОЛБ) - она считается самой тяжелой. Если верить этой градации, мы давно уже являемся носителями этого букета. Если об этом ещё и думать с утра до вечера, то уж точно, какая-нибудь холера вылезет.

Здоровая диета

- У вас какая-то особая диета?

- Ага, - смеется Константин Павлович. - Свежее мясо, овощи, фрукты и вообще все, что можно съесть.

- А зачем тогда американцы просили вас записывать, что вы едите?

- Когда мы с ними об этом говорили, мы жили в Чернобыле. И ели ягоды, фрукты, грибы, которые там росли. Ели рыбу, которая плавала в реке Припять и даже в пруде-охладителе, что, в общем-то, совсем нельзя. Даже лосятину. Как-то зимой, в потёмках, лось, забредший в Чернобыль, не поделил дорогу с грузовиком, и примерно через час мы уже ели пельмени с лосятиной. Какая жизнь! Но у лося не задалась.

Видите ли, работая внутри 4-го блока, мы получали дозу (и проникающего излучения, и ингаляционно), скажем, в 10 000 раз больше, чем в Чернобыле. Так что добавка дозы от чернобыльской дичи, ягод и грибов для нас была пренебрежимо малой. А теперь посмотрим с другой стороны: кто не работал внутри 4-го блока, не получал там запредельных доз, тем более, возможно, могли не опасаться в Чернобыле ничего.

- А вы когда-нибудь чувствовали себя плохо?

- Был такой период. Это когда я получил разовую большую дозу. Вы же знаете, что при разовой дозе от 100 до 200 бэр — это первая степень ОЛБ, от 200 до 400 бэр — вторая, средняя, степень, а вот от 400 до 600 бэр — уже тяжелая. У меня дважды была слабая степень, один раз средняя и один раз тяжелая. Ну, и в целом — хроническая, тут уж никуда не денешься. Вот когда третья была, это да, я долго приходил в себя. И теперь знаю отчетливо, до какого уровня дозы мне лучше не доходить. Но, когда мозг занят работой, когда ты не подопытный кролик, которого облучают помимо твоей воли, а ты знаешь, зачем идёшь в опасное место, — это очень помогает. В общем, я осознал, что перенес ОЛБ, когда уже ее преодолел.

Тут очень важен психологический момент. Я знаю людей, которые сошли с ума, получив всего 18 бэр за раз. И это были профессионалы! Просто они слишком хорошо знали, что норма — 5 бэр в год. А нам при выполнения одной задачи довелось сразу получить по 250 бэр, и - никаких ожидаемых проявлений не было: ни головной боли, ни тошноты, ни слабости. По уму - неприятно, но организм как-то к этому привыкает. Я бы на нашем примере сделал вывод, что существует несомненный фактор тренируемости организма. Одно дело, когда ты в первый раз получаешь дозу, другое — когда в 101-ый.

Инвалиды и ликвидаторы

Чечеров с его 2000-ми бэр и не раз перенесенными на ногах ОЛБ считает себя просто ликвидатором. Так же как и многие его товарищи с такими же непомерными дозами. А что? Люди они бодрые, врачи ведомственной «атомной» 6-ой больницы находят у них только возрастные отклонения, некоторых даже инвалидами Чернобыля не признали. Дело доходит до смешного.

- Меня как-то пригласили на обследование в 6-ю больницу, - вспоминает Чечеров. - Я прихватил все свои справки, прихожу. Ангелина Константиновна Гуськова, которая там заведует чернобыльцами, водит меня по кабинетам... По дороге встречает какого-то человека, останавливается с ним поговорить, а потом делится со мной: представляете, менял фильтры и схватил целых 20 бэр! Я ей отвечаю, что у меня, мол, в 100 раз больше... Она отрезала: у вас только возрастные изменения здоровья. А как же инфаркт, спрашиваю. У вас не может быть инфаркта! Так он же был... Нет, не может быть, отвечает.

Моему товарищу, которого Гуськова также пригласила на обследование, моментально выдали заключение, что он здоров. Хотя у него 800 бэр и уж хроническая-то ОЛБ у него точно присутствует. Ведь в чем подлость — случись с ним что-то завтра, он, проработавший много лет внутри реактора, обязан будет обратиться только в эту больницу (таков порядок для профессионалов). А они еще вчера признали, что он здоров, и связи с Чернобылем у него уже быть не может.

По подсчетам Чечерова выходит странная арифметика. От института Курчатова за все годы после аварии в Чернобыль ездило порядка 780 человек. Все они, профессионалы-атомщики, работали внутри реактора. Уж круче некуда — никакие загрязнённые территории в сравнение не идут. Инвалидами Чернобыля признаны примерно 10% от этих людей, как и в среднем по стране. Зато среди работавших на загрязнённых территориях, но не работавших на 4-м блоке ЧАЭС, сотрудников института биофизики, которым руководил академик Ильин, оказалось, как уверяет Константин Павлович, 30% инвалидов Чернобыля. Чечеров это связывает с тем обстоятельством, что как раз в этом институте составляли прописи симптоматики заболеваний, связанных с облучением.

- Они лучше всех знают, что надо говорить, чтобы всем стало ясно, что ты болен той или иной болезнью, - иронизирует Чечеров. - Но самое страшное место — не поверите! — это, оказывается 6-ая больница. Там ведь все, кто работал с облучёнными на ЧАЭС, - инвалиды Чернобыля: от кастелянши до медсестры.

Отчего быть инвалидом Чернобыля лучше, чем просто ликвидатором, понятно: ликвидаторы получают только 50% скидки на коммунальные платежи, телефон, электричество и право на бесплатный проезд в городском транспорте. А инвалиды — еще и прибавку к пенсии. Которая, впрочем, даже с этой доплатой все равно за пределы 20 тыс. рэ в месяц не выходит.

На самом деле, говорит Чечеров, ребята предпочли бы статус не инвалида, а статус перенёсшего ОЛБ – в этом больше позитива: болезнь перенесена, и, значит, есть право продолжать работу в особо вредных условиях труда.

Оптимистический пример

- Почему я так акцентирую внимание на нашей группе с невероятными дозами, - горячится Чечеров. - Мне кажется, о том, что мы живы, работаем, одолели планку средней продолжительности жизни, психологически очень нужно знать тем людям, которые оказались на загрязнённых территориях не по своей воле. Они там жили, и вдруг...

А теперь вокруг них стоит страшный гомон — их пытаются без конца убеждать, в каком безысходном положении они находятся, как им тяжело, как им плохо, сколько болезней, и все от радиации. И постоянный рефрен: вы умрете, умрете, умрете... Стоны врачей и журналистов на эту тему — подлые. Вы можете им помочь? Переселить куда-то в необыкновенно чистое место, дать работу и достойную зарплату? Сделайте это! Нет? Так чего нагнетаете? А мы — оптимистический пример того, что можно жить в таких условиях, потому что мы жили не один год при радиационном фоне в 10 000 раз большем. И мы - живые. Наш пример дает возможность оптимистически смотреть на жизнь. Хотя, конечно, хотелось бы, чтобы наука наконец заинтересовалась нами с точки зрения биофизики — почему такие люди, как мы, есть.

компетентное мнение

Константин Чечеров: «Фукусима» может оказаться опасней Чернобыля

– В отличие от Чернобыльской АЭС, где залповый выброс активности был, в основном, в стратосферу, откуда оседание частиц по закону Стокса продолжается десятилетиями и, большей частью, попадает на поверхность морей и океанов (а три четверти планеты – моря и океаны, да и время работает на нас — потому что идет процесс распада), на Фукусиме выброс происходит в приземные слои атмосферы, и это будет продолжаться (поскольку никому достоверно не известно состояние ядерного топлива и защитных барьеров) непредсказуемо долго. Соответственно, там радиоактивные частицы будут оседать, в большей степени, в ближней окрестности станции.

Это, кстати, подтверждает и тот факт, что пока материал готовился к публикации, японское правительство включило несколько районов префектуры Фукусима, которые расположены за пределами 20-километрового радиуса вокруг аварийной АЭС «Фукусима-1», в обязательную для эвакуации зону. Власти настоятельно рекомендуют жителям этих районов покинуть свои дома в течение месяца. Это произошло на 43-й день после цунами. Я, честно говоря, не ожидал, что развитие ситуации будет происходить так быстро и так буквально совпадать с моими предположениями.

Сейчас, впрочем, к всеобщему счастью, ветры все еще дуют в сторону океана. Но эксплуатирующая эту АЭС фирма TEPCO (Tokio Electric Power Company) уже заявила, что может и не взять ситуацию под контроль в течение 9 месяцев. За это время ветры будут разными...

А мощность АЭС Фукусимы превышает возможности Чернобыльской АЭС.

Ребята, работавшие многие годы внутри послеаварийного 4-го блока ЧАЭС и имеющие практический опыт работы в условиях запроектной аварии на АЭС, сразу же откликнулись на события на Фукусиме, и с 12-го марта стали обращаться в посольства Японии (чернобыльские ликвидаторы ныне разбросаны по всему миру и живут в разных странах), в TEPCO со своими предложениями. Прежде всего, все заявили о готовности немедленно приступить к работам внутри АЭС.

Работа на ЧАЭС так сблизила людей, что, даже оказавшись в разных странах, они остались сплочёнными, что тоже очень важно для работы плечом к плечу. Да и опыт наш, не стыдно сказать, уникальный. Я, мои товарищи в Киеве, в Америке писали и послу, и знакомым специалистам в Токио, и на фирму TEPCO. Ответа нет.

Но ведь и на ЧАЭС после аварии первые иностранцы смогли попасть только через несколько лет. Да и на реактор Windscale англичане тоже иностранцев не пускали, когда у них там случилась авария... Причин здесь много, но решает хозяин.

Конечно, как-то не очень удобно давать советы за десять тысяч километров, хотя нам такие советы давали люди, не видевшие разрухи 4-го блока. Только наша готовность помчаться сразу на Фукусиму оправдывает наши «приставания».

Было очевидно, что желания анализировать аварию на ЧАЭС и технические решения по ЛПА (ликвидации последствий аварии) за четверть века в других старнах было не много – каждый, видимо, полагает, что у него ничего подобного произойти не может.

Между тем наш, даже негативный опыт, опыт ошибок, мог бы пригодиться. Я убеждал японских специалистов в Москве - прежде чем принимать какое-то техническое решение, надо провести максимально возможное исследование объекта. Но если стоять жёстко на позиции, что ни в коем случае нельзя нарушать нормы радиационной безопасности (то есть туда соваться категорически запрещено), то работа становится невозможной.

Это примерно, как если все дороги разрушены, а ПДД надо беспрекословно соблюдать.

Нельзя ликвидировать аварию с нормами облучения в 2 бэр в год. Прошло мирное время. Наконец, вроде японским ликвидаторам разрешили получать по 25 бэр. Жизнь заставит, конечно, но время может быть упущено: чем раньше появляются достоверные исходные данные, тем меньше будет ошибочных решений.

И еще — мы в Чернобыле не чувствовали себя камикадзе, мы шли не умирать в шахту реактора, мы шли работать. А у них - все уже заранее смертники. И родные специалистов так считают, и правительство, и они сами... У нас таких мыслей не было.

Дочь радиации

Маша Ведерникова – единственный человек на планете, у кого после катастрофы 1986 года официальным местом рождения числится самая страшная точка на земле – город Чернобыль.

Впервые я увидела Машу несколько лет назад во время командировки в Чернобыльскую зону отчуждения. Ей тогда было 7 лет, и она была своего рода негласным символом места. Негласным – потому что официально никакой маленькой Маши в Чернобыле как бы не существовало.

Появление Маши на свет было чудом, с какой стороны на это ни посмотри. Ее маме Лиде Савенко на тот момент было 47 лет, и никаких детей она уже не планировала, тем более в таком жутком месте, где оказалась. После аварии на ЧАЭС Лида, у которой за плечами были двое подросших детей, неудавшийся брак, хроническое безденежье, завербовалась по программе ликвидации последствий аварии работать в столовую в зоне отчуждения – там хоть платили хорошо. С одним из ликвидаторов они вскоре стали жить вместе, заняв брошенную хату – такие истории здесь были нередки. Уникальным было продолжение истории.

Лида говорит, что не могла распознать беременность до последнего момента – уверяет, что даже врачи принимали растущий живот за опухоль. Поверить в смертельное заболевание работницы было проще, чем в то, что она решится сохранить и вырастить ребенка в мертвой зоне.

– На учете не стояла, а рожала в хате, – рассказывает Лида.

Марийка – так назвали девочку – появилась на свет 25 августа 1999 года, спустя 13 лет и 4 месяца после аварии, но по странному совпадению точно в те же часы, когда случилась катастрофа – в 1 час 25 минут. Единственный, кто при этом присутствовал, был муж Лиды Михаил. Родители решили скрывать рождение ребенка, сколько будет возможно. Чернобыльская зона – место безлюдное: в самых «густонаселенных» кварталах живут максимум 2–3 семьи – из работников зоны. Но долго скрывать появление новой жительницы не удалось – к Савенко наведались с проверкой.

– Что мы пережили! – рассказывала мне Лида. – И Машу забрать хотели, и документы на нее оформлять отказывались,  родительских прав собирались лишить – дескать, мы создаем угрозу для ее жизни. И увольнением грозили!

Страх внушали и ученые с научными фондами из разных стран, которые хотели взять девочку «для изучения» – Лида отбивалась еще и от них. Марийка с ранних лет научилась прятаться от «чужих теть и дядь», которые «заберут». Девочка, на счастье, росла нормальным ребенком – голубоглазым, розовощеким и очень подвижным.

– Я все продукты проверяю дозиметром! – оборонялась Лида Савенко. – В доме и во дворе у нас радиации нет, а за двор она не бегает.

Игрушки и книжки Марийке перепадали по случаю, когда кто-то выезжал за пределы зоны. Настоящим праздником для девочки было, когда к другим самоселам (так называют местных жителей, которые после катастрофы рискнули вернуться в свои дома) наведывались внуки.

– Этой семье предлагали выехать – детям запрещено находиться на территории зоны. Даже давали компенсацию, которой хватило бы на покупку домика в селе за пределами зоны. Но они решили остаться, – рассказала «Собеседнику» начальник отдела по работе с самоселами в зоне отчуждения Наталья Будянская.

Местные болтают, что у Лиды и Миши, как у многих чернобыльцев, развилась зависимость от зоны, которую здесь называют «болезнью сталкера». «Чернобыль не отпускает», – говорят те, кто решил остаться. Родившаяся здесь Марийка к 7 годам научилась различать следы диких животных (многие исчезнувшие после аварии виды стали возрождаться), но понятия не имела, например, кто такая Барби.

…Спустя 5 лет после нашей встречи я дозвонилась Лиде Савенко, узнала, как складывается их уникальная, но такая непростая жизнь. Лида продолжает работать посудомойкой в чернобыльской столовой с парадоксальным названием «Сказка». Марийку перевезли в соседний поселок, где она живет на съемной квартире и ходит в пятый класс.

– Мы стараемся не выделять Марию и относиться к ней так же, как и к другим детям – сегодня, например, она вместе с другими ребятами поехала смотреть фильм про аварию на ЧАЭС, хотя она знает об этом поболее своих сверстников, – рассказал мне директор школы Олег Ройт.

– Я работаю вахтовым методом – две недели через две, поэтому полмесяца приглядываю за ней я, а другую половину – хозяйка квартиры, которой я плачу 1,5 тысячи гривен (5300 руб.), – рассказала Лида Савенко. – Для меня это много. Подавали документы, чтобы Марийке, как проживающей в зоне заражения, назначили льготы, но нам отказали… Какие еще новости? Отец Марийки оставил нас 4 года назад – не выдержал прессинга, стал увлекаться водочкой и уехал жить в Киев… Марийка хорошо учится – у нее общий балл 9,5 из 10 возможных, ходит в кружки. Врачи говорят, что она ничем не отличается от ровесников. И для меня, как для матери, это самые дорогие слова.

Экскурсия в зону

Радиация не пугает любителей острых ощущений. Как и цена в 100–130 долларов за однодневный тур в Чернобыль не отпугивает туристов со всех стран мира.

Каждый год их в зону отчуждения приезжает не менее 10.000 человек. Как правило, экстремалы обращаются в специализированные туристические фирмы. Те заказывают пропуск у администрации АЭС – и вперед.

– Главное, чтобы туристу уже исполнилось 18, – предупредил «Собеседник» киевский тур-оператор «Стар скай трэвел». – Находиться в зоне отчуждения можно только в закрытой одежде и обуви, крайне нежелательно дотрагиваться до предметов и растений, а также забирать с собой что-нибудь «на память».

За ваши деньги вам предоставляются: гид, обед, фото на фоне реактора и беседы с аборигенами. Непосредственно на станции сегодня трудятся 3000 человек, еще 4000 работают в зараженных окрестностях. Словом, жизнь в зоне если не кипит, то теплится. Есть действующая церковь и гостиница (70$ в сутки) для тех, кому захочется задержаться. А таких тоже немало. Российский путешественник Иван Бондырь приезжает к АЭС каждый год:

– Можно купить тур, но это как посещение достопримечательности по набившему оскомину маршруту. Обычно мы сами собираем группу в Интернете или через знакомых. Накануне киевские друзья созваниваются с администрацией Чернобыльской зоны и договариваются о поездке. Там же, в Киеве, решают все технические вопросы: нанимают микроавтобус (долларов 300 плюс бутылка «за риск»), составляют списки, договариваются о питании и, если экскурсия длится более суток, о гостинице.

На обратном пути все обязаны пройти радиометрический контроль. Обувь и одежду после поездки лучше выбросить.

ЧП на российских АЭС

По данным Ростехнадзора, внештатных ситуаций (не путать с авариями!) на наших АЭС бывает от 4 до 8 в месяц. Причины разные – изношенность оборудования, конструктивные недостатки, природный и человеческий факторы. Вот список заметных ЧП за последние 10 лет:

• 2001. Нововоронежская АЭС оказалась в зоне весеннего половодья, а затем – в окружении лесных пожаров, которые в области не редкость. Пламенем были задеты могильники отходов, и радиация попала в атмосферу. Тогда же вышла из строя система охлаждения реактора Ростовской АЭС, дала сбой система управления станцией в Смоленске.

• 2002. В Смоленске запищали дозиметры, но Минатом тогда заверил «Собеседник»: все в норме. Задымление на станции в Волгодонске. Капитан полка охраны Калининской АЭС заподозрен в передаче секретной информации чеченским террористам.

• 2003. Остановлены реакторы сразу двух АЭС, причем на Калининской причину ЧП так и не нашли. Технические проблемы на Ростовской АЭС. На Нововоронежской станции был пожар.

• 2004. На Нововоронежской АЭС обнаружены трещины в 5-м энергоблоке. Повреждена система охлаждения в Балаково.

• 2005. На Калининской АЭС вышли из строя насосы, на Нововоронежской – отключился турбогенератор, на Ленинградской  – взорвалась плавильная печь.

• 2006. Из-за перегрева остановлена Ростовская АЭС.

• 2007. В ЛЭП Белоярской АЭС ударила молния. На Калининской АЭС сработала система пожаротушения, а на Курской – встал турбогенератор.

• 2008. Перегрев турбины на Ленинградской АЭС, вышел из строя генератор в Балаково.

• 2009. Из-за ошибки персонала заглушен один из реакторов в Сосновом Бору. После перевыполнения плана по выработке электричества вырубилась Калининская АЭС.

• 2010. Проблемы с парогенератором в Волгодонске. Сбой в электросетях Ленинградской АЭС. Неисправности на Калининской станции.

• 2011. 4 января отключился второй блок Ростовской АЭС.

Крупных выбросов радиации вследствие этих ЧП не было, но каждый мелкий инцидент, как мы знаем по Чернобылю, может превратиться в крупный.