Ликвидатор аварии на ЧАЭС Константин Чечеров: "Смертником я себя не чувствовал"

Константин Чечеров – один из самых «радиоактивных» людей в мире, ученый, физик-ядерщик, старший научный сотрудник Института имени Курчатова, один из первых ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС.

Чем знаменит Константин Чечеров

• Стал первым, кто исследовал взорвавшийся реактор изнутри.
• Многолетние исследования привели ученого и его коллег к выводу, что шахта реактора пуста, так как порядка 90% ядерного топлива было выброшено в биосферу Земли (это противоречит официальной версии).
• По поручению правительственной комиссии добывал ленты самописцев с показателями работы реактора перед выбросом.

Его многолетняя суммарная доза составила 2200 бэр (при допустимых Нормами радиационной безопасности тогда 5 бэр в год).

Специалисты уверяют: в диапазоне от 1000 до 5000 бэр развивается тяжелая острая лучевая болезнь (ОЛБ). Это уже смертельные дозы. Между тем многие годы после Чернобыля Константин Павлович и его друзья, хватанувшие запредельные дозы, чувствовали себя достаточно хорошо. И справедливо считали себя феноменами. Но все попытки группы ученых-ядерщиков предоставить себя для изучения наталкивались на недоумение чиновников: зачем?

Чечеров умер в 2012-м, ему было 65 лет. Последний раз мы с ним разговаривали в 2011-м, и он рассказывал, что старший из их группы уже отметил 77-летие. При средней продолжительности жизни мужчин в России в то время 63 года это было удивительно: чернобыльцы не только были живы, но и продолжали работать в особо вредных условиях.

Дозиметры для начальства и для себя

Мы познакомились в 2001-м. С Константином Павловичем договорились встретиться у нас в редакции.

Человек, который появился в нашем кабинете, ничем не походил на облученного: удивительно бодрый, седая борода, за стеклами очков блестят добрые, умные, живые глаза…

Чечеров был начальником группы ядерно-физических исследований по проблемам послеаварийного 4-го блока ЧАЭС, приехал на реактор в июне 1986-го – почти сразу после аварии. В зоне провел свыше 10 лет (последний раз в 2005-м). Причем не где-нибудь, а внутри реактора – под саркофагом. Сначала работа была вахтовой, но с 1988-го они попросту жили в зоне, лишь изредка наезжая в Москву. Там, в зоне, физики-ликвидаторы делали все, что считается запретным: собирали грибы, ягоды, орехи, делали из местного винограда вино…

– Работая внутри 4-го блока, мы получали дозу, скажем, в 10 тысяч раз больше, чем вокруг, – объяснял беспечность ученых Чечеров. – Так что «добавка» от местной дичи, ягод и грибов была для нас пренебрежимо малой.

При этом ученые тщательно скрывали от начальства полученные огромные дозы. Аварийной профнормой считалось 25 бэр. Чечеров с друзьями получали ее за один заход внутрь реактора. Но им было страшно интересно: что же произошло на самом деле? Азарт заставлял держать официальные дозиметры в «спокойных» местах и позже предъявлять начальству почти «чистыми». С собой носили другие, по которым все же считали свои реальные дозы.

Семеро из реактора

Не стоит считать, что Чечеров и его товарищи с пренебрежением относились к радиации: «Смертником я себя не чувствовал». Они очень хотели понять, что с ними будет дальше.

– Ведь и большие тяжести поднимать опасно. А выходит штангист и поднимает сотни килограммов. И мы признаем его право делать это. Так и с рентгенами. Для того чтобы понять, к каким изменениям в организме они приводят, надо регулярно делать очень сложные анализы, проводить комплексные исследования. Но этого никто не делает: дорого, – говорил мне ученый.

В 1991-м, правда, в Россию приезжали американцы, и группа Чечерова (семь человек) сдала им кровь для цитогенетических исследований, поставив единственное условие: их фамилии не будут названы. Но американцы обещание не сдержали, решив, что этих людей надо срочно спасать, и ликвидаторам пришлось объясняться с руководством.

Потом ученые уже сами старались наскрести денег на дорогое исследование: надеялись, что когда-нибудь это понадобится науке.

– Нас исследовали энтузиасты, – рассказывал мне Чечеров уже в 2011-м, – и было установлено, какие могут быть хромосомные аберрации у людей с такими дозами. Но слишком мала наша группа, слишком несистемно мы сдавали кровь… Результаты, впрочем, докладывались на разных научных кворумах, публиковались. Но по большому счету дальше этим никто не заинтересовался.

Был я как-то на конференции в Берлине, – продолжал он. – Там было много врачей из разных стран. И вот они приводят данные: при какой дозе возникает катаракта, а при какой – полная глухота, полное разрушение вестибулярного аппарата, энцефалопатия, онкологические заболевания и, наконец, ОЛБ (считается самой тяжелой). Если верить этой градации, мы давно уже являемся носителями этого букета.

Лучевая болезнь

Неужели он никогда не чувствовал гнета всех этих бэров?

– Было такое, – признал тогда Чечеров. – Известно, что при разовой дозе от 100 до 200 бэр – это первая степень ОЛБ, от 200 до 400 бэр – вторая, средняя степень, а вот от 400 до 600 бэр – уже тяжелая. У меня дважды была слабая степень, один раз средняя и один раз тяжелая. Ну, и в целом – хроническая, тут уж никуда не денешься. Вот когда третья была – это да, я долго приходил в себя. В общем, осознал, что перенес ОЛБ, когда уже ее преодолел. Но тут очень важен психологический момент. Я знаю людей, которые сошли с ума, получив всего 18 бэр за раз. И это были профессионалы! Просто они слишком четко усвоили, что норма – 5 бэр/год. А мы получали по 250 бэр – и никаких ожидаемых проявлений: ни головной боли, ни тошноты, ни слабости. Я бы на нашем примере сделал вывод, что существует фактор тренируемости организма.

Умер Константин Павлович все-таки от ОЛБ. Незадолго до смерти он получил статус инвалида Чернобыля. Странно, но врачи ведомственной «атомной» 6-й больницы находили у физиков только возрастные отклонения, инвалидами Чернобыля признавали их с трудом.

Чечеров поделился тогда с «Собеседником» своими подсчетами.

– От Института Курчатова за все годы после аварии в Чернобыль ездили порядка 780 человек, – приводил ученый странную арифметику. – Все они, профессионалы-атомщики, работали внутри реактора. Уж круче некуда – никакие загрязненные территории в сравнение не идут! Инвалидами Чернобыля признаны примерно 10% этих людей, как и в среднем по стране. Зато среди работавших на загрязненных территориях, но не на 4-м блоке ЧАЭС, сотрудников Института биофизики, которым руководил академик Ильин (он на 10-летие аварии отрицал наличие людей с такими дозами, как у нас), оказалось 30% инвалидов Чернобыля. Возможно, потому, что как раз в этом институте и составляли прописи симптоматики заболеваний, связанных с облучением?

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник+» №06-2020 под заголовком «"Смертником я себя не чувствовал"».