"Ни тараканов, ни штор, ни белья". Одна ночь из жизни московской ночлежки

Корреспондент «Собеседника» вжился в образ бездомного и отправился в столичную ночлежку, чтобы узнать, что изменилось в таких местах спустя 118 лет после выхода знаменитой пьесы Горького «На дне».

Питерскому общественному проекту «Ночлежка», который предоставляет бездомным крышу над головой, никак не удается закрепиться в столице. Москвичи собирают митинги против «скопления бомжей под окнами». Один из аргументов: тут и так работают государственные приюты. Мы решили проверить, каков он – приют за казенный счет.

Справка

ГКУ ЦСА (государственное казенное учреждение «Центр социальной адаптации») в Люблино был открыт в 1996 году. С 2017-го носит имя Елизаветы Глинки.

Сегодня может принимать до 300 бездомных каждую ночь. Из пяти подобных центров этот – самый крупный.

«Ночлежка» – негосударственная организация, работающая в Санкт-Петербурге с 1990 года. Кроме размещения бездомных, развивает сеть специальных прачечных, проводит благотворительные концерты.

Снимает скрытая камера

«А ну разбежались! Все в сторону!» – пьяный мужик, схватив кресло-каталку с инвалидом, таранит ею очередь. Цель – протолкнуть товарища (а заодно и себя) поближе к входу на КПП – маломобильные здесь в приоритете. На его агрессию мало обращают внимание. Кто-то отходит, кто-то даже не шевелится. В результате «извозчик» оступается и падает. Ему лениво помогают подняться, он успокаивается.

Мало кому из пары сотен человек, собравшихся сегодня заночевать бесплатно, хочется лишний раз оборачиваться – за шиворот дует ноябрьский ветер. Очередь кашляет, ворчит на власть, стреляет друг у друга сигареты.

Единственный источник света – яркая лампа у входа, которая подсвечивает всех входящих на досмотр. Из запрещенных предметов охранников волнует прежде всего тара с алкоголем – на территории сухой закон.

У тех, кто уже успел накатить и несет в себе, перспектива безрадостная. Они не попадут сегодня в корпус и останутся на ночь в специальном шатре вместе с самыми матерыми бродягами – такими, от амбре которых обычно разбегается народ в электричках. В натопленное, плохо вентилируемое помещение их набьется человек 60. Они будут всю ночь смотреть телевизор, пить кипяток и спать на полу.

Отфильтрованная очередь двигается дальше. Контингент самый разный – от прилично одетых, которых можно легко представить с фотоаппаратом на Красной площади (видел даже человека в плаще и костюме), до беспомощных стариков.

Зайдя наконец в теплое здание, кто-то из них не вытерпел. «Нашел время обосраться! Давайте в помывочную его», – бедного деда далеко не уводят: водные процедуры за шторками, недалеко от входа.

Прибывших регистрируют в приемном отделении – документы необязательны, достаточно назвать имя. Заодно фотографируют (заметно, как администратор сохраняет файл на компьютере). Это не афишируется, и если закрыть лицо, якобы протирая глаза, руку убрать не попросят. Такие снимки могут помочь найти родственников.

В талоне напротив пункта «санобработка» галочка стоит у всех, но на деле, кому нужна, а кому – нет, определяют на глаз. Меня пригласили сразу подняться на третий этаж и выбирать любое свободное место. Тут элитная зона, почти не воняет. Про второй этаж такого никак не скажешь. А на первом размещены маломобильные граждане на креслах-каталках, которые помогают с организацией порядка – матерят тех, кто ставит сумки на проходе.

Но во всем здании – один общий минус:

– Ценные вещи есть? Телефон? Спи с ним в обнимку, не отпускай, – советует дежурный.

Бомжи с московской пропиской

В госночлежке можно не только переночевать и сходить в душ, но и отобедать. На стене рядом с портретом уполномоченного по правам человека Татьяны Москальковой и перечнем документов для замены паспорта – график приема пищи. В понедельник кормят церкви «Сион» и «Благовещение», по четвергам – евангелисты из «Поколения веры», в субботу – «Краеугольный камень» и т. д. Из общего списка выбиваются сеть пельменных и «частное лицо Владимир».

Пенсионер Виктор Макарович уже продегустировал.

– Суп был холодный, но зато хоть видно мясо. На второе – перловка, я к ней нормально отношусь. Печенка жестковата, но деснами можно разжевать – нормально.

Дедушка здесь со второго захода. Первый раз пробовал ночевать полгода назад, но ушел до отбоя – «не выдержал атмосферы». Потом жил в пансионате, который забирал на содержание 16 тысяч из пенсии. Остатка на личные нужды не хватало.

– Вообще-то, – говорит, – я не бомж, у меня московская прописка. Но в квартиру приемная дочь привела парня. Весь в наколках. Он ребенка ей заделал и хозяйничает. Меня выставили. Я обращался к властям, говорят: идите в суд. А что я там сделаю – глаза не видят, голова кружится постоянно.

Старик не унывает – хочет найти здесь соцработников, которые помогут решить вопрос.

– Номер в мобильнике потерялся. Поищи, есть там Галя?

– Да, вот, – нахожу единственный номер среди набранных. – Дочери будете звонить?

– Да нет. Это пассия моя.

Самая популярная причина, приводящая людей в ночлежку – квартирные конфликты.

Михаила обманули на сделке. В полиции сказали: хорошо, что жив остался, обычно в таких ситуациях хозяина мочат.

Днем постояльцы занимаются своим социальным статусом – ходят в МФЦ, как на работу. Документы – главная тема для разговоров в курилке.

– Тут от тебя все зависит. Если все нормально делаешь, не затягиваешь, можно подняться, – объясняет сотрудник ночлежки в курилке. – Москвичи и областные могут очень быстро переехать вон в то здание напротив. Там почти гостиница. В комнате соседей мало, своя столовая. Можно работать и жить. Главное – не бухать. Это всех и губит. Нажрутся, дебоширят и вылетают обратно на улицу.

Недавно из хорошего корпуса в обычный выселили старика в красной куртке. Он почти не слышит, стоит рядом просто за компанию.

– Не так все было, я сам ушел, – говорит. – У них там по шторам тараканов много бегает.

– Правильно, дед. У нас тут ни тараканов, ни штор. Ни белья.

Отбой, двери закрываются

Матрасы, на которых спят ночлежники, сделаны из влагонепроницаемой ткани. Говорят, это не раз спасало тех, кто ночует на нижнем ярусе – если что, на голову ничего стекать не будет.

По правилам в дневное время спальное помещение проветривается, вымывается, опрыскивается антисептическим составом.

– Так, все моем ноги, – дает команду опытный постоялец.

Но в единственный душ на этаже к ночи пробиваются не все. Многие моются в раковине, аккуратно обходя коричневые следы на полу. Кто-то в туалете промазал и, не заметив, отправился шаркать в общий коридор.

Герои современной пьесы «На дне – 2» спорили о правде.

– Слышал, третий день пишут, как доцент ученицу разрезал? Чего только не бывает.

– А ты их больше слушай. Сейчас все СМИ работают на отвлечение внимания. Ни хрена ничё не делают в стране, только новости подкидывают.

– Но-но, оппозиция! – встревает бородач в бескозырке Балтийского флота.

Ровно в 23:00 объявляют: «Отбой. Спокойной ночи» и гасят свет. Все двери закрываются. Выйти можно будет только рано утром. После шести часов, заполненных кашлем, храпом, чертыханиями во сне и другими звуками мужчин, привыкших к одиночеству, половина ночлежников молча встает, собирается и тянется в сторону ж/д платформы Перерва. Через секунду уже невозможно определить, кто из пассажиров сегодня проснулся дома, а кто – в одежде на моченепроницаемом матрасе.

Цифра

14.000 бездомных обретаются в Москве, только по официальной статистике.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №44-2019 под заголовком «Так есть хочется, что даже переночевать негде...».