Артемий Троицкий: На место музыки пришли соцсети и еда

Артемий Троицкий — о «Грибах» и «Ленинграде», «черных списках» Украины и годовщине Болотной, Навальном и Ходорковском.

Артемий Троицкий, музыкальный критик и человек совершенно культовый у нас в 90-х и нулевых, уже пару лет живет с семьей в Эстонии, но в Россию приезжает часто — читает лекции, например. О музыке, конечно.

Это интервью мы договорились сделать о том, что приходит на смену музыке как большому культурному феномену. «Главное, про "Евровидение" меня не спрашивайте», — смеется Троицкий.

«Лучше бы эти "Грибы" вообще не росли»

— «Евровидение» — это мелочи. А вот будете ли вы спорить с тезисом о том, что музыка как большой культурный миф умерла? Время не производит больше ни Алл Пугачевых, ни «роллингов». Даже Шнуров — и тот из прошлого века перекочевал.

— Отчасти эти перемены связаны с естественным старением музыки. В каком-то смысле ей и так очень сильно повезло. Музыка получила в 50-е — 60-е годы мощнейший импульс, который проносил ее на гребне волны еще на протяжении нескольких десятилетий. Никогда прежде музыка в течение столь долгого времени не занимала центральное место среди вообще всех искусств и не была магнитом всей молодежной культуры. Все же рано или поздно этот импульс должен был выдохнуться, и к XXI веку он действительно выдохся — и на Западе, и чуть позже в России. Спрос на музыку просто несравненно ниже, чем был 30 лет тому назад.

— Если так, то что приходит на место музыки?

— В первую очередь интернет и социальные сети. Нельзя сказать, что интернет — это в полном смысле явление культуры. Но именно он занял большую часть того места, которое занимала музыка в золотые для нее 60-е — 80-е годы. Кроме интернета есть еще несколько побочных увлечений, которые раньше были ничем, а теперь стали чем-то важным. Скажем, спорт. Раньше многие ценили мызыку именно за ее адреналиновые качества, то есть за гиперэнергичность, танцы до упаду и кураж. Сейчас значительную часть этого адреналина люди получают благодаря всяческим пробежкам.

И еще одно странное увлечение, которе верховодит в последние годы, — это еда. Я никогда бы не подумал, что еда станет чем-то настолько модным и престижным. Теперь еда, все эти чертовы шефы, вся эта авторская кухня и культовые блюда, — это все занимает абсолютно неподобающее место в человеческой культуре. Я согласен с известной хипповой пословицей «You are what you eat» — «Вы — то, что вы едите», но не до такой же степени!

А музыка действительно перестала быть большим приключением и большим мифом. Моя музыка осталась в ХХ веке, и с этим ничего не поделаешь.

— А как обстоят дела с хорошей музыкой в Украине? Там же что-то происходит?

— Боюсь, нет у меня уверенности, что там эта музыка прекрасно себя чувствует и вообще существует. Если послушать популярнейшую ныне украинскую группу «Грибы», то, честно говоря, лучше бы эти «Грибы» вообще не росли.

— Тем более непонятно, отчего тамошние власти с таким упоением запрещают въезд наших певцов и артистов на Украину. Вся эта ерунда с черным списком тех, кто побывал в Крыму, становится все более суровой.

— Я не большой сторонник «присоединения» Крыма, мне не нравится то, что происходит на востоке Украины со всеми этими самопровозглашенными республиками. Но украинскую позицию по поводу запретов я считаю довольно трусливой и в высшей степени чрезмерной. Артисты не те люди, за счет которых надо вымещать свое возмущение и обиды. Они в этом реально не виноваты.

Артисты — люди подневольные, люди жадные и зависимые от государства. Поэтому если среди них находятся какие-то идейные люди, которые едут в Крым выступать из принципа, как певица Чичерина, то к таким артистам я при всей противоположности взяглядов испытываю уважение. Те, кто едет просто за длинным рублем, — ну господи, это позиция такого жалкого зависимого профессионала, вечно всего боящегося и в то же время тянущегося своими ручонками за гонораром. Обращать именно на этих людей праведный гнев и подвергать их каким-то санкциям, на мой взгляд, много чести. Хочет Кобзон, Газманов или Валерия поехать в город Киев — пусть едут, и если забросают их там тухлыми помидорами — значит, они получили то, что хотели, и в следующий раз уже и сами не приедут. Вот это было бы по-честному.

— Вот вы, Артемий, сказали о деньгах, и я про «Ленинград» подумала. Я заметила, что вы его недолюбливаете в последнее время. Наверное, за его откровенную бизнесовость и прагматизм. А ведь Шнуров сейчас у нас один на всех. Он всеобъемлющий.

— Его бизнесовость и прагматизм меня очень мало трогают. Просто потому что я человек не завистливый и денег в чужих карманах никогда не считал.

В истории со Шнуровым мне не нравится несколько вещей. Первое: мне не нравится то, что музыка группы «Ленинград» стала гораздо хуже, состоит исключительно из самоповторов и по своей банальности стала практически идентична попсе. Хотя видеоклипы Ленинграда сами по себе замечательные и мне очень нравятся. Но так получается, что чем лучше клип, тем хуже музыка.

Второе — мне не нравится шнуровский хитрожопый конформизм. В отношении Украины у него примерно такая позиция: я туда не поеду, поскольку потом будут проблемы. Насмотрелся он на травлю Андрея Макаревича и решил, что лучше ему гусей не дразнить. Если бы он на самом деле был таким бесшабашным парнем, каким себя позиционирует, я думаю, что он ради куража и приключений туда поехал бы. Но нет, он все просчитывает. Это скучно, это просто разочаровывает.

«И хочется, и колется»

— Недавно отметили пятую годовщину событий на Болотной. Чем она была для вас?

— Для меня произошедшее на Болотной площади стало разочарованием, конечно. Как стал разочарованием митинг на проспекте Сахарова 24 декабря 2011-го, когда в финале ведущие митинга — там были и Немцов, и Пархоменко, и Кудрин, и многие другие — спокойно распрощались с толпой в 120 тысяч человек, сказав: пока, ребята, мы хорошо поработали, а теперь как следует отдохнем и до встречи в феврале. И когда я услышал слово «февраль», то, в общем-то, мне все стало понятно. Стало понятно, что это не серьезное дело. Что для белоленточных лидеров каникулы, всякие Дубаи-Гаваи поваженее, чем само движение, которое они возглавляют. Я думаю, что и они сейчас о своем тогдашнем поведении горько жалеют, потому что вот это был реальный настоящий шанс.

— Что-то действительно ушло́. Мне кажется, что и Ходорковский стал некоторой фантомной болью оппозиции.

— Я думаю, что проблема Михаила Борисовича Ходорковского, к которому я отношусь с несомненным уважением, заключается в том, что он не всегда знает, что точно надо делать. Движения его мыслей зависят от влияния текущих обстоятельств. Иногда он левый, иногда правый, иногда он крымнаш, иногда крымненаш. «Открытая Россия» — организация, которая занимается просветительством, и Михаил Ходорковский ни в коем случе не хочет выступать в роли какого-то вождя и лидера, что, на мой взгляд, очень почетно, потому что вождями и лидерам у нас хотят быть все кому не лень. Думаю, что было бы очень правильно ему объединить свои усилия с Алексеем Навальным, но я не уверен, что сам Навальный этого захочет. Навальный, хотим мы этого или нет, он политик популистского толка, в хорошем смысле этого слова, и именно поэтому его больше всех боятся власти. Так вот, Навальный прекрасно понимает, что альянс с Ходорковским может стоить ему большого количества сторонников, поэтому ситуация эта — из области «и хочется, и колется». И что перевесит — это еще большой вопрос.

— Артемий, почему вы не боитесь говорить обо всем прямо? Потому что в Эстонии живете?

— Не потому, что в Эстонии. Я не боюсь в силу, наверное, своего характера. Я просто беспечный человек и не думаю о дурных последствиях. Мне вообще чувство страха не очень присуще. А больше, наверное, присуще чувство любопытства. И то, что я переехал в Эстонию, никак на меня в этом смысле не повлияло. И говорю, и пишу я приблизительно то же самое, что говорил и писал всегда.

[:wsame:][:wsame:]