Валерий Плотников: Я знал, что проведу этот день с Высоцким от начала и до конца
Фотограф Валерий Плотников поделился воспоминаниями о том, как Москва провожала великого барда в последний путь
Фотограф Валерий Плотников поделился воспоминаниями о том, как Москва провожала великого барда в последний путь.
Высоцкий умер, когда в столице полным ходом шла Олимпиада-80. И чтобы не отвлекать народ от стадионов и телевизора, о смерти народного кумира власти молчали до последнего. Но крошечный газетный некролог оглушил всю страну, и 28 июля сотни тысяч человек сошлись в похоронную процессию от Таганки до Ваганьковского кладбища. О том, как это было, корреспонденту Sobesednik.ru рассказал фотограф Валерий Плотников.
«Правда, что Высоцкий умер?»
– В то время еще я был, так сказать, временный поверенный, и меня часто дергали вопросами: правда ли, что Райкин болеет, правда ли, что Алла Пугачева Стефановича утюгом стукнула, – полагалось, что я все должен знать, потому что все это были мои знакомые. Вот и в тот день звонок с утра: «А правда ли, что Высоцкий умер?»
Но я привык к подобным вопросам, поэтому шутя отвечаю: «Я вот как раз сейчас еду в театр с Володей встречаться, перезвоню позже». Я сейчас уже не помню, какой был повод для встречи, но это было какое-то дело, а не просто «выпить и потрындеть», потому что между нами таких отношений не было.
И вот я еду в театр и сам себя уговариваю: да ну, это, как всегда, сорока на хвосте очередную сплетню принесла. Подъезжаю – вижу огромный черный лист за стеклом и цветы, лежащие рядом. И понимаю, что на этот раз все правда.
Но я же фотограф, а фотография – это документ, фиксация времени и события. И я прекрасно понимаю: мало того что никто не сможет снять день прощания так, как я, но официальные фотографы еще и просто побоятся в этом участвовать. Тем более что все тогда снимали Олимпиаду с утра до вечера.
«После ночевки в театре меня разбудил петух»
– В общем, я знал, что проведу этот день с Высоцким от начала и до конца. Мысленно выстраивая план, я понимал, что народу будет не пробиться, да плюс от властей будет полнейший укорот, да плюс с утра будет опять жара... и я остался ночевать в театре, куда меня в первый раз привел, кстати, именно Володя. Остаться было единственно правильной, но сумасшедшей идеей, потому что в театре тогда были только жесткие деревянные венские стулья и моя попытка хоть чуть-чуть отдохнуть на них, сдвинув вместе четыре штуки, была обречена. Я бы, может, и уснул, но на днях в театре должен был играться «Гамлет». И в театре, кроме меня, остался ночевать петух из спектакля. Петух самый настоящий, потому что по воле Юрия Петровича Любимова в сцене с привидением кто-то наверху высовывал петуха, тот хлопал крыльями под магнитофонную запись петушиного крика, символизирующего приход зари, когда призрак отца Гамлета исчезнет.
И так как этот петух в 4 утра стал орать по-настоящему, он меня разбудил. И я, помню, думал: черт побери, как я продержусь целый день?! Но зато я успел снять в половине шестого последний Володин приезд в театр для прощания. Гроб с Володей поставили на сцене заранее, и я стал последовательно снимать все, что происходило в этот день.
– Площадь вокруг театра жестко отгородили, чтобы народ не прорывался бесконтрольно. А людей было сотни тысяч. Невозможно представить, сколько бы было, если бы Москва на время Олимпиады не была зачищена и отрезана от остальной страны – никто не мог прилететь или приехать в столицу в те дни. К тому же прощание – как бы чего не вышло! – укоротили на час.
«Милиция и КГБ "стояли на ушах"»
– Чтобы снять многокилометровую людскую очередь от Таганки до Котельников, я залез на крышу театра. Это было довольно рискованно, потому что крыша была ржавая и обветшавшая. Зато мне было очень хорошо видно, как «стоят на ушах» вся милиция, КГБ и дружинники. Обочины улиц в районе Таганки четко делились на три цвета: белая милиция, бледно-голубые дружинники и мышиный цвет кагэбэшников. Все они бдели за народной очередью. Там был один милицейский генерал, который, задрав голову, обратился ко мне на крышу: «Молодой человек, спуститесь вниз, я вас арестую». Ну вот что в голове у него было? Я ему говорю: «Если вам надо, сами поднимайтесь». А он толстый, с животом, театр не знает и, понятно, никуда не пройдет.
Я снял, как Володю выносят из театра. Хотел сделать это из окна, но оно оказалось намертво заделано, и я ухитрился снять через стекло. Это была единственная фотография, на которой было видно, что выносят Володю, потому что у других фотографов на снимках просто закрытый гроб. Потом мы поехали на Ваганьковское.
«Михалков на кладбище спрятался за газетной пилоткой»
– Из открытых окон домов на Садовом выглядывали люди и слышались Володины песни. Я ехал, кажется, во втором или третьем автобусе, и это важно, потому что возле кладбища въезд был затруднен. Когда люди стали выходить, чтобы пройти к воротам, я увидел в толпе Сергея Михалкова (для меня он был «дядя Сережа»). А так как он, как дядя Степа, на голову выше всех, я смог его снять. Это потрясающий факт, потому что Михалков-старший в силу статуса не мог прийти в театр, но на кладбище все-таки пришел. Неожиданный был человек дядя Сережа, живой и эмоциональный. Но я думаю, что он меня увидел, и, пока я отвлекся на миг, чтобы снять доблестную милицию, он достал откуда-то газетную пилотку, нахлобучил на голову и замаскировался – и все за три секунды! Профессионал!
«Марина Влади окаменела»
– На кладбище были все или почти все. Рядом со мной были все, кто любил Таганку и Володю. Кто не смог – тот был, конечно, на девять и на сорок дней. Марина, естественно, и Юрий Петрович, Михаил Ульянов, Володин отец, сын Аркадий, сын Никита, Люся Абрамова, Боря Хмельницкий... Таня Иваненко была в очень разобранных чувствах, не сдержалась, но потом эту эмоциональную бурю она искупила своим достойным молчанием, отказом от всяких интервью о Володе – она просто растила и воспитывала их общую с Володей дочку.
Марина Влади была действительно окаменевшей, смерть Володи ее просто раздавила. Поцеловала его в последний раз, а потом... уже после похорон ее, скажем так, быстро оттеснили. Когда Марина прилетела в Москву на девять дней, она уже не смогла попасть в свою – в их с Володей – квартиру на Малой Бронной, потому что там кто-то поменял замки. Бог им судья. Это беда, конечно.
Если бы Володя знал, что будет после его ухода, он бы написал еще огромный цикл отчаянных песен. Близкие по крови – не всегда близкие по духу. И Бог знает, что произошло, пока для близких по духу доступ в квартиру был перекрыт – может, мы лишились какого-то наследия Высоцкого, каких-то, возможно, песен. Тут, как говорил Жеглов, «надо со своими бабами вовремя разбираться». Но это легко говорить в кино и гораздо труднее по жизни.
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №27-2020 под заголовком «Валерий Плотников: Гроб с Володей привезли на Таганку в полшестого утра».
