Победитель "Большой книги" – 2019: В воздухе витает ощущение застоя
Литература политизируется: в Москве на премии «Большая книга» лауреат со сцены вступился за российских политзаключенных
Литература политизируется. Пока в Нобелевском комитете бунтуют против вручения премии австрийцу Петеру Хандке, поддержавшему Сербию в югославских войнах, в Москве на премии «Большая книга» лауреаты со сцены вступались за российских политзаключенных.
«Большая книга» с призовым фондом 5,5 млн — главная литературная премия нашей страны. После того, как полтора месяца назад «Русский Букер» объявил о прекращении своего существования, в этом не осталось никаких сомнений.
Лучшую, по мнению экспертов, книгу года традиционно объявляют в Доме Пашкова, из окон которого открывается вид сразу на двух Владимиров: на статую крестителя Руси Владимира Святославича и на Кремль — резиденцию Владимира Владимировича.
Лауреата «Большой книги» 2006 года Дмитрия Быкова в номинантах этого года не было. Но он приехал и сел в центре зала с... большой ручной пилой, держа в напряжении разместившихся в первом ряду приближенных к власти попечителей премии: Владимира Толстого, Михаила Сеславинского, Сергея Степашина и нескольких крупных банкиров.
— Во-первых, хочу поздравить тех, кто сидит... — Степашин выступал в ранге президента Российского книжного союза и, глядя на пилу Быкова, сделал мхатовскую паузу, после которой повернулся к сидящим на сцене номинантам: — ...здесь на сцене. Лучше здесь. Зря смеетесь.
Тем временем публику разогревали молодые актеры театра «Ленком»: проект «Заячий стон» приготовил номер на основе романса «Я тебя никогда не забуду», где между строк уже открыто звучали фразы: «Запретить стоять на сцене двумя ногами», «Запретить смотреть двумя глазами», «Запретить грустную музыку»... Номер назывался «Цензура». Главный потенциальный зритель всего этого — министр Мединский — на этот раз к писателям не приехал.
Гузель Яхина, триумфатор «Большой книги» 2015 года, довольно скромно получила две свои премии (за третье место и приз зрительских симпатий) за роман «Дети мои»: «Спасибо семье и дочке».
Неожиданным триумфатором стал... актер Студии театрального искусства Сергея Женовача Григорий Служитель, решивший попробовать себя в литературе. За дебютный роман «Дни Савелия» о московской жизни, написанный от лица кота, он получил вторую премию и приз «Особый почерк».
— Буквально вчера я улетал с крыши этого здания в космос в свите Воланда в спектакле «Мастер и Маргарита», — не уставал повторять Служитель: он играет в своем театре роль Коровьева и видит в этом сочетании мистику. Что пафосно разместившаяся в центральном особняке столицы «Большая книга» все-таки ближе к подвальчику Мастера, чем к МАССОЛИТу, — так это точно.
Главный приз достался творческому триумвирату, написавшему первую в России биографию Венедикта Ерофеева «Венедикт Ерофеев: посторонний». Разрыв по числу голосов с остальными номинантами был огромным. Наследники Ерофеева рассказали, что после выхода биографии спрос на его книги вырос, пришлось допечатывать. Теперь, видимо, придется еще раз.
Раздав благодарности, соавтор книги-победительницы Олег Лекманов сказал:
— Венедикт Ерофеев не был диссидентом, как известно. Но когда было нужно, он подписывал письма в защиту арестованных, тех, кто находился в лагерях и ссылках, и, в частности, в защиту диссидента Александра Гинзбурга. В этот праздничный день я хотел бы напомнить, что в России до сих пор есть политзаключенные. И одно имя — Юрия Алексеевича Дмитриева — я хотел бы здесь назвать.
Что касается пилы Быкова, ни один Берлиоз не пострадал. Она была вручена Валерию Попову — питерскому литератору, которому креативный редактор «Собеседника» безмерно благодарен за многие важные вещи, в итоге его сформировавшие. Попову на днях стукнуло 80.
«Я хочу подарить тебе то, что только для нас двоих, — двуручную пилу», — сказал Дмитрий. Валерий Георгиевич вскоре объявил, что передает подарок Владимиру Григорьеву, у которого день рождения попал аккурат на день церемонии. Быков понимающе хохотал.
прямая речь
Соавтор биографии Ерофеева и координатор проекта Олег Лекманов — литературовед, филолог и профессор Высшей школы экономики — после церемонии ответил на вопросы «Собеседника»:
— Венедикт Ерофеев — один из самых интересных писателей второй половины XX века, — объяснял Лекманов свой выбор за кулисами. — Он написал несколько вещей и одну гениальную поэму. Жизнь его была загадкой, и я не скажу, что эту загадку мы разгадали, это сложно сделать с такой фигурой. Невозможно понять, как он написал «Москва — Петушки». Но нам хотелось задать некоторые вопросы. Мы опрашивали людей, Илья (соавтор Илья Симановский. — К.Б.), например, нашел лечащего врача Ерофеева.
— Почему в России сегодня так успешны книги-биографии?
— Когда в перестройку начали печатать Платонова, Мандельштама, тому, что называется «фикшн», стало очень трудно. Проснулся интерес к истории, открылись какие-то шлюзы, стало можно об этом говорить. А сегодня мы никак не можем расстаться со своим прошлым. Казалось, с появлением Солженицына мы попрощались со Сталиным, стало невозможно его восхвалять. Но вдруг наступила новая эпоха, и мы снова наступаем на те же грабли, идем на новый круг. Снова нужно разбираться с тем, с чем вроде бы давно разобрались.
— Речь о Дмитриеве готовили заранее?
— Премию я не ждал, но все-таки думал, что я должен сделать, если ее получу. У меня было два имени, которые я хотел бы назвать. Одно, связанное с родной «Вышкой», — Егор Жуков. Но слава Богу, что он, по крайней мере, не в тюрьме. А с Дмитриевым настолько вопиющая и страшная несправедливость... Статья, которую ему шьют, — страшная, позорная, ужасная. Не знаю, подействует ли это хоть как-то на тех людей, от которых судьба Дмитриева зависит, но вдруг хоть капельку... Кстати, ему в лагерь мы отправили нашу книгу. Не знаю, получил ли.
— О том, о чем вы сказали со сцены, говорят сегодня все больше. Но почему в России все равно побеждает Система?
— Это долгий разговор. Но если коротко, наверное, из-за несменяемости власти. Молодое поколение родилось при Путине и прожило при Путине всю свою жизнь. Это неправильно. Мне кажется, в воздухе витает ощущение застоя, усталости, тягомотины. А самое главное — цинизма. Приходишь на [только что завершившуюся книжную ярмарку] Non/fiction, а тебе говорят: «Только, пожалуйста, не говорите о политике». А почему, собственно? О чем хочу, о том и говорю.