Михаил Козаков: старый солдат, знавший слова любви
Очень любил советский зритель народного артиста Михаила Козакова, но еще больше – фильмы, которые он снял
Очень любил советский зритель народного артиста Михаила Козакова, но еще больше – фильмы, которые он снял: «Безымянная звезда», «Визит дамы» и, конечно, «Покровские ворота».
Фразы из фильма «Покровские ворота»
- Вы ее… Вожделели!
- Высокие… выс-с-сокие отношения!
- Да, Савва, семью ты разбил, крепкую советскую семью. В прах разметал домашний очаг – одни руины!
- Женщину тоже можно понять. Девушек водишь, ей неприятно.
- Могу вам сообщить, что ваша тетя довершила ваше растление.
- Ну должен же я был занять чем-то девушку, пока вы натягивали брюки!
- Это мой крест!!! И нести его мне!
- Я вся такая несуразная… вся угловатая такая… такая противоречивая вся.
Как Юрий Андропов спас фильм "Покровские ворота"
Этой осенью Михаилу Михайловичу исполнилось бы 85, если бы он безвременно не ушел от нас в апреле 2011-го.
Михаил Козаков женат был неоднократно. У него от разных браков пятеро детей. Некоторые из них пошли по стопам отца. Кирилл Козаков – известный актер. Манана играет в Тбилисском театре имени Котэ Марджанишвили.
Был ли счастлив Михаил Михайлович в личной жизни? Трудный вопрос. Женщины, которых он брал в жены, конечно, были достойны его любви. Но только одна из них, Анна Ямпольская, оказалась рядом, когда он умирал.
Жена потерялась в Америке
Они встретились в тот момент, когда оба стояли на повороте своей судьбы. Был конец восьмидесятых. На страну надвигались неотвратимые перемены.
Аня Ямпольская работала на Центральном телевидении в музыкальной редакции и собиралась уехать из Москвы в Германию к мужу-переводчику.
И у Михаила была очень сложная ситуация. Он буквально недавно узнал, что... жены у него больше нет. Как-то приезжал к нему в гости Роберт Де Ниро с сыном, а потом прислал ответное приглашение. Двоих в Америку не выпустили бы, поэтому на семейном совете решили, что поедет жена Михаила – Регина (официально Козаков был в браке пять раз. Регина Быкова – третья его жена. – Ред.). Она в Америке не была, зато английским как переводчик владела в совершенстве.
Регина улетела и... канула. Целых три месяца Михаил был в неведении, не знал, что и думать. А потом от жены пришло письмо, что все хорошо, не волнуйся, только обратно не жди. В общем, свободен.
Михаил был в шоке. В немалом изумлении пребывали и друзья. Зиновий Гердт, узнав о случившемся, сказал: «Как она могла так поступить? Разве она не знает, что ты можешь погибнуть?» Регина устраивала быт Михаила от и до, ведь он постоянно был занят на съемках. Их брак длился уже восемнадцать лет. Детей, правда, не было.
Что делать с внезапно свалившейся на него свободой, Козаков не знал. Кроме того, с каждым днем все меньше было работы. Кино гибнет, а театр почти умер. Неужто это забвение при жизни? Не дай бог!
Кто любит джаз?
Шел май 1988 года. Аня Ямпольская сидела с подругой в ресторане Дома актеров. Через несколько дней она должна была покинуть родину, надолго ли, кто знает.
Козаков пришел туда с друзьями под вечер. В тот день у него было хорошее настроение: закончил работу над телевизионным фильмом-спектаклем. Ресторан Дома актеров – своего рода клуб, куда приходили не сговариваясь, а встречались друг с другом так, словно век не виделись. Бывали там и завсегдатаи, которые блуждали между столиками, подсаживались то к одному, то к другому и заводили длинные и сумбурные разговоры об искусстве. К вечеру ресторан был полон. Дым от сигарет висел пеленой, было шумно и жарко.
Со многими известными актерами по роду своей работы Аня была давно знакома, и их столик не пустовал. Вдруг Аня увидела точеный профиль Михаила по диагонали через несколько столиков. Ее почему-то мгновенно обожгло сильное волнение.
– Тут Козаков… – шепнула она подруге.
– Ну и что? – пожала плечами та.
И правда, что удивительного? Вон и Александр Абдулов сидит, и Александр Збруев. Но Аня не смогла бы объяснить подруге, отчего ей стало вдруг так волнующе-тревожно и так сильно забилось сердце. И себе объяснить не смогла бы. Проследив за ее взглядом, застольный гость, подняв бокал, громко окликнул Козакова:
– Миша!
Тот мгновенно повернулся и посмотрел на Аню. Потом поднялся и, прихватив свой бокал, двинулся к их столику. Эскорт друзей последовал за ним. Столы пришлось сдвинуть.
Конец вечеринки стерся у Ани из памяти. Кто-то что-то говорил, кто-то провозглашал тосты. Пили за Аню, пили за Михаила, и выпито было немало. Он сидел рядом, положив руку на спинку ее стула, и всякий раз, когда он обращался к ней, ей приходилось поворачивать голову, и она тут же теряла нить разговора, потому что в упор сталкивалась с его черным, как омут, и неподвижным взглядом.
Было уже сильно за полночь, когда Михаил вдруг спросил присутствующих: «А вы любите джаз?» «Любим!» – ответила за всех Аня и при этом под столом больно наступила подруге на ногу, чтобы та не вздумала сказать «нет». И компания завалилась в гости к Козакову. Потом все куда-то испарились, и Михаил с Аней остались одни…
Бриллиант в оправе
Семейная жизнь Ани с Михаилом началась с того, что ей пришлось, прихватив кастрюли и сковородки, последовать за ним в Таллин, где он начал съемки фильма «Визит дамы» с Екатериной Васильевой и Валентином Гафтом. У Михаила обострилась язва, а заботиться о своем здоровье он не умел и работал с совершенно сатанинским усердием. Беспощаден был к себе и другим, и Аня стремительно постигала его характер. При этом неизбежны были ссоры, Аня плакала, но уйти от Михаила не было ни сил, ни желания.
События разворачивались слишком быстро, чтобы можно было сидеть и здраво рассуждать о происходящем. Аня была буквально как вихрем подхвачена темпераментом этого человека. Он не был скуп на чувства и делился своим внутренним миром щедро. Терзаний по поводу будущего у Ани не было. Через какое-то непродолжительное время она забеременела. Родители, получив известие, что их зятем стал народный артист Михаил Козаков, нашли в себе силы пережить шок. Чтобы помочь дочке с первенцем, занялись сложным обменом Кишинева на Москву и поселились в конце концов рядом с «детьми».
В пять утра Аня тронула спящего мужа за плечо: «Миша, кажется, началось…» Михаил вскочил с постели, побежал в соседнюю квартиру за тещей. В тот день, как назло, он улетал на фестиваль и через полтора часа уже должен был быть в аэропорту. К счастью, роддом оказался по дороге. Так и мчались по Москве бок о бок: Аня на неотложке, Михаил на такси. Родившегося мальчика назвали Мишей.
Как-то раз пришел к Козакову приятель-драматург и, увидев Аню, сказал: «Знаешь, Миша, эта девочка – бриллиант, который нужно вставить в оправу». Впоследствии Козаков любил подшучивать над женой: «Ну вот, ты, кажется, уже в оправе».
«Изгнанники»
В начале 90-х по Москве пронесся слух: Козаков уезжает, покидает Россию навсегда! Это было не так. Просто Михаилу предложили работу в Израиле.
Многие тогда уезжали за рубеж читать лекции или преподавать. Это была чуть ли не единственная возможность выжить. Но отъезд Козакова был и впрямь похож на бегство: уехали всей семьей, прихватив и Аниных родителей. Аня не успела даже защитить диплом в ГИТИСе.
В Израиле их встретили плохо. Русскоязычные, жившие там лет двадцать уже, восприняли Козакова как какого-то выскочку. И волей-неволей он очутился в изоляции. У него началась депрессия. В особенно тяжелые моменты Аня подбадривала мужа: «В конце концов, можем вернуться обратно. Нас ведь никто не выгонял». Московскую квартиру они сдали внаем, и эти деньги первое время были единственным источником существования.
Сначала они снимали жилье в Тель-Авиве. Потом получили льготную ссуду и купили квартиру рядом с театром «Габима». Михаил играл в израильском театре, но актеру такого масштаба, как Козаков, эти подмостки были тесноваты. Стали появляться возле Козакова какие-то администраторы с предложениями работы. Аню это беспокоило: кто знает, какую выгоду они хотели извлечь из имени известного артиста. И тогда Аня взяла все на себя.
Михаил загорелся идеей поставить свой спектакль «Ужин в четыре руки». Партнером пригласил Валентина Никулина, с которым играл в израильском театре. Аня нашла недорогие театральные мастерские, нашлись и люди, захотевшие вложить деньги в этот проект. Дальше нужно было арендовать зал, продать билеты, организовать рекламу.
Аня жутко боялась провала. Она отдавала себе отчет, чем для мужа был театр. Но пришел успех. Оказалось, русскоязычный зритель по-прежнему любит Михаила Козакова. И повалили к ним гости из России. Первыми протоптали дорожку журналисты, потом артисты, режиссеры. Михаилу стали поступать предложения сниматься и гастролировать на родине.
Тем временем по Москве пополз новый слух: «А Козаков-то в Израиле процветает!» В Израиле у них родилась дочь. В клинике Михаилу предложили присутствовать при родах. Ане было так смешно наблюдать, как при этом глаза у мужа стали чуть ли не втрое больше от ужаса, и она сказала врачам и медсестрам, что предпочитает рожать одна.
В роддоме все были страшно горды, что именно у них родился ребенок Михаила Козакова. Дочку вынесли показать отцу. Девочку назвали в честь его мамы – Зоя. А Аня тут же потребовала мобильный телефон: они должны были чуть ли не завтра уже выезжать на съемки.
Москва слезам не верит
«Русская антреприза Михаила Козакова» расшевелила театральную Москву. Некоторые возвращение Козакова восприняли с подтекстом. Ах, Миша, как ты все здорово устроил! Сначала уехал, а потом приехал и этим вызвал к себе новый интерес. Некоторые театральные критики упрекали Козакова, что он завез халтуру с Запада и этим развращает российский театр. Однако следом за «Русской антрепризой Михаила Козакова» стали возникать антрепризы одна за другой.
В Москве Аня не почувствовала облегчения. Момент краха, призрак его маячил все время. Не было своей площадки, а аренда недешевая. Стационарные театры неохотно уступали свои помещения антрепризе, в основном по понедельникам можно было там играть, и все антрепризы выстраивались в очередь.
Аня так вгрызлась в работу, что их брак чуть не рухнул. И дело не в том, что кто-то третий мог вклиниться между ними, а сам театр, который они так тяжело поднимали, чуть не разлучил их. Михаил, такой мнительный, в какой-то момент почувствовал себя снова брошенным. Иногда друзья спрашивали Аню: «И как ты с ним живешь?» – имея в виду тяжелый характер Михаила и то, что раньше он часто выпивал.
Конечно, ей пришлось многое преодолеть. Аня оградила мужа от всех административных проблем – пусть он занимается только творчеством – и впряглась в лямку сама. Было тяжело. Мужу в жилетку не поплачешься, потому что он тогда так расстроится, что придется утешать уже его. А он мог позволить себе похандрить.
Аня сплотила возле него всех его детей от предыдущих браков. Восстановили они отношения и с Региной. Так прошло четырнадцать лет. Но наступил момент, когда Аня почувствовала, что Михаил заскучал, стал больше стремиться к одиночеству, полоса отчуждения разрасталась и разрасталась между ними. Уже и дети не могли войти к нему просто так, без стука. Как-то Аня бросила мужу в сердцах: «Ты вампир!» «Я вампир?» – изумился в свою очередь Михаил Михайлович. Аня с детьми вернулась в Израиль, где оставались ее родители.
Переоценка ценностей
Козаков всю жизнь вел дневники и вот что писал об Анне после развода:
«...она конфликтовала со мной, отравляла мое существование. Я же из лени и, будучи не приспособленным к ведению хозяйства лохом, бесконтрольно отдавал ей все заработанное мною. Анна – человек, способный на любые методы, когда речь идет о борьбе за материальные блага. Наезды, шантаж – это ее стиль, меня она шантажировала детьми...»
После отъезда жены Михаил снова оказался в поиске. Он не переносил одиночества. Последний брак Михаила Михайловича с Надеждой Седовой, которая была младше его на сорок семь лет, кончился большим скандалом. Он обвинил ее в том, что она хотела «загнать его в гроб» и заполучить квартиру. При разводе с Анной Михаил Михайлович оставил ей и детям трехкомнатную квартиру. Сам жил в однокомнатной. И вот это последнее жилье чуть не отобрала у него молодая жена.
Тяжелобольной артист бежал за защитой и помощью к Ане и детям в Израиль. Он приехал туда уже смертельно больным. Аня определила его в частную клинику, оплачивала лечение. Незадолго до смерти он в интервью признался, что развод с Аней – его самая большая глупость.