Егор Кончаловский: Я бы не хотел принадлежать к другой семье
«Собеседник» побеседовал с Егором Кончаловским о российском кино и спорах Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского
«Собеседник» побеседовал с Егором Кончаловским о российском кино и спорах Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского.
Егор Андреевич — разносторонний человек. Он продюсирует кинопроекты, возглавляет комитет по культуре в подмосковном правительстве, растит годовалого сына Тимура, ну и конечно, продолжает быть представителем клана Михалковых — Кончаловских, что тоже можно считать большой общественной нагрузкой.
Воры — еще одна наша беда
— Егор, вы ходите на матчи ЧМ?
— Знаете, нет. Я никогда не был болельщиком, не люблю коллективные виды спорта и сам не командный игрок. Если точнее, я терпеть не могу подчиненное положение, коллективный императив. Всегда любил индивидуальные виды спорта — теннис, пинг-понг, я дзюдо занимался довольно долго. А футбол, как и баскетбол, бейсбол, регби, давно стал огромным бизнесом. Самые дорогие рекламные секунды продаются в середине спортивных матчей. Имена спортсменов уже не имена, а бренды — мне вот подарили ботинки марки Рональдо, например. Во-вторых, большой спорт стал серьезным инструментом политической борьбы и шантажа. При этом такие мегапроекты, как Олимпиада, ЧМ, положительно влияют на инфраструктуру страны. Да, мы истратили огромную кучу денег, но в результате получили южную столицу. Сейчас то же самое происходит с Владивостоком, надеюсь. Ну а наплыв болельщиков — это, мне кажется, лучшая в мире дипломатия.
— Но также есть мнение, что чемпионаты и олимпиады — это сублимация войны, многие вспоминают 2014-й, когда на волне успеха понаделали дел, и сейчас опасаются, как бы не было бы чего опять.
— Неприязнь в отношении нас не связана со спортом, это перманентное желание поставить нас в экономически невыгодное положение, просто потому что сегодня есть две мощных державы — Китай и США — и никому не нужна еще одна мощная держава. Причем я Китай ставлю уже на первое место, потому что он более настоящий в сравнении с пузыревидной Америкой. Он третья космическая держава, обладающая всеми технологиями. И мы сейчас, мне кажется, повернулись к китайскому пути. Хотя и с опозданием. Да, у нас гораздо менее заселенная страна, но все же в Китае средний класс — а это образованные и обеспеченные люди — сто десять миллионов, а у нас сколько? Но у нас есть богатства будущего — в том числе богатства Байкала, богатства леса.
— И мы отдаем миллионы гектаров тайги на вырубку китайцам, которые свой-то лес берегут.
— Ну, к сожалению, кроме дураков и дорог, воры — это еще одна наша беда. И думаю, что на официальном уровне давать разрабатывать — умнее, чем не давать, потому что китайцы (да и наши) будут все равно воровать, а так страна хотя бы что-то имеет. Мы, конечно, страшно безалаберны. Но все же многим не нравится, что мы начинаем наверстывать в технологической сфере, особенно в военной технике. Я кулак по натуре. Я считаю, что чужого нам не надо, а своё мы должны держать крепко. И надо признать, что англосаксонский мир исторически, извечно противопоставлен миру русскому. И соревнование между нами всегда будет. Другое дело, что с исчезновением СССР, противника мощного и отчаянного, Западу не перед кем стало наряжаться. И в западную политику пришли люди недалекие, «не крутые». Сильные личности там закончились на Тэтчер. Трамп — слишком грубый абразив для политики, он привык действовать в других реалиях. Но, надо отдать должное, он предвыборные обещания выполняет. Наверное, он хотел бы и отношения с Россией исправить, да кто ж ему даст. В общем, поэтому западные шаги по отношению к России сегодня и многократно в прошлом, ну... хамские что ли.
Выгнать идиотов
— Да мы тоже умом не блещем. Например, Тамара Плетнёва, депутат, перед ЧМ заявила, чтоб наши девушки не заводили любви с иностранцами, потому что дети какой-нибудь неправильной расы наплодятся.
— У нас тоже огромное количество неумных и разных людей во власти, и это беда страшная. Немало идиотов и подхалимов среди чиновников, которые многие прекрасные вещи могут довести до абсурда. Никита Михалков в «Бесогоне» сказал правильно: нам надо сделать генеральную уборку в стране. Не только буквально мусорные свалки убрать, но и выгнать лоботрясов. У нас же чиновников в три раза больше, чем во всем Советском Союзе было. Одних людей в погонах сколько.
— Так это же первейшая опора нашей власти. Их даже пенсионная реформа не касается. Хотя они на пенсию уходят раньше всех и пенсия у них огромная. И все льготники. Потому что сильно запариваются на службе.
— У нас много того, с чем я не согласен. И в пенсионной системе, наверное, у нас много неправильного. И дороги самые дорогие в мире, но самые плохие. У нас плитка в Москве слишком часто перекладывается. Лавочки меняют на стулья и обратно. И космодромы у нас строят в несколько раз дороже, чем можно было бы. Это Россия. Деньги у нас зачастую тратятся неэффективно.
Люблю делать проекты «для денег»
— Как сосуществуют художник и власть сейчас? Кажется, сегодня режиссер совсем не может снимать кино без ее одобрения или прямого заказа.
— Что касается меня, то если я не хочу, не согласен — то и не делаю. Нет, извините. Тут вопрос состоит в том, что если тебе близка позиция, если не врешь себе самому, то госзаказ может в результате оказаться высокохудожественным произведением. Как, например, «Сибириада» Андрея Кончаловского. Это был именно госзаказ: «снимите нам фильм о нефтяниках, прославляющий нефтяников». Большинство его друзей-художников отказались — фу, мол, кино про нефть?.. А он снял — и так снял, что получил Гран-при Каннского кинофестиваля.
А вспомните «Битву за Москву» Озерова или гениальные фильмы Эйзенштейна? Хотя в зародыше они же не просто госзаказ, а пропаганда сплошная. Заказ — это игра честная, вообще-то. Когда к тебе приходит коммерческий продюсер и говорит: «У тебя будет играть Амалия Мордвинова. Если не она, то ничего не будет». Так было у меня на первом фильме. Никто рук не выкручивает: хочешь — берешь, не хочешь — сиди в холодке.
То же самое с любой формой, могущей содержать идеологию или пропаганду, с телевидением, с Киселевым, с Соловьевым, с «Эхом Москвы». А хочешь ты снимать жуть, которая показывает Россию исключительно с черной стороны — так ради бога. Но странно, если ты будешь это делать на государственные деньги. Везде есть свои правила. К примеру, когда наши режиссеры снимают «блокбастеры» по 40 миллионов долларов, то они должны понимать, что это делается по определенным правилам, а не как хочется маэстро. И что там должно произойти на 7 минуте 15 секунде, и какие уши должны быть у Шрэка, кто будет играть, как повернется сценарий, решает не режиссер, а фокус-группа из целевой аудитории. И это просто обречено на успех. А у нас снимают не блокбастер, а авторское кино. Поэтому фильмы зачастую не окупаются.
— Помню ваш альманах «Москва, я люблю тебя» — весело ведь было. Сейчас вы такое не снимаете.
— Да ну! Я когда его закончил, был несколько разочарован, думал, что будет круче. Потом я снял «Сердце мое — Астана» и «Баку, я люблю тебя». Вот «Баку...» — это крутой альманах, с отличным кастингом.
— Но это заказ?
— Да. От четырех больших нефтяных компаний. Но мне сказали: снимайте что хотите. То же самое было в «Сердце мое — Астана». Но Астана — это город Назарбаева, и меня там попросили об одном: пожалуйста, не пишите в сценариях и не снимайте, что у некоторых чиновников появились вторые жены. Я лично всегда очень свободно снимал. Дело не в том, что я такой борец за свободу творчества, а просто понимаю, что, если сердце не лежит, ничего хорошего не сделаешь.
Я в том числе люблю делать продюсерские проекты, для кассы, то есть «для денег». Это значит, ты постараешься, чтобы фильм увидело максимальное количество зрителей, ну и сам заработаешь — я этого не скрываю. У меня таких проектов несколько, и я их очень люблю.
«Зоя» и Сталин-пахан
— А фильм о Зое Космодемьянской по заказу РВИО? Какой вы видите героиню? Не получится как с Павликом Морозовым, который был пионером-героем, потом стал предателем, а теперь вроде опять хороший? Или 28 панфиловцев: то их не было, а теперь вот они снова как живые. Потому что миф убедительнее правды.
— Павлик Морозов для меня всегда, и в моем советском детстве тоже, был предателем. А главная моя мысль о Зое в том, что ее подвиг был даже выше, чем подвиг христианских святых, потому что те знали, что после смертных мук попадут в вечный рай. А комсомолец-материалист знал, что попадет во тьму и в ничто. Эта идея вне политики.
Еще мне была бы интересна судьба ее брата Саши, который всю жизнь завидовал и не мог дотянуться до сестры, ставшей первой женщиной-героем СССР. Он всю войну смерти искал, зубами рвал врага и погиб за 14 дней до Победы, и стал героем Советского Союза. А судьбы этих несчастных женщин, когда с одной стороны фашисты, с другой — наши партизаны, сжигающие их дома, чтобы врагу не достались? Это все эпично, страшно и неоднозначно.
Мне, например, интересно, что Зоя видела свою миссию не в том, чтобы конюшню сжечь, а в том, чтобы на эшафот взойти. По одной из версий, ее последние слова были: «Сталин с нами. Сталин придет». Вот об этом я бы хотел снять фильм.
Для меня удивительно, как Советская власть соединяла в себе одновременно блеск и нищету, унижение и величие. Будучи на разных съемках, я видел и базы подводных лодок, и заваленные шахты стратегических ракет, марсианские синие горы южного Казахстана, и минус 50 в Астане, и жару в совершенно фантастическом, каком-то мавританском Баку. И все это был Советский Союз.
— А Сталин?
— А Сталин был пахан (по первой профессии). Если бы он свои правила в банде завел — там это было бы на месте. А он стал паханом для страны. Попробуй стань! И стало очень эффективно, но очень страшно. Ему неважно было, сколько жизней покрошили в строительство заводов и ракет. Но это именно он создал поколение восторженных героев, готовых жить одной мечтой!
Клоп на жопе у коня
— Каким будет кино лет через 50?
— Думаю, что блокбастер как некий набор жанров никуда не уйдет. Может, только экран будет замкнут кольцом вокруг тебя — 3D, 4D. Упор будет делаться больше на форму, чем содержание. Что касается мобильного контента, то изменится его хронометраж. Он будет укладываться точно от остановки до остановки в метро. Две минуты серия. И будет миллион серий — анекдоты, скетчи типа «6 кадров», Бенни Хилла, «Мистера Бина» или «Монти Пайтон». Все будет меняться под диктовку техпрогресса. Например, едешь в «Убере» — и тебе контент подбирается ровно на время поездки.
— Прямо как в последнем романе Пелевина. Читали?
— Не читал. Но идея на поверхности лежит. Еще интереснее, что человек скоро сможет сам себя помещать в фильм, и это уже будет гибрид кино и игры. С другой стороны, Михалкова как-то спросили по поводу того, что кино уже можно на телефон снимать: что, Никита Сергеевич, теперь каждый может быть режиссером? На что он ответил: «Это, конечно, да. Но клоп, сидящий на жопе у коня, тоже думает, что он кавалерист». Так что останется всякое кино. Просто оно будет монетизироваться по-другому. Напрямую твоими подписчиками. Сколько у тебя последователей, столько денег ты и получишь. И поскольку все переезжает в интернет, для показа в кинотеатрах останутся исключительно зрелищные блокбастеры типа «Аватара».
Мы общались с дедом больше всех
— Вы Никиту Сергеевича два раза уже упомянули. Кто вам помогал в карьере больше? И каковы плюсы и минусы принадлежности к большому клану?
— В карьере мне родственники скорее мешали, чем помогали. Потому что у нас жестко. Я снял уже свой пятнадцатый фильм, и когда этот фильм вместе с фильмом Никиты Сергеевича вошел в лонг-лист «Оскара», а потом мы оба оттуда вылетели, только тогда Никита Сергеевич позвонил мне и сказал: «Ты такой молодец, ты, конечно, режиссер». Признал. У нас в семье много было крупных и знаменитых людей, так что все скептически относятся к достижениям. Или я никогда не получу «Золотого Орла». И не получу «Нику». Потому что там папа, а тут Никита. Своим же не дают. Будут разговоры потом.
Но моя фамилия помогала мне тем, что у меня не было синдрома первой работы. Отчаянные капиталисты начала 90-х реагировали так: «А, Михалков (я по паспорту — Михалков)? Давай снимем, нет проблем». У меня никто не спрашивал, как у других, что я снимал раньше. И поэтому я тогда наснимал с ходу кучу рекламы — и хорошей, и плохой. Сейчас смотрю — боже, как меня вообще не убили за это. Это было не стыдно, нет, но очень наивно! Тем не менее тогда это было «зе бест». Я был в числе лучших рекламных режиссеров, забавно.
Хотел бы я принадлежать к другой семье? Нет, не хотел бы. Да, я очень горжусь, что я член семьи, я очень дружил с дедом, и я был старшим внуком, старшим сыном старшего сына. И мы общались с дедом больше всех. Выпивали с ним, в рестораны ходили. Деду все мои фильмы нравились. Он с большим удовольствием их смотрел. А Никита их критиковал, которые видел. За «Антикиллера» он меня отругал первый, и папа — второй. Притом что рейтинг отечественного проката пару лет был таким: «Антикиллер-2», «Сибирский цирюльник», «Антикиллер». Но мне было сказано, что мои фильмы «вредные». А вообще, как только выходил какой-то мой фильм, тут уж почему-то проходились и по всем Михалковым, и по Кончаловским. Ну, это такая судьба. Но я так привык с этим жить. К любому положению вещей привыкаешь и перестаешь его замечать.
— Долгое время русофил Никита Михалков и западник Андрей Кончаловский были в оппозиции друг к другу. А сейчас какая-то центростремительная сила свела их вместе. С чем это связано?
— По моему мнению, они никогда не были в такой уж острой политической конфронтации. У них были просто разные взгляды на жизнь и, может, разные взгляды на искусство. Это как папа мне раньше иногда говорил: «А зря мне Никита свои сценарии не показывает. Я бы посоветовал, и лучше было бы, может». Ну, а я прекрасно понимаю Никиту: лучше отвечать за собственные ошибки. И поэтому я, кстати, тоже никогда советов ни у кого не спрашивал.
Что касается мировоззрения, западник я или славянофил, то мне ближе позиция Никиты Сергеевича. Я предпочитаю думать о моей стране в более прекраснодушном ключе, нежели критическом. Папа в свое время в книжке своей описывал, как он Францией увлекся и пытался ее вокруг себя создать, дачу отделывал на французский манер. Но Франции, писал он, в Советском Союзе не получилось. Поэтому проще было сесть и поехать в настоящую Францию. Мне кажется, что восхищение Западом, зачастую чрезмерное, вообще было свойственно нам при поздней советской власти. А потом пришло понимание того, что у нас нельзя и не надо делать Швейцарию, Италию так далее.
— Тем не менее у вашего отца и вашего дяди виноградники в Тоскане.
— У Никиты Сергеевича, может, и есть свой виноградник. А у Андрея Сергеевича виноградников вроде нет. У него есть оливки. Несколько деревьев, чего хватает на несколько ящиков масла, которое он раздаривает друзьям на Новый год. Купить это масло нельзя. Раньше это масло еще было в их ресторане «Ерник». Но дело не в масле, а в том, что папа просто больше научился любить Россию, как он сам говорит, — такой, как она есть. Кстати, он часто критикует российскую действительность. Но он не был диссидентом. И был, может, более свободен в СССР, чем потом в Голливуде, когда снимал «Танго и Кэш» со Сталлоне и разругался с продюсерами. Советских-то идеологов ему всегда удавалось обойти и не разругаться.
А Никита всегда Россию любил. И романтизировал. Особенно царскую Россию. «Обломов», «Неокончення пьеса» — они такие несоветские, они пронизаны ностальгией в чеховско-бунинских тонах.
Вообще все гораздо проще, думаю. Оба стали достаточно зрелые и могут себе позволить гораздо более мягкие и терпимые взгляды. А их пресловутое противостояние на самом деле не что иное, как обычные братские ссоры, просто когда ссорятся большие личности, то и ссоры кажутся больше, чем в обычной семье.
Михалков — мастер камерного жанра
— Как по-вашему, последние фильма Никиты Сергеевича плохие или хорошие?
— Если Вы о фильме «12», то он мне сильно понравился. Если вы об «Утомленных солнцем — 2» или «Солнечном ударе», то я думаю, что Никита хотел снять блокбастер, а снимал авторское кино. Этот фильм состоит из огромного количества великолепных сцен, и они, будучи соединены в одно полотно, ошеломляют, не успеваешь их осмыслить, становится чересчур в какой-то момент. Это разительный контраст с аскетическими «Пятью вечерами» или одним из моих любимых фильмов «Урга».
Но у Никиты, с другой стороны, вообще все щедро. Вот в этом тоже разница между братьями. У Никиты как застолье, так человек сто, поросята и осетры целиком. А у папы «куизин нувель» — улиточка с каплей соуса на тарелке, и фильмы такие же, кстати, минималистские, и театр... Есть, например, Рембрандт, с его «Ночным дозором», и есть Вермер с девушкой, читающей письмо. И тот, и этот гении. Вот мне кажется, что Никита Михалков на самом деле огромный мастер камерного малого тонкого жанра, а не огромного блокбастера. И у папы «Щелкунчик» где-то в глубине тоже больше похож на очень авторский фильм.
— Вы в соцсети недавно позволили себе шутку о том, что чернокожих называть афроамериканцами уже неправильно. Что «обамаподобный» — более подходящее слово. Что это было? Это же как Роднина с бананом.
— Не согласен. Ничего обидного не вижу. Мне понравился этот анекдот. А вам, видимо, нет. Может, он и на грани... Но помните, как в «Неоконченной пьесе» герой Табакова говорит: «Не может чумазый играть на фортепьяно»? — вот я точно так же думаю, что американцы решили один раз обамаподобного назначить президентом, чтоб было потом на кого все свалить, если честно. Когда сваливать придётся. А еще, мне кажется, гораздо больше расизма в том, чтобы бояться произнести слово «негр». Это, наоборот, подчеркивает расистское отношение. Как и тот факт, что из более чем сорока президентов США только один обамаподобный этой чести удостоился, а в тюрьмах в несколько раз больше чернокожих, чем белых.
* * *
Материал вышел в издании «Собеседник» №25-2018.
