Михаил Веллер: Выбирать должен школьник, а не Путин
Михаил Веллер известен тем, что его мнения о мировой литературе неизменно дерзки и доказательны. А еще тем, что он один из немногих современных российских авторов, которых школьники охотно читают без всяких списков литературы – тех самых списков, вокруг которых сегодня ломается столько копий
Михаил Веллер известен тем, что его мнения о мировой литературе неизменно дерзки и доказательны. А еще тем, что он один из немногих современных российских авторов, которых школьники охотно читают без всяких списков литературы – тех самых списков, вокруг которых сегодня ломается столько копий.
– Как по-твоему, всякого рода «Сто книг для школьника», в том числе по выбору президента, – это вещь нужная?
– Прежде всего я убежден, что выбирает их в конце концов не президент – он не может бодрствовать 24 часа в сутки, ему надо поспать, поесть и поплавать. Это делают советники, свято убежденные в волшебности и привлекательности цифры 100. Сто великих евреев, сто знаменитых куртизанок – такой макулатурой в девяностые полнились все лотки. Почему не пятьдесят великих книг, в конце концов?
Во-вторых, есть сильное подозрение, что выбираются эти книги по принципу литературной – и политической – моды, чтобы не сказать конъюнктуры. Это касается как программного, так и внеклассного чтения. В семидесятые туда входила «Повесть о настоящем человеке», в девяностые рекомендовали Сорокина, сейчас что-нибудь историческое и державное...
По-моему, круг чтения школьника вообще не должен зависеть от веяний на дворе. Литературу для школьного чтения должны выбирать по трем несложным принципам. Во-первых, она должна быть увлекательной. В этом списке на первых позициях должны быть северные и бродяжьи рассказы Джека Лондона. «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо». Стругацкие. Во-вторых, она должна быть познавательной – и увлекательно-познавательной, как Жюль Верн, известный сегодняшним детям главным образом по названиям. А запасы исторической, географической, популяризаторской детской литературы в советское время были огромны – в диапазоне от энтомологических «Приключений Карика и Вали» Яна Ларри до историософских романов Ефремова. И в-третьих, эта литература должна формировать у ребенка позитивную картину мира, позитивную философию жизни, если хочешь.
– Что ты вкладываешь в это определение?
– Антидепрессивную, только и всего. У школьника должно быть ощущение, что все его проблемы разрешимы, если напрячься; что он хозяин своей судьбы, что жизнь в конце концов – превосходное занятие, а альтернатива малоприятна.
Я слова дурного не скажу ни о Кафке, ни о Камю – допускаю даже, что рассказы Кафки вполне могут быть интересны школьнику как страшные сказки; это касается и пьес Ионеско, и даже прозы Беккета, – но при всех их выдающихся достоинствах они внушают, что мир изначально трагичен и лучше бы, знаете, не родиться. В иных душевных состояниях и такая литература целебна, но ребенку лучше получать витамины. Книги, которые, как О.Генри, Марк Твен, Александр Грин, рисуют мир азартным местом, полным неожиданностей. Как сказано у Грина – «Меня дразнит земля». Вот так она должна манить и школьника.
– Что ты думаешь о советской литературе? Все спорят – оставлять, не оставлять...
– В тысячелетней истории России советский период был исключительно значимым и, возможно, самым интересным. Это лишено моральных акцентов, вообще любых оценок – просто интересно, один из высших взлетов. И я не понимаю, как можно лишать школьника рассказов Казакова и Нагибина, повестей Аксенова и Гладилина, увлекательнейшего крымовского «Танкера "Дербент"», в конце концов... Это уж не говоря о Бабеле: он что, не советский писатель? Французский, может быть? Топчите эту прозу, высмеивайте, спорьте с ней – но дайте школьнику с ней познакомиться, чтобы он собственной головой решал, что это было.
Я вообще думаю, что детям надо доверять: собственный круг чтения они составят сами. Мы наивно думаем, что читают те школьники, которым подсунули правильный список. А читают прежде всего те, кто растет в читающей семье. А чтобы у родителей было время и силы всерьез думать о литературе и говорить о ней с потомством – хорошо бы им деньги получать и не дрожать за завтрашний день. Поэтому оптимальный вариант таков: дать учителю предельно широкий круг чтения – раз в пять больше программы – и предоставить самому выбирать, что включать в программу. Навязывать профессионалу правила – последнее дело.
– Есть еще вечный спор – включать современных авторов, вытесняя при этом классиков, или ограничиться бесспорными именами?
– Послушай, но классика на то и классика, что ее не исключишь. Ребенок так или иначе, не в школе, так после столкнется с прозой Лескова или Куприна. Что касается современников – поскольку тут табели о рангах еще не выстроены и литературную борьбу никто не отменял, я бы предложил семинары, факультативы, кружки... Современный школьник вообще одинок, взрослые мало с ним говорят, дел уйма, – поэтому дети жадны до интересного общения. Предложите им собираться раз в неделю и обсуждать Улицкую, Пелевина, Мориц – тут есть о чем поспорить. Скажу больше: это тот случай, когда заставлять читать все это не надо. Литература «про сейчас» очень востребована – дайте только намек, и ребенок не оторвется от романов Иванова или рассказов Прилепина.
– А из себя что бы ты рекомендовал?
– Еще бы не хватало! Что я тебе – Путин?
Читайте также
и другие публикации Дмитрия Быкова