Анна Чиповская: Им кажется, что все было прекрасно, а были скандалы, подлости, скотство и предательство
Прикольно, по-нашему говоря, сидеть в кафе с Чиповской во время показа «Оттепели» и знать, что в это же время на нее смотрит вся страна. Но они – по телевизору, а ты в это же время – живьем. Вы даже разговариваете
Прикольно, по-нашему говоря, сидеть в кафе с Чиповской во время показа «Оттепели» и знать, что в это же время на нее смотрит вся страна. Но они – по телевизору, а ты в это же время – живьем. Вы даже разговариваете...
«Оттепель» Валерия Тодоровского стала главным телесобытием года, Чиповская (в фильме – Марьяна) там главная героиня, и вся телеаудитория «Первого канала» к ней, понятное дело, стремится. Грубо говоря, вожделеет. А ты с ней в кафе сидишь. Много издержек у профессии журналиста, но есть и плюсы...
Чиповскую узнали после «Шпиона», а московские театралы заметили еще в «Табакерке», но настоящей звездой сделал ее, конечно, Тодоровский, у которого без этого не обходится ни одна картина. Каждой премьерой он запускает кого-то на орбиту, лучше всего это получается с девушками – все поголовно влюблялись в Наташу Петрову из «Любви», в Чулпан Хаматову из «Страны глухих» и Дину Корзун оттуда же, в Дапкунайте из «Подмосковных вечеров» и Акиньшину из «Стиляг». Это не обязательно дебюты – иногда актриса давно снимается, но вот появилась она у Тодоровского, хоть бы и в роли второго плана, и все хлопнули себя по лбу: куда мы смотрели?!
«Я люблю мужчин с биографией»
– Аня, как он это делает?
– Вопрос к нему, но мне представляется, что он всякий раз снимает про свой идеал: умную, сложную, язвительную, во многих отношениях исключительную девушку. Ближе всех к этому идеалу его жена.
– Хиривская?
– Да. Вот она – исключительная, и это прилагательное важней любого существительного. Она может быть исключительной стервой, исключительной умницей – подставьте что угодно, – но ее нельзя не заметить. Он всегда влюблен в главную героиню – не в актрису, а в ту, что у него написана в сценарии. Это как-то передается. И вы еще не знаете, какая Марьяна на самом деле: о, какая она будет! Не надо иллюзий.
– Я слышал, что и второй сезон планируется?
– Мы все ужасно этого хотим, потому что в минской экспедиции команда сплотилась до настоящей дружбы. Я не знаю, что говорит в интервью Тодоровский – несколько раз читала, что все было очень сложно, шесть минут полезного времени в день, сжатые сроки, трудная историческая фактура, – но изнутри все это воспринималось как четыре месяца праздника с Цыгановым, Яценко, Исаковой, Сексте, самим Петровичем, с периодически присоединяющимся Ефремовым...
– К вопросу о Яценко. Почему вы – Марьяна в смысле – выбрали Хрусталева – в смысле Цыганова?
– У Яценко не было шансов. И Марьяна, и я предпочитаем мужчин с биографией, с трагедией, с опытом.
– Но Мячин же гений.
– Но на нем же не написано. Снята одна дипломная работа. Он слишком чистый, простой, он молодой еще, в конце концов. И будут у него девушки получше Марьяны.
– С Цыгановым трудно?
– Трудно. Он большой актер, разнообразно одаренный. Да со всеми трудно, кто что-то из себя представляет: с Яценко ничуть не легче.
– Знаете, я вот смотрю «Оттепель» – и нет у меня ощущения постоянного праздника...
– Его и не должно быть.
– Но они же все вспоминают...
– Они ретроспективно вспоминают, ностальгически. Им кажется, что все было прекрасно, а было так, как у нас показано: страхи, скандалы, подлости. Счастье было в том, что все молодые и талантливые, но атмосферу праздника мы, вообще говоря, воспроизводить не старались. Есть свои скоты, свои предатели. Свои соблазны. И те, кто не умеет им противостоять. Это же не про власть картина и не про историю, а про то, как все решается на человеческом уровне.
– Кстати, а как вам «Шпион»?
– Я люблю картину, она хорошая и в хорошем смысле смешная, хотя ее как-то удивительно плохо поняли. «Не было никакого Дворца Советов!» Ребята, вы слышали про альтернативную историю? А про то, что, помимо исторической правды, бывает ху-до-жест-вен-на-я?! Мало еще фильмов такого жанра, зритель не привык. Но с героиней у меня отношения складывались крайне трудно. Я искала ее в себе и не находила – она же чистая, почти святая, мне там приделали огромную косу, и этим все сказано... Так я ее и не поняла до конца.
– Вы не святая?
– Нет, я плохая. У меня характер сложный.
– Злопамятны вы, да?
– Да, точно. Я не понимаю, как это можно – прощать всех. То есть на поверхностном уровне я стараюсь быть со всеми хорошей девочкой такой, но в серьезных отношениях, если кто-то приблизится... он быстро ощутит всю мощь Ессентуков! Я только одного человека знаю с чертами святости – Полину Райкину. Она во всем винит себя, всем ищет оправдание. Я сколько раз ей говорила: Полина, так нельзя, человек тебе на голову наложит и рядом добавит, а ты в нем будешь искать достоинства и всячески его выгораживать... Правильная модель поведения в киномире – это Инга Хрусталева. Которую Вика Исакова играет.
– Тодоровский тоже злопамятный, по-моему.
– Может быть, он закрытый, даже холодноватый человек. но с нами он был невероятно теплым. Он нас просто очень любил.
«Наша с Мироновым любовь неизбежна»
– А вас не смущает, что у вас вторая подряд главная роль в историческом кино и про сейчас ничего снять нельзя?
– Да почему, я вот сейчас у Давлетьярова снимаюсь в современной картине «Чистое искусство» – она первоначально называлась «Смертельное искусство», но суеверная труппа взбунтовалась, и название смягчили. Я там фотограф-фрилансер, вся в черном и с фенечками.
– Аня, таких фрилансеров давно не бывает.
– Нет, почему, она профессионал, вся техникой обвешана... Как не бывает? Я лично знаю одну девушку ровно такую. Вот там все современно, но вообще вы правы в том смысле, что про шестидесятые сейчас, пожалуй, проще снять. Они определеннее. Сейчас все настолько зависло, что я современную героиню почти не представляю. Что-то должно закончиться, тогда можно будет снимать про сейчас. Я вот только что сыграла в фантастической картине «Вычислитель» с Евгением Мироновым...
– У вас любовь там с ним?
– А нам ничего не оставалось, мы вдвоем бредем по бесконечным болотам, тут уж хочешь не хочешь – будет любовь. Картина, в сущности, на двоих. И опять фантастика, в условном пространстве. Я не очень себе представляю современную картину, хотя поработать на ней – да что там, просто ее посмотреть – было бы очень интересно. А вот Тодоровский представляет, он собирается снимать сериал про Большой театр, но вряд ли я в нем поучаствую. У него нет привычки таскать за собой артистов из предыдущей картины.
– А вам хотелось бы?
– Еще бы! С Тодоровским идеально работать. Он никогда не показывает, как надо: есть режиссеры, которые это делают, и с ними трудно, потому что я не понимаю, чего они хотят. А он прямо и четко рассказывает, что должно получиться на выходе.
– Я вот смотрю на вас и вижу, что вы можете быть абсолютно всякой – и какое у вас подлинное амплуа, до сих пор непонятно...
– Я характерная актриса. Мне так хочется по крайней мере. Меня еще в Школе-студии пробовали то на Катерин, то на Джульетт, а я хотела оттягиваться, завивать волосы, играть фриков, отрицательных гадов... Романтические девочки меня не прельщают.
– Марьяна – романтическая?
– О нет. Вы увидите, как она быстро начнет пользоваться людьми... Я даже умной бы ее не назвала. Она смекалистая, стремительно приспосабливающаяся. Мало знает, о многом догадывается.
– Интересно, а поступали вы с чем?
– В первый раз – не помню, а во второй – с «Графом Нулиным» Пушкина плюс у меня в запасе была большая подборка из Серебряного века (кто из девочек сейчас без него поступает?), а из прозы – «Старая «Олимпия» Бориса Васильева, люблю этот рассказ.
– Что значит «во второй раз»? Вы не поступили, что ли?
– Ага. Я пришла в Щукинское, которое мама заканчивала. Мне было семнадцать лет, я была страшно богата. Снималась на АмедиА в шестидесятисерийном фильме.
– Страшно богата?
– Ну, Дмитрий, вы жили ведь в девяностые? Когда вообще ничего не было? На фоне девяностых я была да, страшно богата, и я словила такую звезду, что если бы она материализовалась, то это была бы звезда во всю грудь. Я себя считала состоявшейся актрисой, и они меня приложили по полной – я вылетела еще на конкурсе. Через год пришла, нормально подготовившись, прошла и в Школу-студию МХАТ, и в Щукинское. Выбрала Школу-студию – там подобралась такая компания, что я не смогла ее бросить.
– Вот я смотрю – вы даже в интервью всех показываете, постоянно играете, я не очень представляю, как буду всю вашу мимику и жесты переводить в слова. А в жизни вам эти навыки хоть раз пригодились?
– Актерские? Никогда. Я в этом смысле совершенное полено. Любой мой друг из числа не-артистов...
– Из публики...
– Да. Любой непрофессионал в двадцать раз лучше притворяется. Я не люблю врать, плохо это умею, не могу сыграть хамство, когда надо приструнить продавца, или изобразить, напротив, абсолютную жалкость, когда надо сыграть на сентиментальности... Единственный раз у меня что-то получилось, когда я обманула гаишника.
– Вы водите?
– Нет, за рулем был друг, я вышла его выручить – мы скорость превысили. Я была глубоко беременна.
– Вы?
– В смысле сыграла глубокую беременность. Якобы он вез меня рожать. Разжалобила, получилось, но это потому, что я была несколько навеселе.
– Вы много можете выпить?
– Да, Дмитрий. Я могу выпить много.
«Уеду курить на пляже»
– Вам двадцать шесть, вы не особенно это скрываете...
– А какой смысл?
– Я в этом возрасте очень боялся старости.
– А сейчас?
– Сейчас меньше.
– Я боюсь, да. Но у меня перед глазами пример бабушки, которая старела очень красиво и не только не проиграла от возраста, но, кажется, очарования только прибавилось. Нет, ничего страшного. Мужчина, положим, медленнее стареет...
– Да, конечно.
– «Да, конечно!» (Дразнится.) Не обольщайтесь, некоторые, напротив, очень быстро. Но считается, что мужчина в сорок пять еще в расцвете сил, а женщина вступает в осень. Ну что, ничего страшного, я готовлюсь. У нас есть то преимущество, что с нами дети, нам есть чем заняться. А может, я в шестьдесят лет вообще улечу на далекий остров, буду там на пляже сидеть и курить... что-нибудь...
– Аня, трудно быть молодой красивой актрисой?
– Дмитрий, у меня очень крутая жизнь.
– «Крутая» – слово, знаете, амбивалентное.
– У меня она по-хорошему крутая. Мне много всего предлагают – большей частью ужасную дрянь, иногда по сто серий, агент мой хохочет над этими сценариями. Роли однотипные – стерва приехала покорять столицу, и почему-то она ужасная дура при этом. Но есть классные предложения, я без дела не сижу, из театра меня не выгоняют, мне в «Табакерке» отлично, и вообще, когда у меня по разным причинам опускается нос, я говорю себе: ты что?!
Ты на два дня летишь в Париж, у тебя закончилась одна картина и началась другая, на тебе вообще какое платье надето, взгляни! Так что я буду одна из немногих ваших героинь, которая ни на что вам не пожалуется.
– У вас часто случаются романы на площадке?
– Крайне редко. Почти никогда. Но я в этих романах ничего страшного не вижу. Наоборот – отлично. Вспомните Делона и Шнайдер, Бартона и Тейлор – сколько раз они там женились и разводились, три, кажется? Это всегда красиво со стороны, это часть кинолегенды. Разумеется, это всегда очень трудно. Но со стороны выглядит прекрасно. У меня есть молодой человек, так что на площадке я влюблюсь вряд ли.
– Кино намного трудней театра? Все-таки играть эпизод из середины, мгновенно настраиваться...
– Ну нет, театр трудней, по-моему. В нем нет дублей, я не могу сказать: простите, господа, вышло не очень, эту сцену я сейчас переиграю. В кино, конечно, свои «приятности» – поди сыграй четырнадцать дублей! У меня обычно все хорошее получается на первых трех, максимум пяти. Но самое трудное в кино – бездельничать: ждать, пока начнут тебя снимать. А они сначала три часа не могут начать, потом три часа снимают не тебя, ты выпил весь чай, весь кофе, всю воду... И входя в кадр, будь любезен по щелчку пальцев все это забыть.
– Но вы умеете?
– Куда денешься.
– Есть артисты, на которых вы оглядываетесь, за которыми следите?
– За СТИ – студией Женовача. За Яной Сексте – все, что она делает, мне важно. За Никитой Ефремовым: очень умный человек, «головастик», никогда не останавливается и многого добьется.
– А представьте, что вам предложили уехать: сперва поработать, потом насовсем. Ваши действия?
– Не поеду. Языки-то помню – у меня английский и немецкий, – но пошутить на чужом языке я не смогу, а без этого какой театр. Это же не просто говорить текст со сцены – это считывать все намеки, весь бэкграунд. Я надеюсь, пока возможно, работать здесь.
– Какое кино вы будете смотреть, если вам быстро надо выпасть из депрессии, из тоски, вообще взять себя в руки?
– Вряд ли это будет кино. Если кино, то, наверное, Фассбиндер. Но скорей я что-нибудь послушаю из классического джаза, под который росла, поскольку отец джазовый пианист. Или Нину Симон. Из классики я Шумана люблю и Первый концерт Чайковского. Абсолютно духоподъемная музыка. Некоторые говорят, что простая. Пускай простая. А может, я сама что-нибудь сыграла бы... но быстро взяла себя в руки.
– Не хотите расстраивать отца?
– Отец все равно не услышит, он 25 лет с нами не живет. Нет, соседей жалко...
Читайте также:
Вдова Петра Тодоровского раскрыла главные тайны сериала "Оттепель"
Анна Чиповская: Боюсь погрязнуть в светской жизни
и другие публикации Дмитрия Быкова
