Алексей Навальный: Отобрать у Путина Москву – значит разрушить его модель власти

Навальный ждет меня в японском кафе в Коньково один за столиком, без охраны и пресс-секретаря. Периодически к нему подходят посетители и просят сфотографироваться. Большинство признается, что за кандидата в мэры Москвы Навального собираются голосовать еще и родители

«Ваши деньги за ЖКХ идут на «Единую Россию»

– Я обещал, что обману кремлевские ожидания: они думают, я сугубо онлайновый парень, пописываю в блогах, а в реале пасую. Я сказал, что у меня будет самая офлайновая кампания, что я всех остальных вытащу в офлайн – и она именно такая: каждый день волонтеры обходят подъезды и приглашают людей на встречи, я провожу их около метро. Приезжают три машины, привозят агитационные кубы, люди расставляют стулья, потом эти машины переезжают на следующую точку. Я специально не даю никакой информации в Сети, графика выступлений ты там не найдешь: не хочу, чтобы приходила сетевая публика. Кстати, чтобы приходили провокаторы, тоже не хочу. Приходят те, кого обзвонили в подъездах волонтеры из штаба.

– Откуда они берутся?

– Понятия не имею. На последней летучке я присвистнул: там что-то человек 50, все с образованием и неплохим доходом. Естественно, они ничего не получают. Этими встречами я очень доволен: все пугают меня и друг друга обывателями, старушками, аудиторией федеральных каналов. А между тем старушки – самая мобильная аудитория: они все про всех знают. Они понимают, что стоимость Южной рокады, которая тут неподалеку строится, составит семь с половиной миллиардов рублей – таких цен нет нигде в мире. Они представляют себе цены на ЖКХ – в Москве содержание квадратного метра площади стоит 25 рублей, в Ярославле – 15, в богатой Казани – 18... Откуда такая разница? Оттуда, что в московскую оплату, насколько мне известно включены отчисления «Единой России».

В Москве денег завались, есть все условия, чтобы понизить ЖКХ и обеспечить население за умеренные деньги нормальными услугами. Люди это все понимают. У меня с ними общий язык, потому что общие проблемы: я живу в панельном доме в квартире 78 метров и плачу за нее 9 тысяч рублей ежемесячно. Это как называется? Ну и власть мне помогает – каждый день подкидывает аргументы. Все же видят условия содержания Васильевой, неуязвимость Сердюкова, условные сроки за миллионные взятки – и семь лет строгого режима Илье Фарберу за недоказанную взятку в триста тысяч рублей. Строгого режима! – это, я считаю, уже прямой фашизм, убийство у всех на глазах.

– Второй тур на выборах мэра Москвы реален?

– Абсолютно, но это не может быть только моим делом. Для второго тура нужны сосредоточенные усилия других кандидатов – Митрохина, Мельникова и Левичева. Все вместе мы можем отгрызть у Собянина требуемые 50 процентов. Один я – вряд ли.

– Как ты оцениваешь свои реальные проценты?

– Их рано оценивать, они растут. Если не для интервью, некоторые цифры скажу. По последним нашим данным – хорошая выборка, мы опрашиваем людей у метро, – получается (называет цифру).

– Это порядочно.

– Но имей в виду, это активное население. Те, кто ездит на работу. С учетом тех, кто из дома не выходит и политикой не интересуется, данные будут другие. Мы ставим кубы, но и кубы видны тем, кто ходит по улицам.

– Прости, но фотография твоя на кубах, на фоне надписи «Москва»...

– Знаешь, сколько у нас было вариантов этой фотографии? Но есть сегмент, для которого важно, чтобы кандидат был в галстуке. Кубы ведь ставятся не для тех, кто меня знает. Они для тех, кто никогда обо мне не слышал. На них действует, а ты потерпи.

«Я готов предоставить вам свою голову»

– Как ты себе представляешь свое будущее в конце сентября?

– Понятия не имею. У них там наверху цугцванг, каждым ходом они ухудшают ситуацию. Вариантов у них три. Дать мне реальный срок – значит нарваться на реальное сопротивление, а Манежка им очень не понравилась. Сугубо мирное, но несогласованное шествие напротив Кремля – это впечатляет. Они наверняка посмотрели по соцсетям, что собирается тысяч десять, это минимум, по большей части молодые мужчины. Случись что – подожги машину кто-то один – и ситуация выйдет из-под контроля. Надо им это? Дать мне условный срок – значит выключить меня из публичной политики, запретить любые выборные должности, но при этом отыграть назад, а этого они очень не любят. По этой же причине они не могут меня оправдать. Ведь у них сейчас главное – именно демонстрация силы и озлобленности. Они терпеть не могут, когда их называют ворами, но очень любят определения «кровавая гебня», «кровавый режим»... Они хотят быть страшными! В народе эта стилистика называется «бычка». А «бычка» не предполагает маневра, так что в ситуации со мной у них действительно нет готового решения. Все хуже. Если будет второй тур, вероятность ареста значительно понижается.

– Ты рассчитывал, что будет несанкционированная Манежка?

– Скажу честно, я не думал, что просижу все пять лет, – более того, знал, что не просижу, – но выйти на другой день тоже не предполагал. Я человек сентиментальный, не скрываю этого, у меня слезы наворачивались, когда я смотрел кадры с Манежки.

– А ты знал, что тебя возьмут 18 июля в зале суда?

– С полной определенностью. Город маленький, прибытие туда спецназа ФСИН скрыть нельзя, ремонт трех камер в изоляторе – тоже.

– Тебя сейчас часто ругают за агрессивный стиль кампании...

– Минуточку: агрессивный стиль и резкость – разные вещи. Резкость была, мы совершили две ошибки: мое интервью Собчак и разговор Волкова с Азаром на «Ленте». Оба интервью раздраженные, это объяснимо, но неправильно. В разговоре с Собчак меня задело именно то, что я должен был в тысячный раз объяснять: я не Гитлер. Я объясняю, доказываю, показываю это пять лет – и тут опять. Она профессионал, умеет вытащить из человека подлинную эмоцию – моей эмоцией на тот момент было раздражение. Я множество раз повторял и тебе повторю: я человек ошибающийся, несовершенный, у меня нет диктаторских амбиций, я готов предоставить вам свою голову для прошибания этой стены. Точка. Когда прошибем – я вовсе не претендую быть главным. Что касается агрессивной кампании – агрессия не означает злобы. Это выход на улицу, расширение электората, агитационный напор, и только.

– А мне кажется, что резкость в этих интервью оправданна. С той стороны демонстрация силы, с этой – ответное нападение...

– Нападение, но не раздражение. Злости не должно быть вообще.

– Все-таки повторю вопрос, на который ты не смог ответить у Собчак: кто будет в команде?

– Меня об этом спрашивают на каждой встрече. Но думаю, что и самые наивные не ждут перечисления: такой-то будет префектом в таком-то округе, а такой-то – его замом... Я не планирую, что бы там ни врали, разгонять собянинскую мэрию. Я уверен, что процентов 85 российского чиновничества – в том числе и в мэрии – нормальные, порядочные люди, попавшие в больную среду. Достаточно очистить воздух, поменять мотивацию, и слово «чиновник» уже не будет восприниматься как клеймо. Процентов 15 – да, наверное, безнадежны. Но все их знают. Мой принцип – меритократия, власть достойных. Этот путь ни для кого не закрыт.

– А Офицерова ты трудоустроишь в мэрии?

– Офицеров не предал меня, хотя ему предлагали серьезные деньги. У него пятеро детей. Его риски больше моих – хотя бы потому, что он менее известен. Посмотри, скажем, на поддержку Ходорковского и на значительно меньший шум вокруг Лебедева, хотя они в равном положении. Но захочет ли Офицеров работать в мэрии, я не знаю, и выдержит ли конкурс, не знаю тоже. Он может быть уверен только в одном – в моей глубочайшей и вечной человеческой благодарности.

В принципе разговоры о том, что работа в мэрии требует исключительного опыта и какого-то особого профессионализма, ведутся людьми, которые хотели бы приватизировать градоправительские должности пожизненно. Ничего особенно сложного в управлении городом нет, люди управляют городами тысячи лет, что надо делать, понимают все. Я отчетливо вижу, в какие сроки можно решить главные московские проблемы. С ЖКХ, скажем, можно разобраться за год, а проблему пробок, возможно, придется решать весь срок. Но все это решаемо, если набирать профессионалов, а не лояльных тебе пешек.

«Волошина я видел сегодня»

– Есть слух, что за тобой стоит определенная часть Кремля, которой мешает Путин...

– Такой слух есть, и я не исключаю, что эти люди действительно будут искать контакты со мной. Естественно, разговоры о том, что я чей-то проект, – чушь полная, у них сейчас трудно с успешными проектами, но они явно будут не прочь присоединиться. Путин становится проблемой для власти, и количество людей, сознающих это, растет. Он действует хаотически, его представления о ситуации неадекватны, он занят проблемой болельщиков и ловлей непропорционально тяжелых щук, он явно толкает страну к силовому разрешению ситуации, а этого никто не хочет – ни в оппозиции, ни в путинском окружении. Следовательно, они будут искать контакты. Я никаких контактов с ними не ищу.

– Можно прямой вопрос: когда ты виделся с Волошиным?

– Сегодня.

– Похвальная откровенность.

– На похоронах Сегаловича. Мы не разговаривали, я просто видел его в толпе. До этого видел один раз на круглом столе, организованном Гуриевым. Тоже не разговаривал.

– Представим невообразимое: ты победил на выборах мэра и тебе надо работать с Путиным...

– Неприятно, но что же поделаешь. Будем работать. Никакой вендетты я устраивать не собираюсь. Правда, это будет уже совсем не тот Путин. Как поэтически выразился Волков, на другой день после моей победы на выборах мэра власть Путина превратится в тыкву; тыква не тыква, но это будет значительно ограниченная власть. За мной будут миллионы избирателей, у меня будут деньги. Сразу говорю – вариант победы представляется мне хоть и возможным, но маловероятным. Первоочередная задача – второй тур. Но установки «не догоню, так согреюсь» у меня тоже нет. Я намерен побеждать. Конечно, мои избиратели – я это вижу вполне ясно – будут голосовать не за меня, а против Путина. Об этом многие говорят, я совершенно этого не отрицаю, и ничего ужасного в этом нет: да, мэр – должность хозяйственная, но это должность и политическая. Отобрать у Путина Москву – значит в самом деле разрушить его модель власти.

– Какого компромата ты ожидаешь в ближайшее время?

– Я ожидаю массированного вброса компромата за две недели до выборов. Сейчас борьба со мной, так сказать, таргетирована, разбита на темы и группы: сетевая интеллигенция настаивает на том, что я диктатор, мстительный, эгоцентричный, одни рисуют второго Ельцина, другие, как уже было сказано, Гитлера, одни работают по зову сердца, другие по заданию. Для более массовой аудитории предназначена сказка про Америку, главным аргументом считается Йель, где я учился. Про Америку меня спрашивают регулярно, но ведь цены растут не в Америке, гигантские московские деньги тратятся не в Йеле. Так что разговор о реальных проблемах города обычно снимает эту проблему.

– Раскрой напоследок тайну белого браслета: его на тебе видят многие, а что он означает – тайна.

– Это веселый такой игровой элемент кампании, такие браслеты мы придумали раздавать в штабе. Когда ты только приходишь туда работать, можешь получить красный браслет. Если провел несколько встреч, обошел подъезды, монтировал кубы – получаешь белый. Самым продвинутым вручается синий.

– У тебя пока белый...

– Поверь, я там далеко не самый продвинутый.