Леонид Парфенов: Говорить с оглядкой, что мне накостыляют — неинтересно!

Между «Намедни», закрытой из-за цензуры каналом НТВ, и «Парфеновым», который выходит с марта на «Дожде», – почти 10 лет. Но ведущий так ничему и не научился. Что хочет, то и делает. Что думает, то и говорит.

Никогда так много не работал

– Леонид, как вы жили столько времени без зрителей? Тяжело это – видеть, что творится вокруг, уметь сказать об этом, но быть вне эфира?

– Да не было для меня никакой трагедии. Во-первых, я не исчезал из телеэфира. Не работал в текущей журналистике, но делал фильмы. Двухсерийные «Птица-Гоголь», «Зворыкин Муромец», «Глаз Божий», четырехсерийный «Хребет России» – это эфиры только последних 4 лет. Во-вторых, у меня были тома «Намедни», совсем недавно вышел шестой – «2006–2010». Я никогда так много, как сейчас, когда уже совсем нигде не работаю, продукции на-гора не выдавал.

– Но вам было важно вернуться именно в актуальную журналистику?

– Я не помру, если чего-то не сделаю. Телевидение приучает к тому, что, кроме твоей личной «хотелки», есть еще куча факторов.

Мне важно делать то, что мне интересно. И работа на «Дожде» никак не исключает другие проекты. Я снимаю большой документальный фильм «Цвет нации» (о фотографе Сергее Прокудине-Горском, который делал цветные снимки самых отдаленных уголков России на заре цветной фотографии. – Авт.), он выйдет в октябре на «Первом». Начал новый том «Намедни». Буквально вчера обсуждал феномены с 1946-го по 1960‑е годы. Не скажу, что для меня текущая журналистика важнее фильмов. Или фильмы важнее томов «Намедни». Это каждый раз мой выбор. И это везде я.

– Вы, наверное, были раздосадованы, когда проект «Парфенов и Познер», стартовавший в апреле прошлого года на «Дожде», закрылся уже через 2 месяца?

– Некрасиво получилось. Сначала было разрешение на такую работу, а потом его не стало (гендиректор «Первого канала» Константин Эрнст поставил Познера перед выбором – или «Первый», или «Дождь». – Авт.). Но и этим меня особо не удивишь. Не первое потрясение такого рода.

Есть много крючков

– Ну вот вы вернулись в эфир. Многое изменилось. И плывущее скайповое изображение Богуславской, Дубова (вспоминающих Березовского), которое раньше считалось бы браком, теперь самый тренд. С чем еще из нового приходится считаться?

– Мне кажется, плывущая картинка – не главное. Главное – изменилось представление о том, что и как сейчас интересно смотреть зрителям. Собственно, задача журналистики и состоит в том, чтобы что-то важное делать интересным. В этом смысле изменились стилистика, подача... Вот мы говорили про 50-летие Тарантино. Пригласили в студию его «наследников» – молодых ребят, авторов ролика Bad Motherfucker (сделанного в стиле Тарантино и собравшего за несколько дней 10 миллионов просмотров в Интернете), и я расстрелял их по-тарантиновски, с кетчупом во всю рубаху. Вот они – изменения. А то, что скайп... Люди привыкли к такой картинке и не видят в ней ничего страшного. И не надо делать специально какое-то «папино кино» с суперкачеством. Да, картинка плыла, но при этом была людям интересна. О’кей, будет другая – очень хорошая, не плывущая, но неинтересная. И что?

– Такого вы не позволите. Парфенов – это всегда стильно... Что вы морщитесь? Слишком пафосно? Зато правда. Просто поразительно, как вы умеете угадать, что и как преподнести...

– Я согласен с Noize MC, который сформулировал в одном интервью то, что мне даже в голову не приходило. Делаешь не для себя. Ну глупо заниматься самовыражением. Если бы книжки никто не печатал, а фильмы никто не показывал, я бы точно не писал и не снимал. Излить себя родного на бумагу или картинку – у меня такой проблемы нет. Но и не делаешь для совсем каких-то других.

Вот актер выступает в амплуа клоуна, а какой он – вообще не имеет значения. Он выходит и потешает в цирке детей. К нему самому рыжий парик, красные щеки не имеют никакого касательства. Более того, он совершенно неузнаваем. А ты – третий вариант. Ты делаешь продукт для кого-то похожего на тебя.

– Интуиция?

– Кому-то интересна тема, кому-то – тип ведения, а кому-то – стилистика канала. Кого-то зацепили шуточки или словечки, а кого-то, наоборот, серьезность. Это же разные крючки. Ты не можешь просчитать, каким должен быть компот, сколько нужно положить яблочек или вишенок. Ты как-то чувствуешь... И потом, тебе тоже должно быть интересно. Если сам с холодным носом, не сможешь увлечь и других.

– И вам как ведущему информационно-аналитической программы сегодня более или менее интересно? Страна ведь стала другой.

– Да, страна другая. На днях один мой бывший коллега пересматривал архив «Намедни». Хотел найти репортаж, который, как он помнит, проходил в одном из выпусков. Чтобы было легче искать, он сначала посмотрел анонс в начале кассеты. А потом позвонил мне и сказал: «Не то что ни один из заявленных материалов не может выйти сегодня в эфир. Не может прозвучать ни одна фраза из анонса!» Непроходимо вообще все!

Ориентироваться на контекст, говорить с оглядкой, что мне накостыляют, мне неинтересно. Я просто не могу работать в условиях, когда мне, например, говорят, что нельзя скептически высказываться о возвращении звания Героя Труда. У меня к этому нет нескептического отношения. И другого, проходимого мнения, понимаете? Что мне с этим делать?

Надо все просмотреть руками

– Мне кажется, вы, несмотря на принципиальность, романтик. Откуда уверенность, что после 12 выпусков, на которые у «Дождя» и Фонда поддержки свободных СМИ есть деньги (хватит до середины июня), зрители будут активны и насобирают 2 млн рублей на каждую следующую программу?

– А у меня нет уверенности. Это вопрос открытый. Но если 13-го выпуска не будет, я точно не сяду в угол, не стану посыпать голову пеплом и плакать: «Как жить с этим адом в душе?»

Сейчас у меня одновременно крутятся минимум три веретена, я едва успеваю перебегать с места на место. Мы только что вернулись из Средней Азии и сейчас планируем Петербург и Грузию (места съемок о Прокудине-Горском). Завтра я иду на целый день в Библиотеку иностранной литературы листать подшивки «Огонька» и «Крокодила» 40-х годов. Чтобы руками просмотреть какие-то тренды, явления, которые так не увидишь. Например, в 1949 году была важная карикатура «Плесень». На эту тему потом была песенка в театре Райкина: «Нам плевать, что мы зовемся плесенью! Мы по жизни прошвырнемся весело!»

– Леонид, вы стали почти политиком. Это как-то быстро произошло: разгромная речь о плотной связи Кремля и ТВ на вручении премии им. Влада Листьева, вскоре после этого – митинг на Болотной. Превращаетесь из ведущего в общественного деятеля.

– Телевидение – это всегда общественная деятельность. Конечно, высказывание от первого лица – не совсем журналистика. Но я думаю, что при таком количестве работы я давно проговорился, как сам отношусь к происходящему в нашей стране. И в этом смысле фильм «Глаз Божий» про Щукина, Морозова, Цветаева выражает то, что я думаю. Убежден: русский европеизм и есть наш идеал, наша судьба. Рассказы про особый путь – всегда желание оправдать азиатское безобразие. Поэтому (иронично) у нас должна быть бешеная коррупция, чтобы не свернуть с этого «своего пути» с откатами и распилами и не превратиться со временем, не дай бог, в Финляндию.

Шевчук очень точно выразился: «Я никакой не общественный деятель, но поддерживаю гражданский протест». Я хочу жить в другой России и верю, что она будет другой. Иного пути, кроме как вернуться в Европу, у нас нет. И чем больше мы теряем времени, тем труднее будет путь. Мы и так проиграли XX век, оградившись от Европы и занимаясь бог весть какими страшными химерами. Если мы так же будем проигрывать XXI...

– О том, что мы много времени проспали (если не сказать резче), вы говорили и на митинге «За честные выборы» на проспекте Сахарова. Но, судя по численности последних протестных акций, народ снова дремлет.

– Понимаете... Да, я сказал. Но это не значит, что я буду заниматься созданием первичных организаций неспящих граждан по 80 регионам страны.

Мне кажется, отношение людей к власти не переменилось. После рокировки 24 сентября 2011 года уже последнему слепому ясно, что все это шарлатанство, не имеющее ничего общего с декларируемыми задачами и не преследующее никакой цели, кроме поддержания статус-кво. Как скоро что-то изменится? Не знаю. Очевидно, что мы теряем время. У нас негодное общественное устройство, недостойное христианской европейской страны. Мы находимся на недопустимой ступени цивилизации.

– Значит, нет такого, чтобы вы так ненавидели российскую власть, чтоб рвать на себе рубаху и лезть на баррикады?

– Рвать рубаху – не мой темперамент в принципе. Я не понимаю, при чем здесь моя рубаха, как бы плоха ни была власть...

Мне кажется, что нужно называть вещи своими именами. Выборы не являются выборами. Партии не являются партиями. Парламент не является парламентом. Важно признать правду. Иначе мы теряем представление о настоящем. Как архитектурные новодельные муляжи, которые делают вид, что они тут стоят из века в век. Есть подлинное, а есть симулирование подлинного. И их надо различать.

– Березовский перед выборами 2012 года сказал, что хотел бы видеть Парфенова президентом РФ. Шутил?

– Сооснователь партии «Единство» (ныне – «Единая Россия»), соавтор проекта «Преемник» по передаче власти от Ельцина к Путину продолжал пристально следить за политическими кадрами страны. (Смеется.)

– Не разочаровались в своем участии в Совете по правам человека при президенте? Какие права человека? Это как в фильме «Гараж»: «Я занимаюсь сатирой». – «Нашей или иностранной?» – «Нашей». – «По XIX веку?» – «Нет, современной». – «У вас потрясающая профессия! Вы занимаетесь тем, чего нет».

– Я не могу разочароваться, потому что никогда и не был очарован. Понимаю, тренда совет не переламывает. Весна от этого не наступает. Но есть все-таки место, и оно при власти, где можно что-то ей поперек сказать. Что не получится никакого Общественного телевидения, если его гендиректор ходит на совещания в Кремль, как и другие руководители телеканалов. А принятый закон о НКО и все эти проверки – дикость и шпиономания.

– А толку, что вы говорите?

– В нашей ситуации хотя бы сказать о том, что это не дело, – уже дело.

Детей отправил учиться за границу

– Знаю, не любите, когда вас называют писателем. Пусть будет автор. Как получилось, что книги остались единственной сферой коммуникации (кроме еще Интернета, но за него взялись), где нет цензуры?

– Просто, ликвидировав Главлит, не создали другой государственной организации, которая бы обязательно читала продукцию до выхода в тираж. Думаю, это связано с тем, что власть в принципе цинична. считает: черт с ним. Если литература не имеет такого фатального электорального эффекта, как телевидение, пусть печатают книжки в тысячу, десятки тысяч экземпляров. Люди, которые покупают эти книжки, и так не верят федеральным телеканалам.

– До 18-го года есть еще время, чтобы и книги отцензурировать.

– А я не верю. Нет энергии, нет горячности. Должен быть фанатизм. А они циники. Это же видно по их швейцарским часам, по их тачкам, дачам. Они хотят хорошо жить, а не стоять на страже день и ночь и спать за ширмой на солдатской койке под шинелью, как Феликс Эдмундович. Не-е-ет. Не такие они. И «ворюга мне милей, чем кровопийца».

– Кстати, о кровопийцах. Следующий том «Намедни» будет посвящен жизни при Сталине. А это он воспитал людей так, что «они (я по Шварцу, как вы догадались) повезут любого, кто возьмет вожжи».

– Не повезут. Из системы убрали страх. Инерционный сценарий поддержания статус-кво – это деградация общества и страны. Нынешний строй путинской России – этот госкапитализм управляемой демократии – он обречен, как и поздний СССР.

Можно сколько угодно, ничего не меняя, говорить про нанотехнологии и модернизацию, но для того, чтобы побыстрее доехать из Петербурга в Москву, мы садимся в немецкие вагоны, которые едут по японским рельсам. «Урал­вагонзавод», может быть, очень патриотичен. Но лучше бы мы вагоны хорошие делали.

– Поэтому вы отправили сына и дочь учиться за границу?

– Я просто считаю, что у нас отвратительное гуманитарное образование. К тому же очень важно учиться вне дома. Неправильно, когда студент приходит после лекций к родителям. Это время жить и выбирать. Это лучшее время для понимания того, что открыт весь мир. Что мировой опыт – не что-то заграничное, а вполне естественное.

– Дети там остались?

– Иван отучился и работает здесь. Он придумал и продюсирует интернет-проект «Рэп-инфо» (новости речитативом для тех, кто не смотрит ТВ). Дочь оканчивает социологию. Собиралась работать здесь. Скоро станет ясно точно. Я не вижу проблемы.

Мы почему-то отгораживаемся: здесь свои, а там чужие... Это опять-таки оправдание азиатчины: «Мы такие высокодуховные, а у них там все погрязло во грехе...» Говорю же: я русский европеист.

– Если страна не ведет меня в Европу, тогда сам пойду?

– Да, есть проблема отсутствия общественного проекта. Мы все решаем проекты личные. В 2000‑е годы атомизация общества усилилась. Даже поведенческие установки так называемой элиты свидетельствуют об этом...

Почему так возмущают людей недвижимость и счета наших чиновников за границей? Потому что, рассказывая антизападные ужастики, сами они наслаждаются жизнью за бугром. Вы же врете и не краснеете! Вы же не исповедуете то, что проповедуете! Поп, ты ж сам не веришь!..

Читайте также:

"Парфенов" как альтернатива "сурковской пропаганде"

Борис Корчевников развязал войну с Леонидом Парфеновым