Юлия Меньшова не верит в восстановление справедливости

Юлия Меньшова, которую в прошлом десятилетии все знали как телеведущую («Я сама» и другие передачи), активно занимается театральной деятельностью. На прошлой неделе с ее участием прошла премьера спектакля «Валентинов день».

– Юлия, с премьерой вас! «Валентинов день» снова о вечном, о любви?

– Да, спектакль о любви, это самая первая пьеса Ивана Вырыпаева, сейчас довольно известного драматурга и режиссера. Наш спектакль не совсем мелодрама, скорее трагикомедия. Только в юности представляется, что любовь – это такое прекрасное и замечательное состояние, в котором нет никакого быта, никаких проблем, которые в нее вмешиваются. А в этой пьесе – «Валентинов день» – как раз исследуется та сторона любви, которая сталкивается с разными обстоятельствами, как это в нашей жизни и бывает.

Репертуарный театр ждет непростая судьба

– Говорят, что играть в антрепризах не очень престижно: мол, это для денег только. Вы уже не первый год в них играете. Что скептикам отвечаете?

– Главное достоинство антрепризы в том, что это твой личный и, что важно, абсолютно свободный выбор. И ты всегда можешь отказаться участвовать в спектакле, который, как тебе кажется, не получается. Не говоря уже о том, что еще до начала работы ты выбираешь, нравится ли пьеса, режиссер, актерская компания. Этим и прекрасна антреприза.

На самом деле я убеждена, что репертуарный театр, к сожалению, ждут не лучшие времена. На территории России и бывшего Советского Союза остается столь огромное количество репертуарных театров, что это в некотором смысле уже такой анахронизм, наследие Советского Союза, что не идет на пользу ни самому театру, ни государству. Это вопрос очень тонкий и сложный. Я предполагаю, что репертуарных государственных театров останется мало, большинство из ныне существующих закроются, хотя бы по экономическим соображениям. И антреприза в той или иной форме станет для всех нас обыденностью. Будут ли собирать труппы на спектакль или набирать по контракту на несколько лет, не знаю. Но что-то будет меняться. Иначе театр ждет стагнация.

Но когда говорят, что существующая ныне антреприза – это плохо по определению, могу ответственно возражать, что это неправда. Например, «Валентинов день» я не отношу к спектаклям антрепризным в этом понимании. Это серьезная работа с очень интересными людьми, с очень хорошим режиссером. Или, скажем, антрепризный спектакль «Безымянная звезда» – из серии тех, что ставят в стационарных театрах: с прекрасными декорациями, с роскошным художником по костюмам Викой Севрюковой, лауреатом «Золотой маски».

– А вы как-то затрагиваете в своей среде эти темы? Скажем, с родителями? У вас же мама (Вера Алентова. – Ред.) служит в репертуарном Театре имени Пушкина. Она разделяет ваше мнение или вы эти темы не обсуждаете?

– Мы как-то особенно на эту тему никогда не разговаривали, но я точно знаю, что между нами нет никакого антагонизма. Нет такого, что вот она служит в театре, а мое дело – это не театр, а так… Она видела все спектакли, которые я играю, и никогда не было такой реакции, что, мол, ай-ай-ай, это нехорошо, но ради денег надо. Вообще, я тщательно выбираю материал и часто отказываюсь от проектов, которые мне не нравятся, в которых чувствую те тенденции, о которых вы говорите. Только ради денег позориться не буду: не хочу, неинтересно.

Абстрагироваться от того, что мы родственники

– Недавно вы дебютировали в качестве постановщика, сделав подарок к грядущему юбилею вашей мамы. Ваши родители Владимир Меньшов и Вера Алентова сыграли под режиссерским руководством дочери. Долго решались на такой дебют?

– С одной стороны, я на это решалась двадцать лет, потому что мне очень давно была любопытна театральная режиссура и мне казалось, что я могу. Но в то же время мне было страшно – вдруг окажется, что я ошибаюсь, что всех разочарую. С другой стороны, я не так долго решалась. Чтобы сделать спектакль к своему юбилею, в ряду других пьес мама рассматривала «Любовные письма». Я ее прочитала, и она настолько заразила меня! Я была настолько ведома своими фантазиями о том, каким может быть этот спектакль, что совершенно забыла любой страх и ужас. Я хорошо себе представляла, как это делать.

– А вот, кстати, совершенно непонятно, как вы это делали, потому что невозможно представить репетиционный процесс: спектакль играют ваши родители, а вы ими руководите…

– Это было, безусловно, сложно. И родителям, и мне нужно было переориентироваться так, чтобы начать слушать и слышать друг друга как-то иначе, абстрагироваться от того, что мы родственники. Вопрос не в умилительном взгляде на меня как на дочь и не в том, что яйца курицу учат, а в том, что нужно было преодолеть какую-то близость, сердечную реакцию на слова, какие-то замечания, разделить это и понять, что здесь никто не посягает ни на чей авторитет. Вот так мы и работали – решая вопрос этих эмоций, которые сюда вольно или невольно подмешивались.

Все, что связано с законом, у нас работает плохо

– В наше общество сейчас вольно или невольно подмешиваются политические эмоции. Я помню, что в середине 2000-х вы признавались в своей аполитичности. Сейчас митинги – тема №1, в том числе на лавочках, на улицах. Вы тоже были в рядах тех, кто призывал выходить на площади. Каких перемен лично вам хотелось бы?

– Мне хотелось бы перемен в сторону законности. Вся моя политическая заинтересованность сосредоточена на этом пункте, и во мне нет каких-то запросов на революции. Я даже боюсь этого, зная, что ментальность у всех в нашей стране такая, что эмоциональные разговоры, к сожалению, часто заканчиваются мордобоем. Но все, что касается буквы закона, у нас плохо работает, начиная с судов. Я знаю, что у меня, как у гражданина, сегодня нет последней инстанции. Я не верю в то, что, если меня обманут, что, если меня обворуют, что, если в обществе, в котором я проживаю, случится несправедливость, она будет восстановлена в суде. Особенно если речь пойдет о тяжбе между гражданином и государством.

– А вы уверены, что в России это в принципе возможно изменить?

– Знаете, а это впервые в нашей истории стало сформулированной целым поколением ценностью. Одно дело, когда говорили абстрактно: «Хочется жить хорошо», это такие советские наши идеалы, и другое – когда стал понятен механизм и составляющие этого «хорошо». И термины «честно» и «законно» перестали быть только личными морально-нравственными ориентирами. Эти принципы люди каждый день применяют в своей деловой практике. В той же антрепризе я договариваюсь и со мной договариваются. Мои права учитываются, и моя ответственность записана в договоре, который я всегда внимательно читаю, а не подмахиваю. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, возможно ли это в России: мне кажется, да. Посмотрите хотя бы на тех людей, которые выходили на Болотную площадь, на проспект Сахарова, когда еще не так сильна была политизация. В декабре было главное: давайте по-честному, потому что мы точно знаем, как по-честному.
 

– Но вы, скажем, верите, что подсчитают честно в этот раз – на президентских выборах?

– (После долгой паузы.) Не знаю.