Борис Гребенщиков: вся жизнь в поисках свежих смыслов

Человек из Кемерово, Тайный узбек, Сестра Хаос, Брат Никотин – образы, созданные Борисом Гребенщиковым в песнях (а этих песен уже более 600), нестандартны, загадочны и дают простор для интерпретаций. То увлекаясь буддизмом, то уходя в христианские библейские сюжеты, БГ умудряется удерживать вокруг себя ауру странного и загадочного гуру.

Творческих личностей в России всегда было в достатке, но, пожалуй, именно БГ являет собой образ носителя глубинных истин рубежа наших веков. Он не Лев Толстой, не Солженицын. Кто-то относится к нему с юмором и даже с раздражением, кто-то – со всей серьезностью. А кто-то – с пристрастием фаната, продолжая мысленно держать концертные плакаты конца 80-х – начала 90-х, на которых было написано: «БГ, ты БоГ!»

Несколько лет назад Гребенщиков объявил, что больше не дает интервью. Все сказано. Но мне когда-то довелось поговорить с Борис Борисычем довольно обстоятельно. Услышав, что его персона вызывает своего рода культ у весьма изысканной публики, что в нем и на нем постоянно пытаются найти символы, музыкант в своем стиле ответил: «Мне всегда было интересно, почему. Мне мои занятия кажутся вполне нормальными. Непонятно, почему все остальные живут так скучно...»

– Если честно, я не знаю, в чем его феноменальность. Он просто хороший парень, хороший музыкант, – признался нам давний приятель БГ, критик Артемий Троицкий. – Но, во-первых, у Бори песни умные. Во-вторых, очень часто недосказанные и не вполне понятные, что создает ощущение предполагаемой, но не вполне осязаемой глубины. В-третьих, он проповедует духовные практики: буддизм, местами индуизм, совсем редко православие. Все это способствует эдакому спиритуальному интересу к нему: не хочу употреблять слово «духовному». И эти свои увлечения он воплощает в песнях.

«Пробить» первую пластинку помогли Пугачева и Вознесенский

В начале творческого пути БГ звезд с неба не хватал и дикого восторга не вызывал даже у коллег по цеху.

– Борька стал очень хорош постепенно, – сказал мне Андрей Макаревич. – Когда мы его услышали в Таллине, это была милая хипповая акустическая команда с богоподобным Всеволодом Гаккелем, виолончелью, с Дюшей Романовым. Это было очень симпатично, музыкально, но безумного восторга от их песен я тогда не испытывал. Очень сильные вещи у Гребенщикова появились позднее, где-то уже в 80-е годы.

Таллинский фестиваль 1976 года – это было время, можно сказать, доисторическое по меркам истории русского рока, который расцвел в 80-е. К слову, у самого БГ Макаревич, да и фестиваль оставил совсем другие воспоминания. Приняли «Аквариум» там неохотно, «худсовет» они проходили со скрипом, получив определение «ахматовщина». Команде из Ленинграда дали возможность выступить, только когда все участники закончились. Что касается знакомства с «Машиной времени», то...

– В Таллине познакомились с «Машиной», – вспоминал Гребенщиков. – Знакомство началось с того, что они пытались соблазнить мою жену и увезти ее в свой номер; увезли меня вместе с ней, и я сильно напился. Жену они так и не соблазнили, но мы сильно подружились. Потом они выяснили, что я музыкант и что моя музыка им нравится.

Впрочем, все это было чуть позже. А пока...

1973 год, Ленинград. 20-летний Гребенщиков с литератором Анатолием «Джорджем» Гуницким (впрочем, он ровесник БГ, поэтому литератором и тем более драматургом на тот момент его называть было бы нелепо – скорее просто друг по питерскому двору на Алтайской улице, 22), начитавшись Беккета из журнала «Иностранная литература», познакомившиеся с Платоновым и Бабелем благодаря школьной учительнице Асе Львовне Майзель, пропитанные музыкой, пойманной на «вражеских голосах», записывают первый магнитоальбом «Искушение святого Аквариума». 

Спустя годы к той записи Гребенщиков относится более чем скептически, а себя и Джорджа называет «идиотами». «Некие звуки, стуки, пленки задом наперед, петли, стихи и фразы. Очень смешно, но очень плохо записано. Характерное название последней вещи – «Пение птиц и птичек на могиле сдохшего ума», – пишет он в 1980-м своему другу Артемию Троицкому.

Историческая запись «двух идиотов» считалась утерянной и, возможно, так и не была бы найдена, если бы не появление интернета. В 1997-м она обнаружилась у кого-то из участников виртуального сообщества «Планета Аквариум» и в итоге была издана в серии «Доисторический Аквариум». Именно там появился ставший впоследствии знаменитым «Мочалкин блюз».

Первая официальная грампластинка вышла на «Мелодии» в 1987-м. «Пробить» ее удалось с большим трудом благодаря усилиям Андрея Вознесенского (он написал предисловие, которое напечатали на обложке) и Аллы Пугачевой.

– И «Мелодия», и худсовет были настроены на то, что если уж необходимо выпускать «Аквариум», то нужно оставить минимум вещей, которые могут вызвать какое-то сомнение, раздражение, – делился со мной БГ много лет спустя. – Поэтому пытались сделать так, чтобы убрать вообще все живое. Но пришли Андрей с Аллой (мы не были тогда близко знакомы), зашли на пять минут, вышли и сказали: «Все, старик, можешь не волноваться!»

«Аквариум» из ленинградского андеграунда

– Известно высказывание Гребенщикова, что «Аквариум» – это не музыкальный коллектив, а образ жизни, – говорит экс-музыкант группы Олег Сакмаров. – Сейчас, в эпоху профессиональных поп-коллективов, даже и не вполне понятно, что он имел в виду. На самом деле в 70-е годы возникли новые отношения между человеком и музыкой. Суть в том, что неважно, какие ноты и звуки извлекаются. Важен тот набор людей, которые вкладывают в это свою личную энергию. Музыка – только форма распространения энергии. «Аквариум» сформировался вокруг Гребенщикова стихийно. Сами собой подбирались люди, которые были ему близки и были готовы к выполнению, говоря пафосным языком, духовных, энергетических, магических задач – назовите это как угодно. В 80-е это была дружеская тусовочная компания, и это был «золотой состав» «Аквариума»: Дюша (Андрей Романов), Фан (Михаил Файнштейн-Васильев), Гаккель, чуть попозже Тит (Александр Титов, играет и в нынешнем «Аквариуме»). Я тогда с ними не играл, но в этой компании находился, и это было удивительное время...

Контркультурная тусовка Ленинграда, в которой Гребенщиков варился и занимал одно из центральных мест, была явлением уникальным. Она существовала и развивалась скорее вопреки советской системе и официальному масскульту. Сегодня этот парадокс является одним из аргументов сторонников цензуры: вот, мол, смотрите, что смогло у нас вырасти ВОПРЕКИ. Дескать, не будь запретов и ограничений, в условиях полной свободы кем были бы Курехин, Цой, легендарные питерские митьки? Собрал бы Коля Васин у себя дома музей The Beatles, превратившийся сейчас в «храм любви, мира и музыки имени Джона Леннона» на Лиговском, если бы плакаты, пластинки и журналы с битлами продавались на каждом шагу? Ценность этой музыки, этих кумиров, играющих на этих крутых инструментах, отчасти определялась недоступностью всего этого в нашей стране.

Уникальный разноцветный хиппи-мир внутри серого, тусклого, утыканного агитплакатами и расчерченного на миллиметровой бумаге Советского Союза совершенно поразил американскую девушку Джоанну Стингрей, приехавшую в СССР и оказавшуюся такой же безбашенной, как и все наши будущие кумиры миллионов. Осенью 1984 года Стингрей прилетела в Ленинград с подарком для БГ – стильной красной гитарой Fender Stratocaster, которую выпросила у кого-то из команды Дэвида Боуи и с трудом ввезла в СССР под обязательство непременно вывезти обратно. Весной 2019 года Стингрей приехала в Петербург с книгой воспоминаний о том времени, проведенном в строгой и холодной стране среди русских парней, одержимых рок-музыкой.

Стингрей, помимо концертов в Ленинградском рок-клубе на Рубинштейна, 13 и тусовок на прокуренных кухнях, вспоминает, например, эпизод с той самой гитарой:

«Борис, мне ужасно неловко заводить об этом разговор, но что делать с красным Stratocaster’ом? Таможенники все тщательно записали и сказали, что я обязательно должна вывезти его из страны»... Африка протянул мне футляр, который я тут же открыла. Внутри лежала гитара с выкрашенным в яркий красный цвет самодельным деревянным корпусом. Серийный номер находился в нужном месте, и, сличив его с тем, что был записан у меня на обороте таможенной декларации, я убедилась, что он полностью идентичен. «Просто невероятно!» Что я еще могла сказать?.. В Америке, не сталкиваясь ни с настоящими трудностями, ни с цензурой, я всегда жила по правилам. У этих ребят все было не так. Когда возникает проблема, они находят способ ее решить».

Ленинградский рок-клуб, кафе «Сайгон», квартиры Гребенщикова и Майка Науменко в Питере, квартиры Александра Липницкого и Артемия Троицкого в Москве, летом пляжные посиделки, шастанье по друзьям в поисках новой музыки, западных журналов и книг – примерно такой была география обитания ленинградского рок-андеграунда.

– 95% наших тогдашних интересов – это то, что в открытом доступе в Советском Союзе отсутствовало, – вспоминает Троицкий. – Что касается квартиры Бори, это было довольно загадочное место. Во-первых, это была коммуналка, но почему-то без соседей. Просто открытая квартира, причем с выходом на крышу, где все курили. Постоянно звучала музыка. Люди приходили, все выпивали, уходили. Обстановка была самая убогая, но при этом там висели всякие смешные картинки, постеры с музыкантами. В принципе в фильме «Лето» интерьер передан довольно точно.

Тбилиси-80

Те, кто интересуется рок-н-роллом, о тбилисском фестивале 1980 года знают, наверное, всё. Это был первый крупный смотр советского рока, организованный местной филармонией. Перед московской Олимпиадой стало можно кое-что: советская система пыталась показать западному миру, что ничто человеческое нам здесь не чуждо. Но выступление «Аквариума» привелоутвержденное органами ВЛКСМ жюри (в его составе были Юрий Саульский, Гия Канчели и другие уважаемые композиторы и педагоги) в критическое состояние. Во времена, когда любое лишнее шевеление на сцене считалось нарушением неписаных канонов, Гребенщиков валялся на полу с гитарой между ног, а один из музыкантов изобразил автоматную очередь, направленную в зал.

Советское жюри обвинило хулиганский «Аквариум» аж в гомосексуализме (Гаккель поставил на лежащего БГ виолончель) и мало того что дисквалифицировало группу, так еще и настрочило кляузы по месту работы и по партийно-комсомольской вертикали. Гребенщикова выгнали с должности младшего научного сотрудника Института социологии, где он работал после окончания Ленинградского университета.

«По всем адресам было разослано письмо, в котором говорилось, что группа «Аквариум» играет антисоветские произведения, что они выродки советской музыки и враги народа номер один. Когда меня уволили, я стал свободным человеком и чувствую себя с тех пор прекрасно», – рассказывал БГ в разговоре со Стингрей.

– Понимаете, они перевели меня в свободные люди, – уточнял Борис Борисыч уже в нулевые. – До апреля 1980 года я был младшим научным сотрудником, был как-то связан с обществом. Когда после этого в одночасье я оказался на улице безо всяких связей с приличным обществом и пошел работать сторожем, я автоматически стал маргиналом. В обществе, особенно в том, которое было тогда, находиться в социальной зависимости от чего-то было очень тяжело. Быть маргиналом значительно свободнее.

«Я панк и делаю только то, что люблю»

Воспоминания Джоанны Стингрей во многом строятся на ее страхе перед КГБ. При этом та субкультура, в которую она попала благодаря Гребенщикову, была на удивление флегматична к вниманию и давлению идеологов и борцов за «мораль и нравственность».

– Советская власть была нам абсолютно неинтересна, мы жили в каком-то своем параллельном мире, – вспоминает эпоху Троицкий. – А Боря вообще имеет счастливое свойство навласть плевать. Он знает цену этой власти и относится к ней абсолютно трезво, предпочитая находиться на дистанции и двигаться так, как вода течет. Его интересуют гораздо более серьезные вещи.

Впрочем, значительно позже был у БГ эпизод, когда с властью он сблизился довольно сильно. Дружба с одним из главных идеологов путинского Кремля Владиславом Сурковым обсуждалась тогда довольно активно. Именно Гребенщиков вбрасывал в администрацию президента идеи о том, что хорошо бы поддержать на радио и ТВ проекты по (говоря советскими штампами) популяризации рок-музыки среди широких слоев населения. Тогда же БГ устроил встречу идеолога Суркова с российскими рок-звездами. И тогда же признавался мне, что ему постоянно предлагают какие-то должности. Спросил его как-то, не министра ли культуры часом.

– Упаси боже! – ответил он. – Никогда в жизни туда не пойду. Мне и Суркова чудовищно жалко. Я не могу идти на пост. Не могу работать в системе. Я панк и делаю только то, что люблю.

Если теперь, в конце десятых, БГ все чаще обретает гармонию, играя бесплатно для простых смертных в подземных переходах и торговых центрах, то тогда, в середине нулевых, казалось, что он действительно завершал свою эволюцию. Пройдя путь от панка до человека, вхожего в администрацию президента, и приветствуя участие власти в продвижении рок-н-ролла, пусть даже во имя борьбы с засильем низкопробных «фабрик звезд».

– Борис Борисыч, – спросил тогда его я, – как известно, Ленинградский рок-клуб был если не под полным контролем КГБ, то...

– Он был под полным контролем КГБ. Более того, КГБ его и «пробил». Если бы не было КГБ, не было бы рок-клуба.

– Ситуация повторяется?

– В данный момент я бы приветствовал участие теперешнего КГБ, потому что там, как правило, не все глупые ребята. Могут придумать какие-то интересные вещи. Ведь все замечают, что КГБ тогда клубу не особенно помешал. Поэтому неважно, кто будет делать. Важно, чтобы это делалось с чистыми намерениями и чистыми руками.

После встречи музыкантов с Сурковым к Гребенщикову сразу же пришел генеральный директор «Радио России» – воплощать идею популяризации рок-н-ролла. Все это оформилось в еженедельный радиопроект «Аэростат», в рамках которого вышло более 700 выпусков. Но от Севы Новгородцева и его влияния на советские умы через Би-би-си это было очень далеко.

Разрешенный рок в России вообще как-то не очень приживается. Например, Шевчук, несколько потерявшийся в 90-е, обрел второе дыхание в тот момент, когда в российском воздухе стало снова уменьшаться количество кислорода. То же можно сказать и про Макаревича, хотя с ним история все-таки особая: лидер «Машины времени» интересуется политикой и впрягается в нее более очевидным образом. Что касается Гребенщикова, он – исключение в этой рок-плеяде, прорвавшейся из советского андеграунда. 90-е для «Аквариума» – пора настоящего расцвета. Оковы КГБ можно признать составной частью таких ансамблей, как «ДДТ», но вот «Аквариуму» они действительно мешали. С приходом к власти Горбачева чем больше было свободы, тем профессиональнее и эффектнее выглядел коллектив, возглавляемый БГ. Ему не было необходимости искать точку приложения своего бунтарского начала, поскольку этого начала у «Аквариума» и не было. Было лишь желание познавать, созерцать и философствовать, а для этого с падением железного занавеса мир как раз открылся.

Благороден, но холоден

– Боря – человек творческий, особый, и к нему нельзя подходить с теми мерками, с которыми мы подходим к обычным людям, с кем имеем обычные дружеские отношения, – говорит Артемий Троицкий. – Я бы не сказал, что как друг он отличается какой-то особой сердечностью или надежностью. Человек он достаточно неуловимый и обращенный скорее в себя, нежели вовне. Никак не экстраверт. У меня с ним бывали какие-то ссоры, которые, возможно, были инициированы скорее с моей стороны тем, что он кажется в принципе человеком холодным. Его душевность немного отчужденная... Близко дружить с ним, кажется, очень трудно, и по-настоящему близких друзей я у него не знаю ни одного. Таким другом был Сева Гаккель, но даже с Севой они умудрились каким-то образом разойтись. На самом деле самый близкий друг – жена Ирина, и, думаю, с ней самые глубокие отношения.

Зато музыканты обожают Гребенщикова как работодателя. 

– Форма распределения благ была настолько благородной и красивой, что я по сей день диву даюсь, – говорит Сакмаров, ушедший из коллектива в 1997-м. – Все понимали, что деньги приносит Гребенщиков, и он был достаточно щедр. Таким и сейчас остается. Например, редко кто делился с музыкантами доходом от пластинок, а он нам раздавал. Были моменты, когда я попадал в какие-то критические ситуации, и он мне очень помогал, давал большие суммы денег, и безвозмездно. У Севы Гаккеля вышла в свое время книжка «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом» – на мой взгляд, там было много обидного и несправедливого. Я сейчас от Гребенщикова никак не завишу и мог бы говорить что угодно, но он действительно благороден.

Мифология, заполнившая религиозный вакуум

Симбиоз всего того интересного, что удалось впитать к 20 годам Гребенщикову и его друзьям, и лег в основу панк-рока и авангарда, который теперь, разбавленный мейнстримом и помноженный на ворох прочитанного, увиденного и осмысленного, мы регулярно получаем от Бориса Борисыча и его музыкантов.

– Период шатания у Бори закончился где-то, наверное, к середине 80-х годов, – говорит Троицкий. – Он перестал активно экспериментировать с музыкальной фактурой своих песен. Начиная с альбомов «День Серебра» и «Дети декабря» и до сегодняшнего дня, я считаю, она принципиально никак не изменилась. Что касается поэзии, тут у него особого дрейфа и не было. Он очень рано нашел себя как поэт: свой почерк, свой лексикон, свою тематику. Его песни образца 1977–1979 годов от песен образца 2019 года по лирике различаются несильно.

Олег Сакмаров, пришедший в коллектив в 1989-м, однако, считает, что музыка группы прошла несколько очень важных фаз:

– К концу 80-х стал формироваться новый «Аквариум» в связи с новыми задачами. У Гребенщикова появился цикл песен, который потом был назван «Русским альбомом». Это принципиально нового типа песни. Идеологически, эстетически и даже политически. Он подтянул новых музыкантов, и «Аквариум» в этот период вообще назывался «БГ-Бэндом». Дальше «Аквариум» изменился, когда Гребенщиков стал буддистом. 

Творческие этапы группы неразрывно связаны с этапами познания мира Борис Борисычем. 

– Он постоянно познает что-то новое и учится до сих пор, – продолжает Олег Сакмаров. – У него дар если не проповедника, то уж точно педагога: своими знаниями он хочет поделиться. Эзотерика, индуизм, буддизм, православие... Впитывает окружающую жизнь – от бытовых вещей до магических – и умеет передать свои ощущения. Он большой поэт и продолжал ленинградско-питерские традиции обэриутов, Хармса (если брать ранний «Аквариум»)... Альбом «Треугольник», например, связан с авангардной поэзией. Его тексты и даже некоторые жаргонные словечки вроде митьковского «дык ёлы-палы» не из пальца высосаны. Это язык той художественной среды, в которой он находился или находится. Он возвысил рок-н-ролл до эдакой квазирелигии, собственной мифологии, которая отчасти заполнила собой религиозный вакуум. Хотя эта мифология порой имеет карнавальный характер: например, «тайный узбек» звучит очень смешно. Но Гребенщиков прекрасно понимает коллективное бессознательное, и эти образы на самом деле взяты из нашей жизни.

По стандартам музыкальной индустрии БГ набрал неслыханную скорость: выпускал с командой по пять альбомов в год (остальные коллективы – что российские, что западные – порой выдавливали из себя по одному в два-три года). При этом к качеству пластинок «Аквариума» вопросов не было.

– Ограничивает только скорость работы, я мог бы сделать гораздо больше, – признавался мне Гребенщиков 15 лет назад. – С моей точки зрения, то, что мы делаем, уникально, никто больше этого не делает. Если бы мои любимые музыканты работали чуть больше, чем они это делают сейчас, то было бы значительно лучше. 

БГ никогда не был адептом тяжелого рока с мощной ритм-секцией, хотя именно этот формат к 80-м стал определять мировую музыкальную моду. Он знакомил страну с глэм-роком, регги и другими не очевидными, особенно для советского меломана, жанрами. Самое большое влияние на него оказали Боб Дилан, Дэвид Боуи и Боб Марли. 

– Гребенщиков делал с мировым рок-н-роллом то же, что Пушкин и другие молодые поэты в начале XIX века с римской поэзией, когда они переводили тексты на русский, но на самом деле эти тексты были во многом авторские. И благодаря этому русская культура окунулась в античную, – заключает Сакмаров. – Кстати, стихи Гребенщикова бессмысленно читать глазами и вслух без привязки к его авторской интонации. И те книги его стихов, которые периодически издают, нельзя воспринимать как поэтические сборники. Это всего лишь подспорье для прослушивания его альбомов.

Андеграунд 2.0

Про Гребенщикова – человека-легенду – приятели и бывшие соратники рассказывают с удовольствием и в подробностях. Единственный вопрос, на который они синхронно пожимают плечами: что за такая новая религия у мэтра – закатывать концерты на улицах городов, в подземных переходах и в торговых центрах? Зачем ему, заслуженному человеку, кавалеру ордена «За заслуги перед Отечеством», это вдруг понадобилось?

А ответ, возможно, проще, чем мы думаем. 65-летний Борис Борисович снова уходит в андеграунд. Для таких, как он, музицировать в филармониях с чинной публикой, рассаженной в обитые бархатом кресла, невыносимо скучно и душно. Он продолжает поиски свежих смыслов. Идут десятилетия... С 80-х для него почти ничего не поменялось: рок-н-ролл мертв, а БГ жив.

Цитаты

О публике

«Играние концерта сродни физическому процессу любви. Чем больше партнеру это нравится, тем лучше тебе и тем лучше получается».

О Москве

«Я люблю Москву. Другое дело, что у вас в городе много соблазнов, а потому не могу задерживаться надолго. Обычно дело ограничивается несколькими днями. Мы играем концерты и уезжаем. В Москве я боюсь спиться».

О Петербурге

«Я к нему отношусь с большой теплотой и одновременно с печалью, поскольку этот город, как мне кажется, был неудачной попыткой выстроить себе свою собственную Европу. Петербург не изменился, в нем есть свои мрачные стороны, город на самом деле полон теней, но за счет этого в нем есть что-то позитивное. Что-то такое, что заставляет меня в нем жить всю жизнь».

О комсомоле

«В комсомоле я находился 13 лет. Когда поступал, часть ритуала заключалась в том, что на вопрос, почему вступаешь в комсомол, нужно было ответить: «Я хочу находиться в авангарде советской молодежи». Через много лет я понял, что не отступил от своей клятвы».

О буддизме и православии

«Бог один, человеческое сознание тоже едино. Разница между религиями – это разница между культурами. Понимая это, ты понимаешь, что речь идет об одном и том же».

О музыке

«Музыка – одна из вещей, которая в жизни меня интересует больше всего, поэтому я могу слушать ее в любое время в любом месте. В Индии есть теория, что на каждое время суток есть своя определенная музыка. Ту, которую можно слушать утром, не рекомендуется слушать вечером, и наоборот. Я проверил это на себе (а индийскую музыку я слушаю очень давно, с юношеских лет, и в последнее время я слушаю все больше и больше), и получается, что это правда. Но мне не хватает в день дополнительно часов десять, просто для музыки. Я не успеваю прослушать все, что хочу».

О будущем

«Будущего нет в природе, эта вещь придуманная. Есть бесконечное и настоящее. Я живу только в настоящем. Я знаю, что могу сделать еще несколько для меня очень интересных вещей. Что будет потом, меня совсем не интересует».

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник+» №04-2019 под заголовком «Борис Гребенщиков: вся жизнь в поисках свежих смыслов».