Эдгард Запашный: Мы с братом перестали быть дешевыми артистами

Мы поговорили с «королем ринга» Эдгардом Запашным накануне премьеры нового семейного шоу «Камелот», которое пройдет в новогодние праздники в «Лужниках».

На «Короле ринга» почувствовал себя лохом

– Что мне в вас нравится – вы прямо говорите: «Участвую в телепроектах, чтобы привлечь к себе внимание».
– Конечно. А чего врать?

– Бывает, что приходится переступать через себя, общаясь со звездами?
– Сейчас, перед тем как ехать или идти на шоу, я узнаю, кто там будет. Не со всеми хочется видеться.
Во Франции, на съемках «Больших гонок», один популярный артист, узнав, что ему предстоит войти в сектор к быкам, побледнел и сказал: «Ни под каким предлогом». Попросил выручить. Я вызвался на конкурс вместо него. А когда смотрел шоу дома по телевизору, увидел, как к этому артисту подбегают с микрофоном, а он рвет на себе рубаху: «Почему меня к быкам не пустили? Я так хотел…» Я в шоке. При мне бы он это на камеру сказал – не знаю, что бы сделал.

Кого люблю, так это Лешку Чумакова, Рыжего из «Иванушек» – они никогда врать не будут.

– Что же вам никто не подсказал, когда участвовали в «Короле ринга», все детали оговорить? Другие за каждый бой деньги получали – вы один дрались бесплатно.
– Из 12 человек, которые выходили на ринг, нас, по-моему, только двое было, кто не спросил про деньги. Когда мне позвонили, мы в течение месяца обсуждали все, кроме денег. У меня даже в голове не было, что за это могут еще и платить.
А когда узнал, что почти все получают деньги, стало противно, что организаторы могли предложить деньги, но молчали, когда совали мне на подпись контракт. Я прямо ждал, что кто-то из продюсеров или редакторов подойдет и подарит футболку с надписью «Лох» на спине… Я не завидовал, не выяснял, кто сколько получает за бой. Я даже про призовой миллион узнал из телеэфира. Два или три боя провел, сидел дома и вдруг услышал, что Познер говорит про миллион.

– После этого вы стали опытнее в денежных вопросах?
– Этот случай для меня ничего не значил. Мы с братом давно перестали быть дешевыми артистами. Я вообще пронырливый в плане денег – чувствую, где они есть, и не стесняюсь торговаться, иногда продавать самого себя. Просто я для себя уяснил, что наше телевидение стало платежеспособным и что теперь, когда мне будут предлагать что-либо, я смогу задавать вопрос по поводу денег.

На новом шоу стану злым бородатым брюнетом

– Продавать билеты на новое шоу «Камелот» вы начали едва ли не в сентябре. Страхуетесь? Боитесь не собрать зал?
– Выражение «боитесь не собрать зал» абсолютно неприемлемо. Мы планируем не один, не два спектакля, а сразу 45. В прошлом году было на три меньше.

250 тысяч зрителей – очень большая цифра. Нам предстоит продать гигантское количество билетов, и открывать их продажу за три месяца абсолютно нормально. Плюс конкуренция со стороны представлений, которые идут параллельно с нами. Пусть знают, что Запашные и в этом году будут делать что-то в Москве и заранее готовятся.

– Конкурентам есть чего опасаться?
– У нас будет грандиозное шоу, в котором задействованы около 150 артистов, 9 тигров,
3 льва (вообще-то их у нас пять, но двое еще маленькие), 14 лошадей, около 20 собак, 5 обезьян и 6 попугаев. Партер мы в этом году совсем уберем, оборудуем два манежа – сухопутный и водный с бассейном и фонтанами (режиссер «подводной» части спектакля – синхронистка Мария Киселева)…

– Главными героями представления станут рыцари. Но на печального рыцаря вы не очень похожи…
– Напрасно иронизируете. Сейчас я как раз претендую на звание рыцаря не печального, а злого. Я перекрасил волосы, стал жгучим брюнетом, на сцену вый-ду с бородой. Буквально вчера заказал себе контактные линзы – у меня будут очень страшные глаза. То есть предстану в другом образе, отличном от того положительного брутального парня, к которому зрители привыкли.

– Я знаю, у вас дома есть рыцарская комната с камином и оружием. Оно в вашем шоу «выстрелит»?
– Дома хранятся подарки семьи, друзей. Это святое. А специально к этому шоу мы изготовили 20 мечей, множество секир, топоров. Для нас с братом были выкованы настоящие латы – кузнецы снимали с нас мерки. На днях мы в очередной раз примерили доспехи, и брат сказал, посмотрев на меня: «Здорово, теперь в рыцарском зале стоять будешь». (Смеется.)

У нас четыре фургона с животными и три – с багажом

– Вас дома не застать – почти все время в длительных гастролях…
– Не меньше месяца в одном городе.

– Певцам проще, им тигров с собой возить не нужно.
– Мы имеем некое преимущество – не ограничены определенным слоем публики, как некоторые эстрадные исполнители. На Серова ходит один контингент людей, на Сердючку – другой. Они не могут дать в одном городе больше двух-трех концертов. Это и порой абсолютно неоправданные гигантские гонорары. Билеты делают такими дорогими, что за такие деньги никто на концерты ходить не хочет. Я не пытаюсь кого-то принизить, но много езжу по стране и вижу, что работают артисты в основном по старинке. Мало кто пытается делать из своего концерта шоу, по-настоящему оправдывает средства зрителей. Это Киркоров, Пугачева (я был на ее брянском концерте), Александр Песков, Леонтьев. Вот, пожалуй, и все. За последние 5 лет я, к сожалению, больше ни у кого не видел 20 человек балета, живого оркестра, пиротехники.

– В основном чёс?
– Да, дорогая видеоверсия нового альбома из Москвы. Вбухивают деньги в рекламу и чешут по стране на волне популярности. У нас в цирке это называется «бандажно-тапочная программа» – когда у артистов нет ни животных, ни реквизита: бандаж и тапочки надел – и вперед. То же самое на эстраде творится плюс микрофон.

В цирке же в последнее время тенденция делать дорогие программы. Достойно работают братья Шатировы, иллюзионист Анатолий Сокол. 10 грузовиков перевозят все необходимое для «Цирка на воде» и «Цирка на льду» Яны Шевченко. И конечно, народ на них идет. Хотя на телевидение у этих артистов пока не получается прорваться, как удалось нам с братом.

– А вы во сколько машин умещаетесь?
– У нас сейчас семь 14-метровых трейлеров: 4 фургона с животными и 3 с багажом. Плюс 70 человек коллектива.

– Независимая жизнь, поиск альтернативных площадок – ваш с братом осознанный выбор или вынужденная мера?
– Сейчас уже осознанный выбор, а три года назад было вынужденной мерой. При очень хороших отношениях с Максимом Никулиным нам ни разу не удалось поработать в цирке на Цветном. То мы не могли, то у Максима планы менялись, то с режиссерами цирка общего языка не находили. В результате мы поняли, что эта площадка для нас закрыта. Хоть ты тресни!

В цирке на проспекте Вернадского у нас в последнее время тоже стали появляться непонятные сложности. Его дирекция по старинке хочет, чтобы мы туда приходили на поклон. Хотя надо быть очень наивными, чтобы не понимать: мы с братом сегодня – самые продаваемые цирковые артисты. И если они нас не зовут, то мы к ним не должны идти сами. Если у людей их личные амбиции перекрывают здравый смысл, ничего хорошего из нашего совместного бизнеса не получится.

Наши успехи многих бесят

– Как думаете, почему цирковые круги будто не замечают вас? Завидуют?
– Они, конечно, замечают. И наши успехи их очень бесят. Они вынуждены мириться с тем, что у нас все получается, а у них, к сожалению, нет. Когда два парня, которым не было еще и 30 лет, вдруг стали прорываться на большую сцену, не прося ничего ни у кого, их это стало злить.
Второе – человеческий фактор. Можете назвать это завистью. Цирк на Вернадского до сих пор не ассоциируется ни с одним цирковым именем. Вы не назовете ни одного артиста оттуда.

– Только Костюк.
– Который директор. И его имя единственное, которое пишется на афишах большими буквами. Больше ни одного не появилось.
А тут два парня не просто прорвались, а закрепились. Никто нас не «проплатил» – сами всего добились. Мы с братом специально поехали на три цирковых фестиваля, два из которых международные, – и все их выиграли. Потом попали в Книгу рекордов Гиннесса (номер «Прыжок верхом на льве»).

Официальный цирк злит, что нас критиковать не за что. А еще уважаемые режиссерские коллегии, на которых заседают 20 человек, половине из которых под 70 и почти все они народные артисты, раздражает, когда ее участников начинают учить. На нескольких собраниях мы с братом брали слово и пытались доказать, почему тот или иной проект, которые они собирались готовить на бюджетные деньги, будет провален, что тот или иной артист не имеет перспективы, на нем просто отмываются деньги.
А по поводу руководства – дяди своего, Мстислава Запашного, могу сказать, что он в «Росгосцирке» больше пяти лет сидит и не создал ни одного большого проекта, не открыл ни одного имени. Включая своих же родственников – детей, внуков. Имея на руках все – деньги, власть, доступ наверх… Когда мы говорим, что сейчас другое время, надо показывать качество, быть конкурентоспособными, не забывать о пиаре, – нас не слышат. Информповоды, которыми можно заинтересовывать мощные телеканалы, есть, но этим никто не занимается.

В «Росгосцирке» десятилетиями сидят администраторы, которые работают с одними и теми же газетами, у которых очень ограниченный круг читателей. Не хочу никого обижать, но тут надо не их, а «Большие гонки», «Пусть говорят» приводить – то, что сегодня смотрят. Есть у тебя парень, который поехал в Монте-Карло на международный конкурс и своим выступлением заставил поднять попы миллионеров, которые сидят в первых двух рядах, – расскажи о нем. Вся семья принца Альберта, принцесса Стефания стоя аплодировали нашим молодым ребятам. Парни много лет убивались в России в темных, плохо отапливаемых помещениях, поехали за границу, надеясь на новую жизнь, а вернулись – и опять окунулись в реальность Советского Союза, в которой застрял наш цирк.

К родному дяде лучше не обращаться

– Весьма непростые отношения с дядей – ваша боль?
– Скорее это было болью моего отца. Конфликт между дядей и папой случился в далеком 61‑м году, когда нас с Аскольдом еще и на свете не было. Впервые я увидел своего дядю в 1991-м – он заехал к нам домой. Папа не очень любил рассказывать, почему они не общаются. Я это чувствовал и старался не ворошить. Потом, когда мы с братом стали «вставать на ноги» и пару раз обратились к нашему дяде за помощью, он не предпринял ни-че-го. И мы поняли, что не надо продолжать этих попыток.

– Ваш отец ушел из жизни чуть больше года назад. Как перестроилась жизнь в семье, кто теперь главный?
– Если брать последние 5 лет жизни отца, не изменилось практически ничего. Папа уже болел, у него был инсульт, стали появляться провалы в памяти. И папа начал на свое место готовить нашу маму – прежде всего в вопросах творчества, организации гастролей. Если раньше папа был единоличным главой семьи, то в последние годы он разрешил заниматься продюсированием маме. Последние полгода было особенно тяжело, а так все проходило под его контролем.

Я очень долго не смотрел в сторону центрального прохода, где последние 10 лет папа сидел на стульчике, наблюдал за нами. А если взгляд попадал туда – расстраивался, забывал, что мне надо делать на манеже. Теперь понял: папа смотрит на нас не со стульчика, а откуда-то сверху…