Михаил Веллер: в России снова повеяло советским духом

Недавно отметил 60-летие, и на юбилейном вечере в Доме литераторов были забиты под завязку оба зала – большой, где все происходило, и малый, куда все транслировалось. Природа этой славы загадочна для многих, но не для самого Веллера: он-то давно догадался, что в России простая, для многих очевидная правда – самая сенсационная вещь.

«В воздухе стоит запах единомыслия»

– Тебя не было в России месяц, и этот месяц многое изменил. Что ощущается по возвращении в первую очередь?
– Что страна очень ощутимо приблизилась к советскому положению. Дело не столько в фактах, сколько в атмосфере. Начну с того, что признание Южной Осетии и Абхазии лично я абсолютно приветствую, предупреждал о его неизбежности и желательности еще в «Великом последнем шансе». Мы показали силу гордо и последовательно, но почти сразу после этого побили посуду в лавке и вообще оставили за собой широкий слоновий след.
Следствий несколько. Национальное сознание резко возросло и выразилось, как обычно, в угрозах и запретах. Закрыты невиннейшие «Времена» и подчеркнуто лояльный, но дискуссионный «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым». В воздухе стоит родной запах единомыслия. По советскому опыту знаю, что национальное сознание напрямую связано с уровнем хамства на чиновно-бытовом уровне. Традиционные атрибуты сверхдержавы – то, что никуда нельзя дозвониться, ни от кого не добьешься конкретного ответа, все они опять одни, а нас много – и т.д. Уровень разговора власти с народом  примерно тот же. Ее действия уже не обсуждаются, они – данность. Все это вгоняет в некоторую депрессию, которую я чувствую не только в себе и друзьях, но и в самых ярых идеологах: их крик – именно от внутреннего отвращения к собственным манерам.
Параллельно продолжается интенсивный, чтобы не сказать грабительский, экспорт нефти и газа – и вкладывание вырученных денег в чужие экономики. Все это сильно напоминает принцип «Жену отдай дяде, а сам иди за иностранными инвестициями». Именно привлечением инвестиций гордятся больше всего – видимо, за отсутствием других экономических чудес. Рост цен принял характер непристойный, оскорбительный – говорю это с учетом того, что лично мне на еду и такси хватает и вообще я не самый расточительный потребитель. О том, как выживает средний россиянин с немосковской зарплатой, думать страшно.
– Но никто и не думает особенно. Риторика власти настолько победительна, что мелкие внутренние проблемы уходят на задний план. И это, мне кажется, должно тебе нравиться – ты ведь писал, что без идеологического рывка не будет экономического…
– Именно эта риторика настораживает сильнее всего. Самое мерзкое – разыгрывание израильской карты. Это попытка канализировать эмоции толпы привычным образом – ясно же, кто всегда виноват. Когда раз за разом говорят, что Израиль оснащал Грузию высокоточным вооружением,  это не просто ложь, а чушь: все данные лежат в открытом доступе. Мерзкое и откровенное натравливание – вот что это такое. Грузия была вооружена исключительно советским оружием. Большую часть этого оружия поставила ей Украина. Кстати, 100.000 патронов прислала братская Сербия. 122-миллиметровые гаубицы – Украина, Чехия и Венгрия. Израиль поставил Грузии несколько беспилотных разведчиков – вот и все вооружение. Но ни братьев-сербов, ни братьев-венгров с экрана не обвиняют.
– Не могу не задать самого печального вопроса: ты убежден, что начало войны обошлось без провокации? Грубо говоря, что стрельбу из крупнокалиберных орудий начали именно грузины?
– Информации у нас нет, приходится гадать, очевидно одно:  если Россия хотела доказать геноцид осетин и продемонстрировать масштаб разрушений, она бы набрала сотню иностранных журналистов и продемонстрировала им все как есть, без ограничений и диктовки. В Цхинвале все было несколько не так. Страна, которая хочет разоблачить агрессора и добиться правды, ведет себя иначе. Если командующий армией отправляется в город во главе колонны на броне и оказывается ранен – это означает только одно: он твердо уверен, что в городе нет противника. В ином случае выставляется головное и боковое охранение; ладно, допустим, что боковое в горах трудно организовать, но головное?! Если Анатолий Хрулев ехал без него – с журналистами! – значит, точно знал, что грузин впереди нет. И как совместить это с информацией о захваченном городе, в котором шла резня? В истории этой войны очень много темного. Особенно в первые два дня. Кстати, грузинские власти сразу организовали поездку иностранных журналистов по разрушенному Гори… Что касается цифр, то по отчетам всех наблюдателей, по всем официальным международным данным никак не получается, что в Цхинвале погибли больше 200 человек и разрушено больше 20 процентов зданий. Как будто этого недостаточно – врать-то зачем? Это дезавуирует любую войну, хотя бы и самую справедливую.

«Страной правит колла-борационистская буржуазия»

– У тебя нет чувства, что российская внешняя агрессия – в речах, в жестах – преследует главным образом внутренние цели?
– Не сомневаюсь, что у многих российских политиков такой расчет был. Острая потребность в маленькой победоносной войне существует в российской политике всегда, когда рациональные аргументы исчерпаны, а удержать ситуацию надо. Россия сильно нуждалась в такой войне с середины девяностых, чеченская обернулась десятилетней головной болью (и может еще много чем обернуться),  а грузины все-таки не чеченцы. Победоносность гораздо вероятнее. Под это дело можно и гаечки закрутить, и глазки горят патриотическим восторгом. Трудность, однако, в том, что Россией сегодня правит коллаборационистская буржуазия. В бизнес-интересах правящих сил государства – прежде всего экспорт сырья, вхождение в мировой рынок, ликвидация пошлин. А это плохо сочетается с военным самоутверждением. В результате русская политика мечется между этими полюсами: шаг вперед – два назад.
– Хорошо, один полюс – силовики. Кто на втором?
– Та самая коллаборационистская буржуазия, которую совершенно напрасно ассоциируют с либералами. Никакого либерального мировоззрения у них нет. Есть очень простое: стране нужны только те зоны, где производят сырье. А все крестьяне и ткачихи, не говоря уж об интеллигенции и бюджетниках, – балласт. Говоря прямо, в интересах этой бизнес-элиты – развал России как целого государства. От нее должны остаться месторождения, труба и Москва как резиденция власти, а все остальное должно превратиться в дикое поле.
– Хороший выбор: между силовиками, желающими войны и полного единомыслия, и либералами, желающими дикого поля…
– Но отсюда и вся хаотичность российской политики. Власти буквально разрываются между противоположными интересами, делая то одно, то другое. То уверяют, что у них нет имперских амбиций и они готовы со всеми дружить, то демонстративно отправляют два ТУ-160 в Венесуэлу. Это нормально, что бомбардировщики летают в Венесуэлу: есть армия – значит, она должна быть боеспособна. Ненормально другое: бабки лежат в Америке, и поэтому сильно с Америкой ссориться не надо. Как это совместить с летанием в Венесуэлу, в чем намек? А вся эта риторика о совместной борьбе с терроризмом, обострившаяся по случаю очередной годовщины
11 сентября: с каким терроризмом бороться – Ахмадинежаду бомбу делать, что ли?
– Ну, и как на этом фоне выглядит Дмитрий Медведев? В каком он стане?
– Пока видно только, что Медведев – умный и с достаточным характером. Он все понимает. Он много сделает для того, чтобы стать самостоятельным. Он играет верного второго, напоминая в этом смысле Фрадкова, но устроен так, что у него есть самолюбие и жажда самореализации. Думаю, через год-другой это станет заметнее. Пока же у нас по факту произошло превращение президентской республики в парламентскую – и даже в премьерскую. Выстроена клановая система власти, которая держится до сих пор на Путине. Убрать Путина – значит разбалансировать всю конструкцию. Не знаю, долго ли Медведев будет доволен таким положением. Допускаю, что оно его устраивает тоже,  но верю в это с трудом.
– А Путина она устраивает стопроцентно, система-то?
– Он прекрасно выглядит.

Великий последний бенц

– Я очень рад, но если так пойдет и дальше – российскому населению может стать непросто. И душевно, и финансово.
– К сожалению, такого элемента, как «российское население», в этой системе власти попросту не учитывают. Скажу больше:  если верить вражьим голосам, у власти сегодня достаточно денег, чтобы прожить и без России.
– Хорошо, но настолько ли эта система неуязвима в смысле любых угроз – политических, я не знаю, экономических, техногенных…
– Уязвима, конечно. Например, если американцы уронят нефть – а это не исключено и даже вероятно, – начнутся кризисы с непредставимыми последствиями. Дело в том, что кризис, в общем, нормальное явление для любой страны. И он преодолим – при условии, что в стране есть свободные мозги, способные к поискам выхода. Печальней всего – внутренняя установка на то, чтобы этих мозгов не осталось. Классический пример – история с проектом «Имя России». Вроде это была реальная попытка выяснить настроение народа, небесполезная хотя бы социологически. В какой-то момент на первом месте оказался Сталин, на втором – Высоцкий. Не могу сказать, что я страшно обрадовался за Сталина (представляю реакцию Высоцкого), но меня по крайней мере радовала объективность. Отсутствие явно инкорпорированных фигур вроде Сергия Радонежского,  к которому я, само собой, отношусь с почтением, но место его в сегодняшнем народном пантеоне представляю трезво. Сейчас этот проект начали подкручивать, внедрять Ломоносова, Николая II, Петра I… Плохо даже не то, что результаты подправлены пропагандой, а то, что эта пропаганда безвкусна. Все это доказывает одно: нам опять говорят, что думать. Объясняют, что мы думаем так-то. Насколько жизнеспособна такая страна,  не знаю. Знаю, что масштабный кризис может оказаться для России последним – после этого она попросту не оклемается. Этапы его представляются мне такими: сначала – победа крайне националистической идеологии в сочетании с коммунистическими лозунгами (у националистов и коммунистов давний опыт сращивания), потом – недолгий, но катастрофический триумф самой крайней реакции, а потом – распад на несколько государств с последующим дележом территории между Китаем, Средней Азией и Европой, с сохранением так называемой Московской Руси.
– И когда ты прогнозируешь начало этого кризиса?
– Тут вилка широкая – от 2 до 9 лет. Не раньше, но и не позже.
– Ты об этом предупреждал в «Великом последнем шансе». Кто-то услышал?
– Ну, судя по тому, что в установочной речи Суркова перед молодежными организациями я обнаружил две раскавыченные цитаты из этой книги – ее по крайней мере прочли. Свою мысль с сурковскими не спутаешь. Для Общественной палаты по просьбе из кремлевской администрации напечатали специальный подарочный тираж. В Госдуме книга разлетелась за два часа. Общее количество проданных экземпляров давно перевалило за 200 тысяч – для политической публицистики это, скажем так, хорошо. Другое дело – как она усвоена. Здесь все не так оптимистично. Что это последний шанс – поняли. Но используют его так, что подтверждаются все прогнозы «Кассандры». Хорошо, что услышаны по крайней мере некоторые слова – о необходимости срочно дать нормальные квартиры офицерам, о том же признании Абхазии… Но в целом у меня ощущение, о котором говорил в восьмидесятые годы Жванецкий, когда его приглашали на госдачи: я им в глаза про них – они смеются. И чем резче говорю – тем больше смеются.
– По-моему, у всего происходящего один существенный плюс – рост интереса к литературе.
– А это тоже было предсказуемо. В 2004 году я на одном выступлении сказал, что книга – опять лучший подарок и что высказаться по-настоящему полно и честно можно будет только в ней. Пока это подтверждается – общие тиражи книг падают, но тиражи серьезных растут. Главный политический бестселлер последних лет – книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка» уже разошлась миллионом экземпляров.
– Можно ли надеяться, что после двухтомника о писательском мастерстве ты напишешь что-то художественное, за что тебя, собственно, и полюбили сначала?
– Знаешь, в последние годы я выдумал универсальный ответ на вопросы о своих будущих свершениях: «Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Но тебе скажу, что политикой я наелся и что если Бог даст – через некоторое время напечатаю беллетристическую книжку. Я никогда не обещал завязать с литературой. Иное дело – что процесс по-прежнему идет крайне медленно. Иногда, как Флоберу, хочется лупить себя по голове. Останавливает только то, что это бессмысленно – книга пишет сама себя, и ровно с той скоростью, с какой ей хочется.