Как «Собеседник» делал историю

А я думаю: вот когда развеется юбилейный туман – что останется? Время так быстротечно, а память столь избирательна, что «на потом» остается только самое-самое. Самое первое. Самое острое. Самое дерзкое. Самое смешное. Самое горькое... Мне, как главному редактору «Собеседника» с 20-летним стажем, здорово везло, ибо газета всегда была богата и сенсационными материалами, и талантливыми журналистами. И сегодня на трех полосах кряду мы решили сосредоточиться лишь на тех заметках и тех героях, которые оставили уверенный след в памяти и, надеюсь, стали яркими страницами современной журналистики. Читайте, вспоминайте, завидуйте.

Возможно, это и есть главное достоинство и главное преимущество «Собеседника»: делать то, что неподвластно другим, видеть то, чего не хотят видеть другие, писать так, как не могут другие.

Юрий Пилипенко.


2006 Первая любовь Путина
 
«Собеседнику» удалось не просто разыскать первую любовь Владимира Путина – Веру Федоровну Брилеву, но и уговорить ее вспомнить подробности их взаимоотношений.
Познакомились они в 69‑м, когда Путины купили дачу в Тосно. Ему было 16 лет, Вере – 14. Сосед ей понравился сразу: «Вова хоть был и невысокого роста, но девчонки на него просто прыгали: «Ох, Володя! Ах, Володя!» Чем-то он привлекал нас. Наверное, своим обаянием». Путин в свою очередь не остался равнодушным к ее трудолюбию и белокурым локонам. Кстати, по уверениям Брилевой, Путину всегда нравились исключительно блондинки.

Первая любовь у Веры и Володи развивалась по всем законам жанра. Более того, он собирался на ней жениться, но его родители якобы посчитали, что «еще рано». И в конце концов их пути разошлись. Она призналась нашей газете, что их союзу в определенной степени помешала ее гордость, а также тот факт, что они с Владимиром Путиным «совершенно разные люди»: «Я читала, что Люда его по два часа в метро ждала. Я не такая». С Людмилой Путиной Вера Брилева незнакома, но отзывается о ней хорошо: «Она молодец. Володя из той породы мужчин, которых надо на себе женить. Ей это сделать удалось. Она мне нравится». Уговорить разоткровенничаться Веру Федоровну сумел корреспондент «Собеседника» Дмитрий Титоренко.

– Дима, к моменту публикации твоего интервью Путин уже 6 лет был президентом и о его прошлом раскопали все, что только возможно. Как удалось разыскать еще и первую любовь?

– Найти Веру Федоровну оказалось делом нелегким. Она вышла замуж, сменила фамилию, переехала из Тосно в Санкт-Петербург. Но мир не без добрых людей. Общими усилиями Вера Федоровна была найдена. Ворошить прошлое, а тем более такое, ей не хотелось. Но я был бы не журналист, если бы не уговорил ее дать чистосердечное признание. Вера Федоровна приняла меня у себя дома, накрыла шикарный стол (хотя живет она более чем скромно). Информацию пришлось выуживать по крупицам, но результат того стоил.
– Тебя не упрекали за то, что ты приоткрыл завесу личной жизни президента?

– На сайте газеты развернулась дискуссия – журналисты копаются уже и в личной жизни лидера страны: правильно это или нет. Если материал обсуждают – это показатель того, что материал не оставил никого равнодушным. Для журналиста это главное.

– Повлияла ли эта встреча на твое будущее в профессии? Все-таки ты тогда был очень молодым человеком, только начинал делать карьеру.
– Вскоре после этого материала меня пригласили работать на НТВ. Сейчас я шеф-продюсер программы «Русские сенсации». Сделать нечто подобное на телевидении в силу разных нюансов невозможно. Именно поэтому еще больше начинаешь ценить работу в «Собеседнике», в газете, где можно писать о том, о чем не пишут и не говорят другие. За смелость – респект газете! И с юбилеем!

Екатерина Барова.

1989  В ожидании Солженицына

У власти еще коммунисты, но на улицах уже перестройка. В феврале принято решение выложить из спецфонда на полки библиотек книги прежде запретного Солженицына, а уже в апреле в «Собеседнике» появилось первое интервью с бывшей женой писателя Натальей Решетовской.
Решетовская впервые рассказала о том, был ли Солженицын стукачом (скорее нет, чем да), как он ожидал ареста в 65-м (сложа руки) и почему дал отмашку печатать на Западе «Архипелаг» (терять было нечего). Большой двухполосный материал под названием «В споре с сильными» готовил спецкор «Собеседника» (а ныне политический обозреватель Радио «Свобода») Михаил Соколов.

– Трудно ли было пробить интервью на столь крамольную тему в комсомольском издании, каким тогда был «Собеседник»?
– 89-й – не 87-й. В тот момент уже кое-что можно было продавить. Тем более что это ведь была беседа не с самим изгнанником, а с его первой супругой, которая к тому же выпустила тогда книгу с фактами, говорящими против писателя. Во всяком случае, функционерам тогда казалось именно так, хотя люди читающие вытаскивали из ее книги цитаты, которые говорили скорее в пользу Солженицына.

– Из вашей статьи что вытащили? Большой был резонанс?
– Если честно, после интервью с Рыбаковым о «Детях Арбата» в 87-м откликов было больше. У меня тогда в кабинете целые ящики с письмами стояли. Но и на этот раз писем было достаточно. Самых разных.

– А ваше отношение к Солженицыну не поменялось?
– Я читал его книги еще до снятия запрета – у меня был допуск в спецхран. И уже в 89-м я был во многом с ним несогласен: я – западник, он – славянофил. Но его вклад в борьбу с коммунистической идеологией был значителен. Это неоспоримо.

Вместе с Солженицыным вошла в историю и его первая жена Наталья Решетовская. Она умерла в мае 2003-го, за пять лет до смерти писателя, но ее предсказание, сделанное в интервью «Собеседнику», все же сбылось. Даже с лихвой. В нем она сказала: «Я всегда верила, что книги Солженицына вернутся на родину». Вслед за книгами вернулся и сам Солженицын.

Олег Ролдугин.

1997 Терминатор нас не продал

В конце октября 1997 года вместе со своими боевыми товарищами из телепрограммы «Совершенно секретно» – журналистами Михаилом Маркеловым и Дмитрием Новоселовым я прилетел в Грозный. Это был довольно редкий период, когда с Чечней мы вроде как замирились и началась там якобы новая жизнь.

Официально республикой правил президент Масхадов. По жизни же – все кому не лень. Особый статус имели полевые командиры. И хотя один из них, самый известный, Басаев, занимал пост премьера, сути это не меняло. Боевик был там всем. Гражданский человек – никем. Хотя, конечно, смотря какой гражданский. Если заезжий, да с именем, да еще при деньгах или хотя бы представитель известной конторы или компании – милости просим. Люди – это товар, за который платили немалые деньги прямо в центре города – налом, на базаре.

Так получилось, что мы попали к Салману Радуеву, «герою» Кизляра и Первомайского, зятю Джохара Дудаева, главного вождя сепаратистов, уже отправленного к тому времени в лучший из миров. За глаза Радуева прозвали Терминатором. Вернее, за глаз, которого он лишился после того, как снайпер спецназа разрывной пулей снес ему часть черепа, а виртуоз-хирург умудрился залатать голову титановой пластиной, нос соорудил из пластмассы, а глаз, понятно, из стекла. Сам же Радуев ходил в черных очках, величал себя бригадным генералом и командующим армией Дудаева. Мы напросились в гости, сказали, что недавно летали в Афганистан, где встречались с легендарным Ахмад-шах Масудом, узнали много интересного, поучительного… Это сразу заинтересовало доморощенного боевика, и после недолгих раздумий он принял нас в своем двухэтажном особняке на окраине города. Там Терминатор восстанавливал здоровье и силы в окружении жены Лиды, крохотных сыновей Джохара и Зелимхана, а также неизменно грозного Вахи Джафарова – уголовника с огромным стажем и начальника штаба одновременно. Скромную усадьбу охраняли вооруженные автоматами боевики.

Радуев напоил нас кофе, накормил шашлыком и с радостью, как нам показалось, приступил к беседам о своих «подвигах» и не менее шокирующих планах на будущее. На десерт предложил познакомиться с «милыми дамами», подорвавшими железнодорожные вокзалы в Армавире и Пятигорске. Мы ошалели: а как же Дадашева с Таймусхановой, которых вроде как задержали спецслужбы? «Нет, – заявил Терминатор, – героини совсем не они, а вот эти скромные женщины. Любуйтесь!» На упитанных щечках террористок зарделось пламя пожара. «Клянусь на Коране: российские спецслужбы арестовали невиноватых девиц! Я утверждаю: взрывали вокзал по моему приказу!» – уверял нас неугомонный Радуев, который кличку Терминатор приветствовал как-то не очень, зато млел от удовольствия, когда кто-нибудь называл его… Геббельсом.

Разыгрывался спектакль, но мы не подали виду. Это, мне кажется, и спасло нас от вонючего зиндана, а наши редакции – от слезного сбора миллионов на выкуп своих журналистов. Ведь по дороге в аэропорт на нас все-таки попытались напасть люди еще одного «пламенного борца за свободу Ичкерии» – Арби Бараева. Тот специализировался на современной работорговле и не пожелал упускать уже, казалось бы, реальной добычи. (Энтэвешников Елену Масюк с ребятами к тому времени выкупил Березовский.) И нас задержали по классической схеме: машина на полпути «сломалась», подъехала с затемненными стеклами «Волга», вышли недвусмысленного вида ребята с оружием. Но в самый критический момент нам все-таки удалось связаться с Радуевым и напомнить ему, чьи мы все-таки гости…

Закон гостеприимства в Чечне – святой закон. Нас отпустили. Терминатор примчался в аэропорт с двумя джипами автоматчиков и лично проводил нас к трапу рейсового самолета.
Ваху Джафарова убили через год возле местного телецентра в перестрелке с людьми Масхадова. Салмана Радуева арестовали в 2000 году во время последней ночевки на родине – прямо в кальсонах, за несколько часов до вылета в Турцию, где его так и не дождались жена и дети. Он был приговорен к пожизненному заключению, определен в Соликамск – на зону «Белый лебедь», где и скончался при весьма странных  обстоятельствах. На безымянной могиле его поставили крест…

Михаил Сердюков.

1992 Дарья Асламова: С Абдуловым мы помирились

«Записки дрянной девчонки» Даши Асламовой были первой эротической бомбой, взорвавшей еще вполне целомудренное газетное пространство. Москва вздрогнула – 23-летняя журналистка Асламова рассказала о том, как, приехав покорять столицу в эпоху перестройки, познакомилась и вступила в любовную связь с мужчинами, чьи имена фигурировали в прессе чуть ли не каждый день. В числе героев романа «маленькой Даши» оказались спикер Госдумы Руслан Хасбулатов, демократ Николай Травкин, актер Александр Абдулов.
В преамбуле к статье редакция позволила себе уточнение: «Хотелось бы подчеркнуть: ни к политике, ни к профессиональной сфере героев записки Асламовой отношения не имеют».
Мы разыскали специального корреспондента «Комсомольской правды» Дарью Асламову в Страсбурге, где она выполняла очередное задание редакции.

– Даша, ты хоть помнишь знаменитый стол в редакции?
– Стол этот вошел в историю. Тогда был черный период в моей жизни. Меня уволили из «Комсомолки» за непосещение работы. Я написала «Записки дрянной девчонки» и пыталась пристроить в кучу изданий. Везде отказали, сказав, что чересчур опасно. Я позвонила Диме Быкову, честно говоря, на шару. Мол, есть такая статья. Он говорит: «Клево, давай привози». Я привезла, и ее тут же решили печатать. В кабинете главреда меня положили, вытянутую во всю длину моих ног, на стол – для фото.

– Конечно, его вместе с твоими ногами кто только не перепечатывал!
– Было очень смешно. Западные издания, та же английская The Independent, писали: мол, совершенно очевидно, что эта статья – грязный трюк ельцинского окружения, которое сделало себе пиар в газете «Собеседник». Окружение, конечно, было ни сном ни духом. Зато мне «Собеседник» дал путевку в жизнь. Это моя, можно считать, комсомольская путевка.

– Помнится, кое-кто из героев статьи сильно скандалил?
– Больше всех в ярости был Александр Абдулов. Но прошло семь лет, я позвонила и сказала: «Меня зовут Даша Асламова. Могу ли я взять у вас интервью?» Я думала, он меня побьет, а он сказал: «Приезжайте прямо сейчас». Мы с ним помирились. Он в «Комсомолке» официально заявил: «Я Дашу простил». С другими персонажами я не пересекалась.

– Ты стала в итоге именитой писательницей, опубликовала книгу «Записки дрянной девчонки»…
– У меня вышло пять книжек. Приключения ширились, росли и хорошели. «Сладкая жизнь», «В любви как на войне» – названия последних книг. Я перестала их писать, когда встретила своего второго мужа – известного в Хорватии журналиста Роберта Валдеца. Я завязала со своим преступным прошлым.

– То есть сейчас ты совсем не «дрянная женщина»?
– Глубоко порядочная. Когда у женщины удовлетворено тело, у нее начинает работать голова.

Светлана Хрусталева.

1995 Простите за «Мать» нашу...

В 1995 году я был ведущим редактором первоапрельского номера, который «Собеседник» всегда делает с особенным азартом.

На многие наши шутки народ велся не по-детски, но на описываемую, пожалуй, последовала самая серьезная реакция. Я решил сделать в номере пародийную вкладку – газету о текущем моменте, написанную с широкими вкраплениями русского мата. Потому что время было, если помните, такое, что адекватным языком для его описания был только мат.
Я пригласил в соавторы своего друга, ныне известного публициста Александра Никонова: он тогда только что выпустил очень трогательный автобиографический роман «Х…ая книга», матом владел художественно и даже составил небольшой остроумный словарь лучших выражений. Мы стремительно сочинили мистификацию о новонайденных матерных пометках Ленина на книгах Каутского, матерную статью о перспективах отечественной экономики, не менее матерный обзор культурных событий...

Мат тогда был везде – на каждом углу продавались сборники матерных частушек, книга «Русский мат» лежала на лотках в центре города, – и нам казалось, что все обойдется. Не обошлось: против нас возбудили уголовное дело по ст. 206, ч. 2 (злостное хулиганство). Вскоре арестовали Никонова, а потом и меня. Поместили нас в изоляторе временного содержания 64-го отделения милиции, неподалеку от родной редакции.

Журналистское сообщество было тогда влиятельно, к нему прислушивались, в нашу защиту устроили несколько пикетов, поднялся шум, нас активно защищали Юнна Мориц, Александр Кушнер, Юлий Ким, Рустам Ибрагимбеков и много других замечательных людей, общественными защитниками на процессе были Андрей Синявский и Мария Розанова, а также Эдуард Лимонов. Судья принял решение об изменении меры пресечения, и через два дня мы вышли. Правда, процесс тянулся потом еще два года. А в начале 1997 года дело вообще было декриминализировано, потому что хулиганством по новому Уголовному кодексу стали считаться только насильственные действия. А читать нашу газету мы никого не заставляли.

Не могу не поклониться своему адвокату Евгению Шальману и адвокату Никонова – Андрею Рахмиловичу. А также главному редактору «Собеседника» Юрию Пилипенко, который потребовал – лично, по собственной инициативе, – чтобы его привлекли соответчиком. Такие вещи, сами понимаете, не забываются. Это ему много чем грозило, в том числе ограничением выезда за границу, но он настоял на своем и был оправдан вместе с нами.

Вообще, я много чего не забуду. В том числе нескольких коллег, отказавшихся подписать письмо в нашу защиту, потому что им тоже очень не нравился мат. Эти нравственные, чистые люди могут всегда рассчитывать на мою глубокую благодарность.

Но если говорить серьезно, я глубоко раскаиваюсь в содеянном. Глубже и серьезнее, чем вы, наверное, думаете. Не потому, что я разлюбил русский мат или переменил отношение к нашей тогдашней шутке. А потому, что временно забыл в 1995 году, где я живу. С тех пор я старался это помнить. Наша тогдашняя шутка не стоила того, что пережила из-за этого моя семья (еще живы были старики), и седых волос матери она тоже не стоила. Никакие стихи, романы и журналистские расследования так и не заслонили эту историю, мне ее припоминают при каждом удобном случае.

Мне очень стыдно. Я никогда не повторил бы эту шутку. Когда живешь в такой духовной стране, как наша, всегда надо помнить о силе печатного слова.

Дмитрий Быков.