Сергей Шнуров: Я не чувствую вкуса времени

Вдобавок это было смешно. «Ты права. Я – дикий мужчина… Яйца, табак, перегар и щетина», – ревел Шнуров. «Ленинград» подкрался незаметно и взмыл перед носом, ошпаривая бешеным напором. В 2000 году вышли «Дачники». Как писал Максим Семеляк в своей книжке «Музыка для мужика», этот альбом «слушали с самозабвенным остервенением». «Я подыхаю на работе. Потом бухаю. Потом в блевоте. Домой приду, а дома – ты! Яичница, телик, герани цветы!» Главными потребителями были офисные мазохисты. Масла в огонь подлил тупой запрет столичных властей на концерты «Ленинграда». Как можно, мат – это же так некрасиво! Шнурову и его товарищам было, говоря цензурным языком, безразлично. Все это время их обожали и хоронили, перепевали и обвиняли в плагиате. В 2005 году вышел первобытный и саблезубый альбом «Хлеб», который венчала «Большая ленинградская симфония» – попурри хитовых мелодий в исполнении квартета виолончелистов. «Ленинград» стал классикой. Это было ясно без мата и электричества. Шнурова окутали параллельные дела – был человек, стала институция. В конце 2008 года грохнула его новая группа и новая музыка. Всерьез и надолго?


Про Ленинград

– «Ленинград» распущен?
– Вы в курсе. Значит, да.

– Вы готовы в любой момент собраться и опять начать играть?
– Все зависит от идей, которые питали группировку. В последнее время «Ленинград» не говорил ничего нового.

– Помнится, после альбома «Хлеб» возникло как раз противоположное ощущение. Или все это быстро иссякло?
– В умах слушателей «Ленинград» стал определенной константой. А я константы как-то не очень люблю. Все отходы от генеральной линии, как то: «Бабаробот», «Хлеб» или «Бабье лето» – воспринимались как неудачные альбомы. Я толком не знаю, нравился «Хлеб» публике или не нравился. Силами «Ленинграда» этот материал было очень трудно играть на концертах. Он был записан буквально тремя людьми, остальные музыканты играют несколько иначе. В совершенно определенной манере.

 – Ну да, русский ска…
– Это не совсем ска. Понимаете, почти во всей музыке есть вторая доля (или «слабая». – Прим. «Собеседника»). Ее наличие – еще не достаточное основание для того, чтобы квалифицировать стиль как ска. Это ведь ямайская история, связанная с их особым темпераментом, которую можно стилизовать и невозможно перевести. У нас, конечно, были ямайские ритмы. Но собственно стиль «Ленинграда» – это такой квазикабак…

– Чем объяснялась популярность «Ленинграда» среди офисной буржуазии лет пять-шесть назад?
– А чем объясняется популярность фильмов «На игле» или «Бойцовский клуб»? Мотивы те же. Это сублимация, замещение, попытка стать революционером на выходные. «Ленинград» выполнял функцию клапана. Я думаю, что множество драк, убийств и самоубийств не произошло потому, что люди сходили на концерт группы «Ленинград».


Про Рубль

– Рубиться под музыку – это терапия, да. Ваша новая группа называется «Рубль» из-за слова «рубиться»?
– Это из-за многих слов. Можно считать, что это «Ru.бль». Мне кажется, «бль» – само по себе отличное слово. Рубль – это и денежная единица, и от слова «рубиться». Может быть, это человек, который «рубится», а может, и призыв. Типа «врубайся!» Интерпретаций может быть много.

– В Москве «Рубль» впервые сыграл в октябре на кинофестивале «Завтра». Как вас принимали?
– Мы и раньше сыграли по паре песен перед несколькими концертами «Ленинграда». В порядке чистой провокации. Отрепетированных песен фактически не было. На фестивале публика по-разному реагировала. Как на всякие новые явления. Удивилась, мягко говоря. Нам казалось, что арт-хаусный кинофестиваль – не самое подходящее место для группы «Рубль». Но ведь еще неизвестно: может, через пару лет только так все и будут делать.

– А как «Рубль» на фестивале оказался?
– Мы дружим с Иваном Дыховичным, который возглавляет фестиваль. Он попросил меня что-нибудь устроить. Я, честно, не знал, что устраивать, в результате чего получился весь этот звуковой перфоманс.

– Когда мы увидим пластинку «Рубля»?
– Скоро выйдет сингл с четырьмя песнями. Кстати, на виниле. Полноценный альбом тоже записан, но мне кажется, что это не все, что мы можем на данный момент. Поэтому я пока потихоньку выкладываю эти песни в Сеть и параллельно придумываю что-то новое. Скоро мы поедем обратно на студию Finnvox в Хельсинки. Посмотрим, что будет получаться. А когда это все издавать, я пока не думал.


Про стиль

– Почему вы теперь заиграли жесткий рок?
– Да это не жесткий рок! Бывает и пожестче. Это рок, который мы любим. Гаражный рок из Детройта. Тот же хард-рок. Даже «новые металлисты». Главное, чтобы нам нравилось. И это никакое не возвращение к мифическим истокам. Это актуально сейчас, и в очень измененном виде. Вот я сказал про гаражный рок, а это чисто американская музыка. В России гаражного рока быть не может. Я пока не встречал подростка, у которого есть собственный гараж и еще деньги на аппаратуру. Вот у нас рок может быть гаражным, потому что мы, группа «Рубль», уже можем купить себе гараж. Так что гаражный рок в нашей стране начинается после тридцати!

– Вы слушаете какую-нибудь российскую музыку?
– Почти ничего. Недавно вот по нашему «Пятому каналу» повторяли старую передачу «Музыкальный ринг» с участием группы «Аквариум». Года 1985–1986-го. Скажу прямо – меня впечатлило. Еще вот недавно увидел по телевизору неплохую группу Neversmile (глянцевый панк, перебравшийся из Волгограда в Петербург и попавший на телеканал A-One. – Прим. «Собеседника»). Я не очень слежу. Я особенный меломан. Музыку я не ищу – она сама ко мне приходит. Недавно пришла такая старая американская команда MC5. У меня сейчас шесть их альбомов крутятся все время. Как будто осенило – очень нравится!

– Это к вопросу о гаражном роке… MC5 были хоть и профи, но тоже грязные, сырые, прямые, злые…
– Ну да. Ради этого и стоит выходить на сцену. Ради честности. Я так думаю.

– А что насчет ориентиров? Любимых артистов? Таких, о которых бы вам было приятно думать, что вы одним делом с ними занимаетесь?
– Не хотелось бы себе кумиров творить. Есть люди, которых я глубоко уважаю. Джими Хендрикс. Дженис Джоплин. Владимир Высоцкий. Эминем. Вот такой наборчик.


Про время

– Первая часть этого наборчика – шестидесятые годы. Для нас это десятилетие все еще имеет какой-то смысл или это чистая история?
– Дело в том, что как раз нашу страну это десятилетие никак заметно не коснулось. Ни в плане музыки, ни в каком-либо другом. Почему – не знаю. Есть, конечно, понятие «шестидесятники», но что оно конкретно значит, кроме того, что было такое поколение, я не знаю. У нас ведь до сих пор не только гражданского общества нет – у нас даже индивидуальностей крайне мало. Люди сбиваются в стаи, ищут вожака, так спокойнее…

– Ну, что-то же происходит. Социальные сети появляются, например. Это не путь к самоорганизующемуся обществу без вожака?
– Это симулякры, имитирующие самоорганизацию. Они могут только приманить и затянуть в какой-то бессмысленный процесс общения. Вот и все.

– А почему в Европе и США получились и шестидесятые годы, и более поздние эпохи? Вон как сейчас американского президента выбирали. Чего нам-то не хватает?
– Все не очень сложно. Веры не хватает. Сначала надо поверить в себя, потом, наверное, еще во что-то. А мы не хотим, боимся. В итоге повсюду чувствуется зияющая пустота, которую какие-то люди пытаются хоть чем-то заполнить.

– Например, телевизором?
– По большому счету телевизор – не самое худшее из зол. Меня, например, телевизор как раз не пугает. Его можно выключить. А вот общий культурный фон – с ним, знаете, беда. Когда-то Ницше писал в таком роде, что вся история – это спор о вкусах. Так вот, сейчас и о вкусах даже не спорят. И еще гордятся этим, в афоризм превратили. У нас время безвкусия. Я не ощущаю никакого вкуса. Во всех смыслах этого слова.



Про «ящик»

– Судя по тому, что вы часто в телевизоре появляетесь, это не только не худшее зло, но и привычная среда. Недавно видел вас ведущим в фильме о противопоставлении Москвы и Питера…
– В нашем городе есть такой «Пятый канал», и на нем есть такой замечательный человек – Лев Лурье. Мы сделали вместе несколько проектов. Первым был «Ленинградский фронт» – его, кстати, недавно повторили в связи с годовщиной прорыва блокады. Потом был снят фильм «Яблочко», посвященный восстанию моряков Кронштадта в 1921 году. Точнее, это история балтийского флота с 1905 года и вплоть до подавления восстания большевиками. Потом мы поняли, что надо делать что-то дальше, и мне пришла в голову мысль снять фильм, идея которого лежала на поверхности, но до сих пор почему-то не была никем востребована. Вот такое телевидение мне нравится. Кстати, скоро будет новый проект.

– Чему он будет посвящен?
– Это будет история отношений Советского Союза и Финляндии после 1917 года. То есть после получения Финляндией независимости. Будет двое ведущих – Вилле Хаапасало, который у нас самый знаменитый финн, и, собственно, я. Вилле будет представлять финскую сторону. Я – понятно. Мы будем делать эту работу совместно с одним финским телеканалом.

– С кем вы еще сотрудничаете, кроме петербургского телевидения?
– Я сотрудничал с компанией «Вокруг света». Помимо одноименных передач, я с ними же делал цикл программ «Окопная жизнь». Сейчас у меня есть идея, которую пока не знаю, где реализовать. Называется «Русский бунт». Этим делом просто испещрена история России. Материала есть на 15 серий.


Про кино и кризис

– А кино смотрите какое-нибудь? Например, вышли «Стиляги» – вполне достойный продукт, не чуждый музыке…
– Применительно к таким фильмам я использую понятие «русскоязычное кино». Оно не является русским. Русскоязычных фильмов снимается очень много, русских – очень мало. А я – за русское кино.

– Это за какое же?
– Из того, что даже еще не вышло, Иван Дыховичный снял замечательный фильм «Европа – Азия», Борис Хлебников – «Сумасшедшую помощь». Но это вообще-то рабочие названия, итоговых я даже не знаю… Из того, что было раньше – хотя бы «Свободное плавание» Хлебникова. Соловьев уже некоторое время назад снял свое русское кино – вторую «Ассу». И я так жду нового фильма Германа! Того, который старший и который по Стругацким! А «Стиляги» мне неинтересны. Я лучше посмотрю первоисточники. Это не значит, что не нужно использовать технику, которой в совершенстве овладели твои предшественники. Но прямые адаптации, в которых техника побеждает идею, ни к чему. Мне от этого грустно становится.

– А сами не собираетесь на кинопроектах работать?
– Я снялся в «Ассе-2», а больше предложений не поступало. Но я и сам как-то не очень… Я могу музыку к фильму написать. Но высиживать на съемочной площадке и травить анекдоты я не буду. А тут и кризис ударил по всем. Недавно.

– На себе кризис ощутили?
– Как-то, конечно, ощутил. Но вообще, любому творческому человеку кризис во благо. Это время переломов, движений, деятельности какой-то, когда душа перестает лениться. Ведь я ко всему прочему именно осенью собрал новую группу. Больше всего я переживаю за социально незащищенных людей, которых в нашей стране большинство. Им очень тяжело. К их числу относятся все, которые не менты и не чиновники. То есть довольно большой процент. Хотя ментов и чиновников тоже хватает.

– Ну, вроде неплохо поговорили. Текст будете смотреть?
– Я не утверждаю интервью. Печатайте на здоровье.