Заморозки Пражской весны

Тбилиси – не Прага

В самый разгар осетинской войны, когда российская бронетехника выходила на подступы к Гори и до грузинской столицы оставалось лишь два часа ходу, госсекретарь США Кондолиза Райс выдала:
– Сейчас не 1968-й и не вторжение в Чехословакию, когда Россия могла пугать своих соседей, оккупировать столицу, свергать правительство…
Та же аналогия пришла в голову и президентам Польши, Эстонии и Литвы, которые обвинили Москву в «злостной агрессии» и сравнили происходящее с вводом советских войск в Прагу.
Однако на эту метафору обиделись не столько в московском, сколько в пражском Кремле.
– Это невозможно сравнивать, – возмутился президент Чехии Вацлав Клаус. – Чехо­словакия в то время не атаковала Подкарпатскую Русь, и вторжение не было ответом на нашу агрессию. Да и Дубчек (лидер Пражской весны 1968 года) не был Саакашвили.
Клаус забыл еще добавить, что в ЧССР вошла не только советская армия, но и войска ГДР, Болгарии, Венгрии, Польши. Их цель была заявлена через «Правду»: страны Варшавского договора не могли «во имя абстрактно понимаемого суверенитета оставаться в бездействии, видя, как Чехословакия подвергается антисоциалистическому перерождению».
Чехи и словаки не устраивали никаких геноцидов. Они просто хотели построить «социализм с человеческим лицом», но в Кремле то лицо восприняли как гримасу. Даже тогдашний президент республики и министр обороны не во всем одобряли поветрия Пражской весны с ее свободой слова, частным бизнесом и отходом от плановой экономики.
Когда в ночь на 21 августа 1968 года войска пяти соцреспублик перешли границу братской страны, 200-тысячная чехословацкая армия осталась в казармах. На улицы вышли простые пражане. Сопротивление продолжалось всего два дня. В числе тех, кто его подавлял, был десантник Василий Нефедов:
– В Чехословакии, говорили нам, активизировались правые элементы. Как сказал ротный, разведка установила, что войска ФРГ готовятся перейти чехословацкую границу в четыре утра. Нашей роте поручили охрану Генштаба и здания советского посольства. Но в Праге нас обступили симпатичные девушки: «У нас все в порядке, зачем вы, ребята, пришли?»
Улицы и площади были исписаны не только вопросами, но и обвинениями: «Твой отец нас освобождал, что делает его сын?», «Мы уважаем Ленина, а вы ему изменили», «Брежнев – Гитлер!», «Оккупанты, домой!», «Что скажешь матери? Все убиты?»…
– Щеки горели от стыда, когда проходившие мимо чешки презрительно усмехались, увидев оружие в моих руках. Мерзкое ощущение, – признался один из участников вторжения, он представился Вилли. – На последнем инструктаже нам было приказано без команды огня не открывать, но при нападении отвечать огнем на огонь и патронов не жалеть.
И солдаты не жалели ни патронов, ни людей.
– С чердака какого-то дома обстреляли из пулемета танковую колонну, пришлось развернуть пушку, и… чердака не стало, – продолжает Вилли. – Русский солдат ребенка не обидит, но может наехать на взрослых. Я сам видел окна не одного дома, простреленные из автомата…
Впрочем, по официальным отчетам, «союзные войска заняли все пункты без применения оружия». Небольшие баррикадные стычки произошли лишь в столице республики. Пражская весна, которая длилась пять месяцев, завершилась за 36 часов.

За нашу и их свободу

В январе 69-го в знак протеста против оккупации на Вацлавской площади в центре Праги сжег себя чешский студент Ян Палах. Но еще раньше, 25 августа 68-го, на Красной площади в центре Москвы устроили пикет семеро советских диссидентов. В то время их поступок тоже был под стать самосожжению.
Плакаты с лозунгами «Руки прочь от ЧССР!» и «За вашу и нашу свободу!» диссиденты сумели продержать не дольше минуты.
– Почти немедленно раздался свист, и со всех концов площади к нам бросились сотрудники КГБ в штатском, – вспоминает поэтесса Наталья Горбаневская. – Виктору Файнбергу разбили в кровь лицо и выбили зубы, Павла Литвинова били по лицу тяжелой сумкой, у меня вырвали и сломали чехо­словацкий флажок. Нам кричали: «Расходитесь! Подонки!», но мы продолжали сидеть. Через несколько минут подошли машины, и всех, кроме меня, затолкали в них. Я была с трехмесячным сыном, и поэтому меня схватили не сразу: я сидела у Лобного места еще около десяти минут.
Сесть пришлось всем семерым. Правда, в разные места и на разные сроки. Искусствоведа Файнберга и Горбаневскую ждала психушка. Физик Литвинов, филологи Лариса Богораз и Константин Бабицкий «заработали» ссылку (5, 4 и 3 года соответственно). рабочему-электрику Владимиру Дремлюге и поэту Вадиму Делоне влепили 3 года и 2 года 10 месяцев лишения свободы.
После освобождения пятеро из семи демонстрантов эмигрировали в Европу и Штаты. Там их встретили как героев. Однако та минутная акция протеста была далеко не единственной в Союзе, хотя и самой громкой.
В ночь с 21 на 22 августа 1968 года 20-летний ленинградец написал на трех клодтовских конях: «Вон Брежнева из Чехословакии». Через две недели его осудили на 5 лет строгача. 24 августа на Октябрьской площади Москвы неизвестный выкрикнул лозунг против вторжения и был увезен другими неизвестными в штатском. Четверых ленинградцев арестовали за открытое письмо жителям ЧССР. В Тарту за надпись «Чехи, мы – ваши братья» арестован эстонский студент, которому при задержании отбили почки… Вместе с Пражской весной закончилась и хрущевская оттепель.
Лишь спустя почти 20 лет идея перестройки не только возродилась в Праге, но и дошла до Кремля: политические времена года сменяют друг друга точно так же, как календарные, и наша страна не исключение. Однако в силу геополитических особенностей тепло в Россию приходит всегда ненадолго. Так что в чем-то мисс Райс права. Сейчас не 1968-й. Но холодком уже повеяло.