Откуда у батюшки «испанская грусть»?

Дед после войны работал на ЗИЛе

Первые часы нашего знакомства я пытаюсь понять, что в нем испанского, в основном глядя ему в спину: он служит молебен в церкви. Мирян в храме собралось негусто – вместе со мной трое. Наталья и Евгений – москвичи, выйдя на пенсию, поселились тут. Позже к нам присоединяется Светлана, внучка последнего настоятеля храма, погибшего в тридцатых на сибирском этапе.
Поднадзорное хозяйство у протоиерея Бонильи большое – три церкви в Лихославском районе, отстоящие друг от друга на несколько километров, мы ездим между ними на старенькой «четверке». 
Его дед, испанский летчик Доминго Бонилья, воевал за республиканскую Испанию. Когда к власти пришел Франко, он вместе с другими республиканцами перешел французскую границу и, оказавшись позже в Советском Союзе, защищал в Великую Отечественную уже наше небо. в том числе под Сталинградом. И похоронен под березами на сельском русском кладбище, в приходе, который окормляет его внук. Отчаянно пытаясь миновать колдобины грунтовой дороги, отец Валентин рассказывает:
– После войны дед работал на ЗИЛе, познакомился с бабушкой, она родом как раз из этих мест. Я приезжал сюда каждое лето, пока учился в школе, а пятнадцать лет назад принял сан.
В приоткрытое окно машины вместе с пылью проникают запах близкого дождя, пение птиц и серебристый блеск речки Медведицы, которая бежит рядом с дорогой. Не все села на нашем пути вымерли окончательно, но живут там, по словам отца Валентина, по 10–15 человек. 
– Зачем нужна церковь, если туда ходить некому?
– Кто мог представить еще 20 лет назад, что храмы вообще будут открываться? Это в некоторой степени даже чудом можно назвать. А еще через 20 лет, может, возникнет нужда и в этих отдаленных храмах. Глядишь, снова придут сюда люди, должен же кто-то хлеб выращивать.
Дом отца Валентина в селе Вырец стоит под сенью Знаменской церкви. Жизнь тут в ожидании нового великого заселения бывших колхозных земель по-миссионерски аскетична: библиотеки или клуба нет, до школы и больницы попробуй доберись, автобус ради десятка человек, само собой, сюда не ходит. 
Ввиду тотальной одичалости местности Знаменская церковь постоянно привлекает к себе воров.
– Иногда ночью слышу – машина остановилась. Приходится вскакивать, изображать шваброй ружье, шуметь, всячески делать вид, что я не один. Кашлять, например, на разные голоса, – рассказывает отец Валентин. – Хотя брать тут нечего, все украли еще до меня. Теперь на иконах специально пишем: «Новые, ценности не представляют».

Прихожане нередко просят взаймы

Знаменская церковь была выстроена в Вырце в начале XIX века. Когда-то здесь проходил древний тракт Торжок – Бежец. В 1569 году по нему шел громить Новгород Иван Грозный. Позади себя он оставил Тверь, где в Отрочь монастыре Малюта Скуратов по его приказу задушил митрополита Филиппа, не давшего Грозному благословения на этот поход. Историческая значимость не спасает Знаменскую церковь от разрушения, поэтому главная забота отца Валентина – искать деньги на ремонт. «Не так давно крышу перекрыли, теперь надо за полы браться. А то буквально за пять минут до Пасхи во время службы провалился под пол, едва ноги не поломал», – батюшка стеснительно улыбается. Средства на ремонт отец Валентин собирает по знакомым, потому что его прихожане сами нередко взаймы просят.
– Живет тут семья Цветковых – главная надёжа на оживление здешней жизни: у них скоро седьмой ребенок появится. Время от времени пишу для них всякие справки в собес, чтобы помощь на детей дали. Михаил – хороший плотник, раньше дачи да бани делал, а в кризис заказов не стало. Его жена Ольга у меня за свечным ящиком стоит. В иной день попросит: одолжи, батюшка, денег, а то хлеба в доме нет, – отец Валентин сокрушенно вздыхает.

Смотритель отдаленного маяка

То, что у отца Валентина такая необычная фамилия, вопросов у аборигенов не вызывает. В Лихославском районе 60 процентов населения – карелы, обосновавшиеся тут со времен Петра Первого, а у них фамилии и почище будут: Тойво, Ровио… Словом, мало ли в Бразилии Педров. «Мы и не знали, что у него испанские корни», – с удивлением говорит глава сельской администрации Надежда Дмитриева.
За пределами церковных обрядов бытие протоиерея Бонильи состоит из написания исторических хроник своего прихода и чтения книг. Книгами он щедро делится с мирянами, правда, те до них не особо охочи. Вот похмелиться время от времени просят. Батюшка и тут не отказывает. Выходит, что церковь в этой глуши – средоточие не только божеской, но и мирской жизни? «Еще автолавка, она – пищевая жизнь», – поправляет меня отец Валентин. Ему только что пришлось догонять ее на другом конце села, спешно скинув рясу.
Увидев в его доме гитару, спрашиваю, чувствует ли он в себе испанскую кровь. Он улыбается: «Живу, как в том шансоне: «Утром в храме махал он кадилом, а по ночам на гитарке играл». А потом задумчиво пожимает плечами:
– Дед при жизни успел съездить в Испанию повидаться с родственниками, потом мы с отцом несколько раз туда ездили. Он по-испански говорит, а я уже нет. Надо бы, конечно, выучить. У меня есть антология испанского музыкального фольклора, он радует больше, чем французский. Это кровь говорит? Фильмы люблю испанские, Бунюэля, например.
– А Альмодовара?
– Нет, он слишком гламурный. Пенелопа Крус и Антонио Бандерас – тоже гламурные, в моем понимании – не очень-то испанцы.
Изысканность вкуса отца Валентина идет, видимо, от его матери, та работает в московском Музее имени Бахрушина. Там же он нашел себе супругу. (Во время моего приезда она с четырьмя детками была в Москве.) Но при всем тяготении (как мне показалось) к другим обстоятельствам жизни дезертировать в город Бонилья не собирается: «У людей должно быть место, куда им нести свои скорби и надежды». Получается, что отец Валентин в своем приходе – вроде смотрителя на отдаленном маяке. Корабли там проходят, может, раз в году, но огонь в башне все равно надо поддерживать исправно.