Валерия Гай Германика: На самом деле я не такая

– Вы откуда в кино при­шли?
– Из жизни.

– Почему вы стали всем этим заниматься?
– Я долго выбирала себе профессию. Некоторое время разбиралась, к чему расположена моя душа. Пробовала музыкой заниматься. Поступала в Литинститут. Пробовала учиться на журналиста. Пробовала на богослова. И на стихослагателя даже. Да, еще училась в Тимирязевской академии на зоотехника. Пробовала ничего не делать. Но единственный правильный путь – это снимать кино.

– Почему вы поставили игровую картину на ту же тему, что и предыдущие неигровые?
– Решила снять то, что было когда-то очень важно для меня. Про подростков давно никто ничего не снимал. Был когда-то фильм «Чучело», весь такой драматичный и психологичный. И всё.

– Вы снимаете про то, что хорошо знаете. Между вами и вашими героями есть какой-то зазор?
– Я и мои герои живем по-разному. Я просто экранизирую свою эмоцию, которую получила, когда мне было 13–14 лет. Это кино автобиографично только в плане эмоции. Говорить о каких-то параллелях очень глупо. Меня сравнивают иногда с моими героинями. Называют «быдлом», «телкой». На самом деле я не такая. А может, это только кажется, что я не такая.

– Что вы хотите сообщить своим фильмом?
– Как сказал Экзюпери, нет ничего интереснее человеческих отношений. Если уж говорить клише, то я занимаюсь «новой искренностью» в кино. Она такая же «новая», как «новая драма», есть такой термин. Мне как-то Кирилл Серебренников сказал: «Лер, нет никакой новой драмы, есть одна драма. Ее и надо ставить». Так что, может, и новой искренности никакой нет. Она сейчас непривычная, кричащая и душераздирающая. Ее могут и глупостью считать. Я это вижу по реакции на мою персону. Сейчас к правде отношение настороженное.

– Как вас изменила работа над фильмом?
– Стала спокойнее. Но меня поразило, что у нас в кино работают очень много непрофессиональных людей. Они не отвечают за то, что  делают. Из-за большого количества ТВ-продукции все привыкли халтурить. Снимают по серии в день, без дублей. Вкус к качеству теряется. Такой человек приходит на серьезный авторский проект, и у него случается сбой в программе. Когда я снимала картину, я учила людей работать. Бригадир массовки должна была дать мне 200 человек, а дала 170. Я сказала: «Душенька, я сейчас ухожу, а смена будет за твой счет». И всё. Меняла группу в итоге.

– Телевизор не смот­рите?
– Много смотрела, когда беременная была. А теперь у меня опять времени нет. Я много с людьми общаюсь. Книжки читаю.

– Что читаете?
– Миша Елизаров подарил мне свою книжку «Библиотекарь», за которую он в этом году «Русского Букера» получил. Взяла вот почитать книжку «Санькя» Захара Прилепина. До этого прочла «Записки психопата» Венедикта Васильевича Ерофеева, всего Замятина, «Сахарный Кремль» Сорокина, «П5» Пелевина, «День опричника» Сорокина. До этого я прочла… Всё, не помню уже.

– Вы литературный человек…
– Это самая удобная для меня форма искусства. Кино – это совсем другое. Я его не смотрю. Когда я снимала «Все умрут, а я останусь», я читала «Анну Каренину» и Шолохова. Очень странную книгу «Тихий Дон». Хотя нет, Натансона смотрела – «Еще раз про любовь». Кино на меня не влияет. Оно дает вдохновение и надежду. А за последние пять лет самый лучший фильм – это первый «Бумер».

– Как известность изменила вашу жизнь? Что-то деформировалось?
– Если у меня что-то и деформировалось, то лет в 14. А теперь-то мне ничего уже не грозит. Я нахожусь в стабильном состоянии.

– А ответственность какая-то появилась из-за того, что вы все время на людях?
– Какая тут может быть ответственность? Какие-то вопросы у вас…