Илья Доронов: Мы говорим больше, чем остальные

Сегодня это единственные новости, которые можно назвать таковыми без ухмылки. О том, почему в них нет места пропаганде, рассказывает ведущий вечерних выпусков Илья Доронов.

– Вы работаете в новостях 5 лет – ровно половину срока. Чему были свидетелем?
– При мне сменилось три руководства информационной службы. Но главное, что мы сохранились как новости. Я пришел на РЕН ТВ летом 2003 года, с тех пор постоянно слышу от «доброжелателей»: «Вас не будет. Вас закроют. Вы слишком много говорите». Слухи эти возникают периодически. Но мы продолжаем работать и говорить больше, чем остальные. Это, я считаю, наш огромный плюс.
– И повод лишний раз получить по шапке?
– По шапке мы от нашего начальства почти не получаем. Это оно берет на себя ответы на звонки из высоких кабинетов, которые до нас уже не доходят. При планировании выпуска на меня никто не давит. Мы сами выбираем темы и персон, о которых будем рассказывать и которые, я уверен, не появятся на центральных каналах.
– Как то...
– ...Касьянов, Каспаров, «яблочники», Белых и СПС. Не помню, когда последний раз видел их на других каналах. К сожалению. Не говорю о полной объективности – мы стараемся максимально полно осветить событие с двух сторон. Даже при той сложной ситуации, которая была во время войны между Россией и Грузией (мы полностью за Россию), считали необходимым представить и точку зрения грузин. Иначе это было бы то же, что у остальных.
– На «больших» каналах скажут: «Он нам просто завидует»…
– А чему завидовать? Может быть, зарплаты там и больше, хотя не факт. Но нашей атмосферы, нашей степени свободы в работе там точно нет, а мне это дороже. Когда я включаю новости других каналов, понимаю, что им проще: на освещение любого события у них есть шаблон. Зато у нас работать интереснее. Правда, и сложнее – нет тех ресурсов.
У нас, например, работает меньше людей, все корреспонденты умещаются в небольшом кабинете. У нас нет достаточного количества корпунктов по стране. Поэтому мы вынуждены работать не со штатными репортерами, а уговаривать местных корреспондентов, которые зачастую зависят от областных властей. Бывает, что нужен перегон (видеокадры, комментарии из регионов передаются в Москву. – Авт.). Если сделать это через Интернет не удается, обращаемся на ГТРК… И порой тамошнее руководство, узнав, что делается это для РЕН ТВ, просто запрещает давать материал.
– Не боитесь, что дозволенность может исчезнуть?
– Здесь важно разграничить, какая это цензура – политическая или качественная. Скажу за себя: с тех пор как появился ребенок (дочке сейчас 1 год 9 месяцев), я не смотрю телевизор. Не включаю принципиально – из-за нее. Зачастую, в этом я согласен, смотреть нечего.
Вот в 90-е годы телевидение было интереснее. Иногда жалею, что родился только в 77-м и не мог попасть на то ТВ в силу возраста. Понятно, люди жили плохо. Но работать было интереснее. Наверное, чем стабильнее жизнь в стране, тем скучнее в новостях. Поэтому когда случается трагедия или война, как сейчас, с одной стороны, жаль людей. А с другой – только в этот момент начинается настоящая работа. У меня был опыт: когда произошел Беслан, я был в эфире в течение двух часов. Не было никакого текста, который лежит обычно на бумажке перед ведущим – что приходило на ленты, то и читали.
– Боевое крещение?
– Его я получил еще на «Норд-Осте», когда только переехал в Москву из Владимира и стал работать на ВКТ. Каждый час у меня были прямые включения. При всей мизерности компании и том, что почти никто ее не видел, мы старались работать по-настоящему.
– И все-таки за счет чего, по-вашему, новостям «24» удалось эти 10 лет выстоять?
– Тут многое зависело от старожилов новостей – именно благодаря им удалось сохранить стиль работы. Многое решают шеф-редакторы, которые возвращают корреспондентам слабые материалы. Сюжет, где событие освещается банально, в эфир не попадет – нам нужно, чтобы человек искал то, что не лежит на поверхности.
– Вы производите впечатление добродушного человека, не приспособленного к такой жесткой работе.
– Произвожу – возможно. Но в студии веду себя по-другому. Стараюсь не кричать на коллег, но иногда бывает. Правда, потом я в этом сильно раскаиваюсь.