Наркотики и побои - для них это будни
Число беспризорников в России из года в год колеблется в районе миллиона детей! Для них объявленный с помпой Год семьи – пустой звук, потому что папа и мама – давно как мифические существа. И грядущий День защиты детей тоже пустой звук, потому что улица быстро учит приемам самозащиты.
Приключения неуловимых
Этих детей трудно защитить, потому что трудно найти. Днем они спят, в свет начинают выходить часов с 7 вечера. До двух ночи работа – воровство, грабеж, проституция. С 3 до 7 утра отдых – наркотики, алкоголь, секс. На такой режим перешли несколько лет назад, когда наверху озаботились беспризорностью и начался усиленный прессинг милиции. В день, когда я отправилась на поиски бродяжек, милиция была особо бдительна – в Москву приезжали английские болельщики. Поэтому даже вечером на вокзалах малолетних бомжей не было видно – немногие, что попадались, шарахались от фотокамеры. Хотя взрослые бомжи спокойно сидели тут дурно пахнущими рядами. К
10 часам вечера после бесплодных поисков я сама чувствовала себя бродяжкой. С горя купила привокзальную шаурму и села под моросящим дождем в ряду сомнительных личностей.
– Тут живешь? – Вот что значит слиться со средой!
– В гости пришла. К тебе.
Передо мной был не то чтобы чумазый оборванец – приличные джинсы, ветровка. Выдавали рваные кеды и «маникюр». Для начала пришлось и его отравить шаурмой. И только потом пытаться разговорить.
Костику 12 лет, хотя комплекция – едва ли на 10, а круги под глазами и хриплый голос тянут на все 14. На улице он уже почти четыре года. Первого побега из отчего дома в Ярославской области родители Костика даже не заметили.
– Отец, еще когда я малой был, в Москву уехал на заработки и не вернулся. Мать себе нового нашла, пили вместе. Я еще тогда в школу ходил. А летом один местный пацан предложил махнуть на море.
Полупьяной матери было сказано, что едут в лагерь. А сами даже не выехали за пределы области – деньги кончились.
– Степка предложил вернуться в Ярославль, прикинуться сиротами и милостыню просить. Забавно это, вроде игры. В первый раз немного напросили. А потом нас местные пацаны взяли под контроль.
С ними Костик провел лето на местном вокзале и к концу уже умел играть в две игры – «попроси денюжку» и «укради ее». Но он все же вернулся и домой, и в школу. А через год уже с опытом и новым напарником все-таки добрался до моря.
– Там все с деньгами, и на пляже тырить легче всего. Жаль, через месяц нас замели. (Какой-то щепетильный турист отвел бродяжек в милицию.) Мы там ходили, как дикари, заметные были. Это сейчас в Москве стараешься всегда прилично выглядеть, чтоб в глаза не бросаться.
В Москву первый раз Костик приехал два года назад. Отсюда его депортировали трижды. Первый раз отправили в отчий дом и уже стали всерьез разбираться с непутевой матерью. Как разобрались, лишили родительских прав, а Костика отправили в ближайший детдом, где он не провел и месяца. Туда же его возвращали потом дважды, один раз он ухитрился сбежать по дороге.
– Тех, кто давно на улице, приручить сложно – из детдомов, интернатов они сбегают, – говорит Татьяна Свешникова, которая не один год работает с беспризорниками в рамках благотворительного проекта. – Если ловят на преступлениях, в исправительных учреждениях потом им тоже лучше не делают. По наркоте их отправляют в психушки, там и вовсе калечат.
Кстати, наркозависимость привязывает к улице не хуже романтики свободы. Клей, лак и ампулы буторфанола, которые в аптеке свободно продаются по 60 рублей.
– Недавно подсел на него, – уточняет Костик.
Голубые воришки
На наркоту, еду, выпивку уходит уличный заработок.
– В день имею 500 рублей минимум, – хвастается Костик. – Мобильники ворованные каждый день меняю, попользуюсь – продаю.
Воровство – то, чем живут большинство бродяжек. Попрошайничество сейчас не в чести – дают мало, гоняют много. Самое доходное дело – голубая проституция.
– На Павелецком в основном, – уточняет Костик. – Там или напрямую малолетки работают, или с сутенерами. Те, кто давно работает, от 2 до 5 тысяч в ночь имеют. Там их не просто бомжи, богатые дяди снимают. Некоторые и к себе жить берут. Но я лучше буду на улице, чем торчать в рабстве у слюнявого гомика. Раз попробовал, не для меня это, я по девочкам спец.
Дальше был длинный рассказ о любовных победах. Хотя уже три месяца, как у Костика постоянная «женщина». 16‑летняя Светка подарила ему не только любовь, но и приемного сына. Подрабатывала проституцией, а годовалого Сашку нагуляла по любви – с заезжим таджиком-гастарбайтером. От кого нагуляла вирусный гепатит – неизвестно. Костику это неважно.
Бесприютные
О вирусах, наркоте, побоях и извращениях такие, как Костик, вообще говорят без соплей. И без жалости к себе – если не хотят выманить деньги. Для них это будни. А спившиеся родители, скучные детдома, строгие интернаты – по ту сторону. Асоциальные элементы – в их обществе. Такие же, как они – в нашем. В начале 2000-х, когда наверху озаботились беспризорностью, в Москве построили 11 социальных приютов. Здесь отличные условия, реабилитация, психологи, шестиразовое питание. А беспризорников почти нет.
– У нас в основном дети из неблагополучных семей, – рассказывает директор социального приюта Александр Мироненко, – они теперь вместо улицы бегут к нам. Мы их после реабилитации либо возвращаем родителям, либо устраиваем в интернаты. А те, кто долго живет на улице, сами к нам не приходят. Если и попадают изредка, им оказывают только экстренную помощь, потом опять же распределяют.
– Приюты, интернаты – это всё пункты пересылки детей, – считает глава Российского детского фонда Альберт Лиханов. – Беспризорников на улицах вроде бы стало меньше. Может, действительно что-то сработало из этой системы. А может, они просто начали лучше прятаться. Потому что число их все равно колеблется на уровне 1–1,2 миллиона. А еще есть полмиллиона сирот, которые живут под опекой у родственников. А еще 250 тысяч сирот в детдомах. И эти дети могут плавно переходить в категорию беспризорников. Потому что система неэффективна. Даже после детдомов только 10% выпускников имеют нормальную жизнь. Для беспризорных детей надо либо возрождать спецшколы по образцу Макаренко, где они были бы ограничены в свободе и получали профессию, либо семейные детские дома, где о них бы заботились, как о родных.
А пока беспризорники заботятся о себе сами. В общество возвращаются не больше 1–2%.
– Некоторые хотят вернуться, те, кто уже много пережил и устал, – говорит Татьяна Свешникова. – Чаще уже после 25. Приходит такой детина и говорит: тетя, верни меня к маме.
Сама Таня «вернула» себе пятерых приемных детей с улицы. Старшей дочери уже 26, вышла замуж, у остальных тоже все нормально. Это частные случаи. А непутевые родители, приюты и детдома – это конвейер, зачастую выводящий снова на улицу. Костик уже не хочет ни любви пьяной мамы, ни уроков, ни опеки. Но не прочь встретить папу, лет 10 назад затерявшегося в Москве. И обчистить его до нитки.
