Сергей Капица: Мы обрекаем страну на потерю мозгов

«Собрать стадо из баранов легко, трудно собрать стадо из кошек». Этот почти китайский по глубине и сжатости мысли афоризм принадлежит большому ученому, профессору Сергею Петровичу Капице.

Капица согласился меня принять лишь после встречи с его племянницей Еленой Леонидовной, рассказавшей историю семьи и, видимо, заодно оценившей, стоит ли меня допускать к Сергею Петровичу. Рассказываю об этом, чтобы подчеркнуть масштаб личности своего собеседника.

Встречу мне назначили в мастерской народного художника СССР Николая Багратовича Никогосяна, который пишет портрет Капицы. «Если по-честному, мне нужно двадцать лет, чтобы написать портрет Капицы. Сейчас я бы хотел уложиться за неделю. Ну нет у Сергея Петровича времени. Хотя мы уже сорок лет знакомы», – сказал художник. Только после таких строгих напутствий я и получила доступ к собеседнику…  

– Ваша мама Анна Алексеевна всю свою жизнь посвятила вашему отцу, нобелевскому лауреату Петру Леонидовичу Капице, не сделав своей карьеры. Верно?

– Так оно и было. Зато она написала воспоминания в двух томах. Это слепок двадцатого века: она родилась в 1903 году и умерла «под самый занавес», в 1996-м, пережив все события двадцатого века. Мама была радушной хозяйкой. На родительской даче в Николиной горе постоянно было много гостей – многие стремились встретиться и поговорить с моим отцом. Мама все это регулировала.

– Я знаю, в вашей семье закрепилась английская традиция чаепитий, так называемых five o’clock.

– Устраивали, но это было неформальное мероприятие. Да дело было и не в ритуале, а в том, что именно за чаем решались многие дела. Посиделки с великими учеными и так далее. А вообще в нашей семье была очень упорядоченная жизнь. Родители мои – долгожители. Наверное, тот, кто живет больше девяноста лет, живет упорядоченной жизнью.

– Сергей Петрович, ваша мама пишет в своей книге, что не ругала вас даже за самые смелые поступки и желания.

– Ну, как не ругала…

– Например, когда вы решили в ледоход переплыть Москву-реку на лодке с другом. Даже слова поперек не сказала, виду не подала, хотя сильно переживала.

– Разрешает – не разрешает, можно было и не спрашивать. Мы, мальчишки, устроены-то по-иному.

– Другая бы мама запретила, чтобы лишний раз не волноваться.

– Все равно бы сделал. Но, знаете, милая моя, давно это было. У вас есть дети?

– Нет.

– Вот видите, вам некому запрещать.

– А своим детям вы давали наставления, скажем, куда пойти учиться? Может, ориентировали поступать за границей?

– Мои дети закончили МГУ и за границу не рвались.

– Всю жизнь вашу семью окружали художники. Говорят, портрет вашего отца кисти Кустодиева до сих пор мечтает получить Третьяковка.

– Наверное, мечтает. Только парный портрет папы и академика Николая Семенова – семейная реликвия. Они были единомышленниками. Семенов – тоже нобелевский лауреат, правда, по химии. Сейчас картина висит в Академии наук.

– Ваша мама познакомилась с отцом благодаря этой дружбе с Семеновым?

– Мама со школьных лет была знакома с Натальей Николаевной – супругой Николая Николаевича Семенова. А он был смолоду очень дружен с моим отцом. Семенов учился в университете в Петербурге, а отец в политехническом. Позже они вместе занимались наукой. В 1920 году у Петра Леонидовича Капицы от эпидемии «испанки» умерла вся семья – отец, жена и двое детей. После этого несчастья папа уехал в Кембридж в лабораторию к Резерфорду. Кстати, вместе с отцом уехал в Англию и его будущий тесть, выдающийся математик Алексей Николаевич Крылов. Встретившись как-то в Кембридже, Семенов и Капица решили съездить в Париж, где жена Семенова отыскала мою мать Анну Алексеевну. Она на тот момент жила во Франции. Так родители познакомились. А через год поженились и уехали жить в Кембридж. Там родились я и мой брат Андрей.

– А как вы познакомились со своей супругой Татьяной Алимовной?

– Это было в Николиной горе. Я уже к тому времени закончил институт и учился в аспирантуре ЦАГИ. А она училась на биофаке, у нее как раз был диплом. Татьяна Алимовна – дочь очень знаменитого в то время терапевта Алима Матвеевича Дамира. Мы поженились в 1949 году.

– И вам на тот момент был всего 21 год.

– Да.

– Вы были вундеркиндом? Школу закончили в 15, аспирантуру – в 21…

– Терпеть не могу этого слова. Все вундеркинды в конце концов делаются идиотами. Поэтому лучше не вспоминайте их. Просто тогда была война, все было смещено во времени. Мы с семьей жили в Казани в эвакуации, и там экстерном я закончил школу.

– Это тогда в Казани вы, будучи школьником, отправились с институтом в научную экспедицию?

– Два года подряд я ездил – в 1942 и 1943 годах – в экспедицию на поиски нефти. Война, жили бедно, летом надо было где-то работать. Либо уголь грузить на станции, либо отправиться в экспедицию. Вот я и поехал за нефтью.

– Успешно закончилась экспедиция?

– Очень успешно. Нашли большое месторождение нефти. Серьезная операция по освоению так называемого второго Баку – это большое нефтяное поле к западу от Урала. В то время это были стратегические, очень важные запасы для страны.

– Поведайте, как вы стали первым аквалангистом в СССР.

– Это было в Крыму в 1958 году. Бруно Понтекорво (итальянский физик, эмигрировал в СССР – Ред.) из Италии прислал оборудование и маски для плавания под водой. Одновременно с этим мы увидели фильмы Жака Ива Кусто. Он, в отличие от нас, глубоко нырял под водой. Это ведь Кусто изобрел акваланг.

– У вас было удостоверение аквалангиста №0002, а у кого же был №0001?

– У моего друга – известного физика-теоретика Аркадия Венедиктовича Мигдала. Мы были первыми аквалангистами, тогда об этом даже никто не знал. Подводный мир нас так увлек, что мы сняли кино про это. Я был с этими фильмами на нескольких кинофестивалях. Да что мы всё обо мне да обо мне! Сейчас есть более значимые проблемы, о которых стоит сказать.

– Какие, например?

– Например, кризис образования. Еще во времена моего отца образование мог получить любой одаренный, стремящийся к знаниям человек. Мой отец Петр Леонидович окончил реальное училище в Кронштадте. Напротив училища до сих пор стоит его скульптура. Потом отец учился в политехническом институте в Петербурге. Кстати, строгих сословных разграничений не было. Деньги не играли никакой роли.
Современная система образования в России – это нечто, ни в одной разумной стране такого нет. Платное образование и система, выстроенная на этом, не имеют будущего. Это неверный путь поиска талантливых людей. Талант без денег не может получить образование. Кризис очень глубокий и обрекает нас на нищенское существование.
 Одновременно с этим происходит утечка мозгов. А что делать? Сейчас аспиранту платят полторы тысячи рублей. Как-то меня спрашивает Кудрин, он тогда был просто министром финансов: «Сколько надо платить аспиранту?» А я ему отвечаю: «Столько, сколько вы платите в рублях, но только в долларах». – «Вы серьезно это говорите?» – «Абсолютно серьезно». Россия раньше давала превосходное образование, лучше, чем за границей. Поэтому и тогда, и сейчас наши специалисты востребованы во всем мире. Как только наш аспирант подает документы в Америку, ему тут же предлагают хорошую стипендию. А через полгода добавляют еще денег. И всё. Этот молодой ученый уехал.

– Только альтруисты остаются.

– Да и альтруист умрет с голоду при таких деньгах. Мы обрекаем страну на то, что у нее не будет мозгов. Если вы хотите иметь страну без будущего – лишите ее мозгов.

– Изменилась ситуация после вашего разговора с Кудриным?

– Она если и меняется, то настолько медленно, что подвижки остаются незамеченными. А что добавляют, все тут же съедает инфляция.

– Понятно, что уезжают из-за лучших условий. Ведь и у вашего отца в Кембридже была собственная лаборатория.

– А сколько наших в Америке? Я был в «Майкрософте» у Билла Гейтса. Вся «головка» этой компании – наши бывшие студенты из Москвы, Питера, Новосибирска. В России они работать не могут.

– А нам говорят, что дела в стране все лучше и лучше.

– Вот я сотрудничал в свое время с одним институтом – делал для него ускорители, с их помощью можно просвечивать корпуса ядерных реакторов. Примерно как рентген делать человеку. Сейчас все в институте разграблено. Нет его. Оборудование, первоклассная техника – всё украли. Надо бы спросить Кириенко, он до недавнего времени возглавлял Росатом: как такое возможно? Если так везде – тогда надо ставить крест на нашем будущем. Очень серьезный кризис. Гораздо серьезней, чем кажется. А сколько сейчас детей беспризорных, а бомжей сколько! После войны такого не было. После гражданской – было, но очень быстро ликвидировали.

– И что делать?

– Ну что в этой ситуации можно сделать, если вся система такая? Люди жируют: на концерты «домашних артистов», на приглашение американских див тратят миллионы. У нас поставили цель – обогащение немногих. Это раскололо общество. Такой разницы между бедными и богатыми, как у нас, нет ни в одной стране мира, даже в Бразилии.

– Выхода нет?

– Надо у Путина спросить. А еще читать Маркса надо чаще. Очень полезное чтение. Да и Ленин очень много справедливого писал. А я, милая моя, не политик, а просветитель. Я об этом только лишь рассказываю, потому что ничего другого сделать не могу. Раньше моя передача «Очевидное – невероятное» выходила каждую неделю по часу да еще и повторялась три раза. Сейчас она выходит через неделю по 26 минут. Любая мистика, чушь собачья, астрология... ясновидящие, кто угодно имеют возможность говорить эту чушь, сколько хотят. А на науку времени нет. Помните, был такой журнал «Наука и жизнь», у него тираж был 3 миллиона! На него было трудно подписаться, а сейчас, по-моему, сорок тысяч тираж. Наука – это будущее страны. Если нет ее, у страны нет будущего.

– Я прочла в воспоминаниях вашей матери, что ваш отец Петр Леонидович никогда не подписывал никаких коллективных воззваний.

– Не подписывал. Это у него такой стиль был. Зато он сам много писал Сталину. Рассказывал о проблемах в науке, критиковал Берию. Такие письма от академика действовали часто больше, чем коллективные послания.

– Реагировали?

– В 51-м году отцу позвонил Маленков и сказал: «Почему вы перестали писать письма?» Им хотелось иметь этот сигнал, было интересно узнать мнение Петра Леонидовича, человека от науки. Отец ответил: «Так вы мне все равно не отвечаете». «А вы пишите», – сказал Маленков.

– Капица – голос разума?

– Только вы имейте в виду, что это сложное занятие – писать письма руководству. Вот я вам расскажу одну историю. Это было в 1987 году, во времена Горбачева. Тогда была такая вещь – студентов брали в армию, нарушая их обучение в институтах на два-три года. Прерывать образование – все равно что вообще его не получать. Мне как-то позвонил помощник Горбачева и говорит: «Это неправильно, что в армию берут студентов. Вы против этого? Надо бы письмо написать от самых видных академиков, что этого делать нельзя». Он предложил это сделать мне – вызвать огонь на себя. Я написал письмо Горбачеву, и это подействовало. На заседании политбюро, где рассматривался вопрос, все говорили: «Да-да, мы должны поднять интеллектуальный уровень нашей армии». И тут Горбачев решил сказать свое слово: «Вот меня академики просят учесть этот важный аспект». И политбюро решило не отправлять студентов в армию. Власть устроена очень просто. Переписка – это механизм власти. Я был только инструментом в этом деле.

– Последнее письмо кому вы написали?

– Подготовил, но еще не подписал – в защиту Дома скульптора. Рейдерский захват устроили. В масках заползли в здание.

– Подписывать будете?

– Пока не знаю. Я же не скульптор. Его подпишут деятели искусств.

– Что вы сейчас читаете?

– Все, что нужно для работы. В основном – научную литературу.

– Телевизор смотрите?

– Редко. Как правило, научно-популярные программы.

– В кинотеатре давненько не бывали?

– Давно. Но скоро собираюсь на премьеру по роману Рыбакова «Тяжелый песок».

– Какие напитки предпочитаете?

– Воду и чай. Кофе не люблю. А из спиртного – красное вино и коньяк. Важно не сколько, а какого качества.

– Вам никогда не хотелось вернуться за границу и жить там?

– Нет.

– Значит, вы – патриот?

– Вся жизнь моя прошла в России. Как говорится, родителей и родину не выбирают. Моя родина – Николина гора. Очень хорошее место.