Сергей Станкевич: Роковой неизбежности СВО не было

Сергей Борисович поделился с «Собеседником» рассуждениями о том, что происходит сейчас в мире и чего нам ждать.

Последний рубеж

– В последние два года обострилось несколько вооруженных конфликтов: это и спецоперация на Украине, и война в Нагорном Карабахе, и противостояние между Израилем и Палестиной. Можно ли сказать, что мир вошел в череду глобальных изменений?

– Историки международных отношений обоснованно выделяют в новой и новейшей истории шесть относительно устойчивых мировых порядков, начиная с Вестфальского мира 1648 года. Дальше были в XIX– XX веках следующие миропорядки: Венский, Крымский, Версальский, Ялтинско-Хельсинкский и, наконец, однополярный Американский.

Все эти относительно устойчивые (на какой-то срок) мировые конструкции складывались по итогам масштабных войн с участием великих держав, которые, померявшись силами, договаривались, как они отныне будут жить. В последний раз это произошло после Второй мировой войны. Новый миропорядок был создан на Ялтинской и Потсдамской конференциях, а затем закреплен в 1975 году на совещании в Хельсинки.

Этот послевоенный мировой порядок, главными гарантами которого были постоянные члены Совета Безопасности ООН, просуществовал до распада Советского Союза, когда «поплыли» границы в Европе и изменился стиль управления международными отношениями. С тех пор действовал однополярный порядок с гегемонией США (Pax Americana), не зафиксированный, впрочем, ни в каких документах. Гегемония сложилась по факту, Америка уже не считала необходимым с кем-то договариваться.

Конечно, многим странам, в том числе руководству России, хотелось стать гарантами и архитекторами нового миропорядка, добровольного и взаимовыгодного, но этого не случилось. От этого отказывались наши партнеры (они же конкуренты) из Атлантической коалиции, сначала уходя от каких-то глубоких обсуждений, а затем диалог на эту тему стал вообще невозможен. И череда ныне происходящих конфликтов – это явные признаки нарастающего беспорядка при отсутствии действенного международного центра, из которого исходило бы упорядочивающее влияние.

Великие державы перестали договариваться между собой, между ними возник раскол, дошедший до конфронтации. С одной стороны – Россия и Китай, с другой – США и их союзники. Глобальный Юг, глядя на этот конфликт, осторожно дрейфует в сторону тандема Россия – Китай.

По всем признакам сейчас складывается предвоенная ситуация, что особенно опасно в ядерную эру.

– Предвоенная – значит, есть угроза Большой войны? Как она возможна, когда у великих держав есть ядерное оружие?

– Классический механизм возникновения мировой войны предполагает наличие непримиримых противоречий между великими державами и отсутствие постоянно действующего способа их улаживания мирными средствами. Отсутствие продуктивного диалога и ставка на односторонний диктат приводят сначала к конфликтам на границах между сферами влияния, а дальше из локальных столкновений разрастается мировой пожар с участием великих держав. И единственное, что пока еще сдерживает процесс сползания планеты к войне – это наличие ядерного оружия.

Это последний защитный рубеж, тоже уже крайне слабый и рассчитанный в основном на добрую волю, а больше – на страх взаимного уничтожения.

– Как можно разрешить этот кризис, чтобы не доводить до новой мировой войны?

– Я думаю, что выход из спирали нарастания конфронтации откроется после психологического перелома. Вопрос только в том, как и когда он наступит: когда мы приблизимся к прямому столкновению на полшага, как это было во время Карибского кризиса в 1962 году, либо мы раньше сможем совершить необходимую работу над ошибками.

В психологическом переломе нуждаются в первую очередь Соединенные Штаты и Атлантический лагерь, организовавшие своеобразный «крестовый поход» с формальной целью утвердить в мире господство «демократических» государств, противостоящих «автократиям». Они экономическими, финансовыми, технологическими и прочими санкциями, а также с помощью военной силы утверждают «порядок, основанный на правилах». Имея в виду собственные, односторонне установленные правила.

Сценарий такого переформатирования мира (глобализация под гегемона и его правила) в последние три десятилетия пытается осуществить команда политических «атлантистов», ядро которой концентрируется в Демократической партии США, а филиалы, партии и фракции разбросаны по Европе и остальному миру.

Пока этот «крестовый поход» за мировой идеологически мотивированной гегемонией не закончился (а он выдыхается), у великих держав нет возможности выполнить свою историческую задачу – выстроить новый договорный миропорядок на очередную эру в 30–50 лет.

Что касается Новой России, возникшей из распавшейся Советской империи, то нам нужно понять, где отныне проходят границы наших национальных интересов. У нас есть доктринальные документы на этот счет, но там все формулируется довольно расплывчато. И сейчас, когда мы не теоретически на стене кабинета, а буквально на земле увидели дымящиеся очертания угроз и проблем, нужно провести переосмысление и уточнение национальных интересов, определить их приоритетность.

Дипломатия изменит ситуацию

– Но есть и другое мнение: что это именно Россия затеяла передел миропорядка, а США только реагируют на разрушение баланса.

– Так можно размышлять, если забыть, где находятся Соединенные Штаты, и где – Россия. Географически и исторически. Новая Россия, появившаяся после окончания холодной войны, заявила об отсутствии глобальных притязаний и отступила в восточном направлении на полторы тысячи километров, вывела более чем двухмиллионную армейскую группировку из Европы на свою территорию. Когда на рубеже веков началась экспансия НАТО на восток, Россия возражала, протестовала, но не противодействовала процессу поглощения Атлантическим альянсом постсоветского пространства – вплоть до присоединения к нему трех балтийских республик. Интерпретировать этот реальный ход событий как российское «наступление» можно только в попытке сознательного вранья.

– Начало СВО 24 февраля 2022-го было неизбежностью?

– Была ли военная операция России неизбежна? Нет, не думаю. Конечно, нужно понимать, что в критический момент противостояния выбор инструментов всегда достаточно субъективен. Важен объем информации, которой ты располагаешь, и дистанция, с которой ты смотришь.

Сейчас, когда с начала спецоперации прошло почти два года, я вижу даже яснее, чем мне казалось изначально: роковой неизбежности не было, еще сохранялись дипломатические ресурсы для того, чтобы настоять на равноправном диалоге с Атлантической коалицией. Но я по-прежнему исхожу из того, что мне известно. Я всегда допускаю, что были еще какие-то вещи, которые нам не открыты до сих пор. Из известной мне информации не вытекает неизбежности именно в тот момент прибегать к силовым аргументам. Но произошло то, что произошло, и сейчас надо искать выход из реального военного конфликта.

Сегодня все необходимые возможности для дипломатии созданы. Военные аргументы в основном исчерпаны: ни одна из сторон не может задействовать какой-то военно-технический резерв, который обеспечит коренной перелом на поле боя. Конечно, можно двигать линию фронта в ту или иную сторону на десятки километров, но геополитически это ничего не изменит. Изменить ситуацию можно только сильной международной и многосторонней – обязательно многосторонней – дипломатией. Для прямого продуктивного диалога между Москвой и Киевом возможности пока нет, и она, по-видимому, в ближайшее время не возникнет. А переход к дипломатии в международном переговорном формате уже возможен и желателен. Например, 10 самых влиятельных стран, представляющих Запад и Глобальный Юг, плюс Украина и Россия.

– Однако от «рассерженных патриотов» мы часто слышим, что подобный вариант переговоров непременно будет означать поражение России...

– «Рассерженные патриоты» могут позволить себе роскошь не додумывать свой план до конца и не видеть его последствий. По окончании боевых действий возникает послевоенная ситуация, и нужно понимать, как население в ней будет жить. Жизнь после войны должна быть лучше, открывать больше возможностей для развития, создавать основы для процветания для нескольких поколений.

Продолжая СВО и увеличивая сферу контроля, Россия получает разоренные и обезлюдевшие земли, нашпигованные минами и непригодные для цивилизованной жизни на многие годы вперед. Надо понимать, что страна на протяжении многих лет будет с этим делать. Я уже не говорю о том, сколько потребуется сил и ресурсов, в том числе человеческих, чтобы дойти до пределов, желанных для «рассерженных патриотов». Вместо ответов на эти реальные вопросы они ограничиваются лозунгами и пафосной риторикой.

Надо останавливаться в той точке, где военные действия сейчас зашли в тупик, и обязательно запускать дипломатический сценарий. Конечно, хорошо бы вести диалог в обстановке прекращения огня. Если не получится, то какое-то время дипломатический формат может работать параллельно с военным. В ходе войны в Корее, на которую многие ссылаются, переговоры о мире и военные действия продолжались параллельно два года. И эта убийственная в прямом и переносном смысле логика совмещения войны и дипломатии, по моему прогнозу, может стать реальностью. Это положение будет длиться, пока не станет понятна неизбежность компромисса и не будет найдена его оптимальная формула. Естественно, обе стороны будут недовольны результатом, но военные аргументы истощатся и ничего не останется, кроме как признать реальное положение вещей.

[Запрещенное в России слово] выдыхается ресурсно и психологически, объективная ситуация и мировые настроения меняются в пользу нового договорного миропорядка. Но это движение медленное и неровное. Нужна комбинация возможностей – должна поменяться администрация в Вашингтоне и власть в Киеве, от которой сейчас в первую очередь исходит непримиримость. Президент Украины Владимир Зеленский неразумно блокирует продвижение к дипломатии, выдвинув и намертво к себе привязав ультиматум, включающий три пункта: границы 1991 года, репарации со стороны России и трибунал для тех, кого Киев считает виновными. Эта триада предполагает фактически капитуляцию России. Понятно, что это тупик и уход от переговоров. Без потери лица Зеленский сейчас уже не может просто отказаться от своего неосторожного ультиматума.

А с точки зрения глубинного американского государства тем временем становится понятно, что надо выходить на дипломатию, и у меня есть отчетливое ощущение, что тамошние стратеги взяли курс на смену власти в Киеве. Пока они посылают мягкие сигналы, настаивая на желательности проведения президентских и парламентских выборов. В этом случае без драматичного переворота можно совершить легитимную смену власти.

Возможны и какие-то гибридные варианты в духе времени. Например, Верховная рада в новом составе может сформировать какой-то чрезвычайный орган управления войной, военной промышленностью и военной дипломатией. И наделить чрезвычайными полномочиями какую-то военную Директорию.

Вообще за два года в Украине сформировалась военная контрэлита, которая пользуется преобладающим доверием и набирает политический вес, пока потенциальный. Так что выход на политическую сцену Украины военных практически предрешен, вопрос только в сроках и формате. И это понимают ключевые союзники Киева.

При всей медийной популярности главкома ВСУ Валерия Залужного вряд ли ставка со стороны спонсоров Украины будет сделана на одну персону. Скорее всего Вашингтон будет способствовать тому, чтобы группа из 5–6 военных взяла на себя задачу осмотрительно и эффективно вывести страну из войны и удержать контроль в период послевоенных шоков.

И к марту следующего года, когда истечет легальный срок президентских полномочий Зеленского, скорее всего созреют достаточные предпосылки для перевода военного конфликта между Россией и Украиной в дипломатическое русло.

«Точку невозврата мы не прошли»

– В 2024 году в России тоже предстоят президентские выборы. Повлияют ли они как-то на завершение СВО?

– Наиболее вероятный победитель этих выборов понятен. Это Владимир Путин. Я бы даже сказал, что теперь в этом есть некоторая дополнительная военно-политическая логика. При президентстве Владимира Владимировича началась спецоперация, и, видимо, на нем лежит историческая ответственность за ее завершение, которое не создаст для Новой России роковую нагрузку.

Президент, который возглавит Россию в 2024 году, должен будет вернуть стране возможность для нормального развития. Причем не затягивая с этим. С учетом всех реальных обстоятельств, сложившихся в стране и в мире, было бы, пожалуй, неразумно перемещать ответственность за завершение спецоперации и всей военной эпохи на какую-то новую команду. Для страны безопаснее, если действующая команда завершит начатое установлением понятного и разумного мира.

– Вы упомянули Корею. Можно встретить мнение, что мы постепенно превращаемся в ее отражение. Или все же это временные явления?

– Да, в последние годы стала особо заметной и довольно опасной неосоветская и неосталинистская реакция, которая может привести к тому, что мы сами наложим на себя очередные цепи и вериги, свяжем и изуродуем страну. Но все-таки я думаю, что наш печальный опыт оставил глубокие следы в национальной памяти и в больших масштабах ничего страшного не произойдет. Это, кстати, еще одна причина поторопиться с переходом к дипломатии на Украине – чтобы раковая болезнь неосталинизма не зашла слишком далеко.

– Вы полагаете, что Россия еще не прошла точку невозврата превращения в авторитарный режим, несмотря на усиление репрессивного законодательства, появление большого числа иноагентов и политзаключенных, отъезд многих граждан из страны?

– Точку невозврата на пути к неосталинизму мы не прошли. Все перечисленные вами симптомы – это законодательная чрезвычайщина, она пока формируется и воспринимается как нечто временное, как черта военной эпохи. Не дай бог, конечно, что такая чрезвычайщина сохранится в мирное время и станет частью новой нормальности. Это будет очень плохо. Но я думаю, что все-таки здоровое начало на этот раз серьезно успело укорениться и обязательно возобладает над всеми негативными процессами.

Новая Россия, понимаемая умом как здоровая, нормальная, демократическая, предпринимательская, ориентированная на общий прогресс республика, непременно выживет.