Истерическая правда и историческая кривда, или Бои за Зою Космодемьянскую

Обозреватель Sobesednik.ru — о том, что на самом деле скрывается за скандалом вокруг истории Зои Космодемьянской.

Вскоре после того, как Владимир Мединский анонсировал съемки фильма о Зое Космодемьянской, Андрей Бильжо заявил о том, что советская партизанка, по всей видимости, страдала шизофренией. Реакция не заставила себя ждать: возглавляемое Мединским Российское военно-историческое общество подало заявление в Генпрокуратуру о привлечении Бильжо к уголовной ответственности за клевету.

Бильжо прекрасно знал будущую реакцию на свой пост. Всё, что писали ему в соцсетях, предсказуемо и ожидаемо. Версию с шизофренией придумал не он, она появлялась и раньше, однако никаких доказательств представлено не было. Если Андрей выдумал историю про то, что лично видел документы на Зою в больнице имени Кащенко, подобными вещами заниматься, конечно, позорно. А если уверен в ней на 100%? Тогда Бильжо имеет полное право об этом говорить.

Перепалка о Космодемьянской, однако, ушла совсем не в ту степь. Дискуссия о вероятной шизофрении советской героини и уголовной ответственности за клевету напоминает скорее разборки между Киркоровым и Маруани. Нервные расстройства Зои в школьные годы (а известно, что девушка не всегда могла найти общий язык с одноклассниками, замыкалась в себе, переживала и приходила в себя в санатории) не имеют прямого отношения к ее миссии и мученической смерти.

В той трагедии было несколько правд. Чтобы осознать это, достаточно прочитать воспоминания свидетелей оккупации, оставшихся «под немцами» в разных городах и селах СССР. Кого-то успели забрать на фронт, кто-то ушел в партизаны, но куда было идти старикам и женщинам с детьми? Отступавшие советские войска старались уничтожить многие стратегические ресурсы, чтобы они не достались врагу — это логика войны. Эвакуировать всех было невозможно. И некуда. Многие советские граждане честно признавались своим детям и внукам (которые сейчас и публикуют их воспоминания), что в их домах квартировали немцы. При советской власти об этом, как правило, молчали. Степень человечности и адекватности оккупантов в каждом случае была индивидуальна. А входили передовые немецкие части в города и села нередко свободно и спокойно, обычно на мотоциклах. После отступления советских войск местные жители встречали немцев не автоматами, пулеметами и гранатами, а лишь испуганными взглядами. Более того, некоторые потомки оказавшихся на оккупированных территориях ретранслируют обиду и злобу на советскую власть, которая их «бросила на произвол судьбы». Но вариантов тут и впрямь не было.

Известно, что Зоя Космодемьянская, оказавшись в плену, была удивлена тем, что жители оккупированного Петрищева, которое она поджигала, мирно сосуществуют с немецкими солдатами. Это вряд ли укладывалось в ее понимание ситуации. Вероятно, еще больнее ей было получать удары палками от своих же сограждан, чьи дома оказались сожженными.

Будет ли в фильме, который ждет Мединский, эта драматургия? Будет ли вообще все то, чем сильна русская классика — человек в плену обстоятельств, человек, стоящий перед сложнейшим выбором, которого почти нет? Должны ли были оставшиеся в оккупации сами поджигать свои дома, желательно вместе с немцами? И если да, известны ли вообще такие случаи? Говорят, Сталин отдал приказ о сожжении подмосковных деревень, вспомнив тактику финнов в Финской войне. Но финские военные уводили жителей с собой. Наши прекрасно знали, что граждане остаются в своих домах.

Возможно, ответы на «лишние» вопросы не вписываются в «историческую правду», за верность которой (именно в такой формулировке) возглавляемое Мединским РВИО недавно наградило фильм «28 панфиловцев». Культурному начальнику прекрасно известно о дискуссии, развернувшейся в последний год вокруг того, что детали подвига панфиловцев были придуманы в редакции «Красной звезды» в 1941-м. В этой ситуации кричать «конченые мрази» означает лишь подпитывать интерес к теме у тех, кому небезразлична история своей страны. Мединский сам рубит сук с собственной «исторической правдой»: люди самолично знакомятся с выводами военной прокуратуры, где черным по белому сказано, где установленные факты, а где редакционная выдумка.

Пытаться приукрасить правду, закрыть глаза на то, что кажется в пестрой истории неприглядным — это в некотором смысле тоже неуважение к памяти павших. Не говоря уже о нас с вами, которым хотят запретить думать, анализировать, сопоставлять факты и версии, работать с архивными документами, интересоваться тем, как все было на самом деле. Историк и истерик — совершенно разные амплуа. Часто противоположные.

Жительницы Петрищева, набросившиеся на плененную Зою, в 1942-м были расстреляны по приговору советского суда. Был расстрелян и Свиридов, поднявший панику и позвавший немцев, когда девушка пыталась поджечь его сарай. Расходятся версии о том, что случилось с Василием Клубковым, служившим в одном партизанско-диверсионном отряде с Зоей и также расстрелянным в 1942-м своими же за измену Родине. По официальной версии, Клубков был схвачен немцами и сдал им Космодемьянскую, подтвердив, что она пришла с диверсионным заданием. Однако у исследователей на этот счет много вопросов. Материалы дела Клубкова были рассекречены в 90-е.

Никто не призывает забыть фашистские зверства. Никто не оправдывает оккупантов и предателей. Никто не глумится над памятью героев. Но спустя 75 лет после страшных событий хочется уже наконец взглянуть не только на агитплакаты. Хочется понять тех, кого война застала в самых разных и, как правило, страшных и безвыходных обстоятельствах. Этих полуприкрытых страниц еще много.

История — пестрая. Жаль, что историк Мединский — однотонный. Но у историка Мединского в этой самой истории роль более чем скромная.

[:wsame:][:wsame:]