Григорий Остер: Когда майдан дойдет до России - тогда, боюсь, мало никому не покажется

У Григория Остера вышла новая книжка – «Вредные советы жуликам и ворам и борцам с коррупцией». Не для детей. Но раскупается она очень хорошо, нравится и детям, и взрослым, и даже, кажется, самим жуликам и ворам. Нам стало интересно – он думает их исправить или хочет посмешить?

«Давайте мнение высказывать невнятно»

– Григорий Бенционович, почему вы решили обратиться к... этим слоям населения?

– Это ведь не первый мой опыт вредных советов для взрослых. У меня уже были вредные советы бизнесменам, чиновникам. Кстати, интересно, что сейчас «Советы жуликам и ворам...» бурно цитируют в украинском интернете. Последний совет в книге такой: 

Если все три ветви власти, в кулаке одном зажав,

У народа перед носом крутишь, вертишь кулаком,

То потом глядишь в окошко, как угрюмая толпа

Жжет костры на перекрестках из обломанных ветвей.

 Украинцы уверены, что книга посвящена их политическим событиям. Но писалась-то она еще летом, когда ни о каком Майдане речи не было. Просто оказалось, что Майдан – это финальная стадия борьбы с коррупцией. Когда суды, правительство, парламент страны не способны бороться с ворами и жуликами, наоборот, сами дружно вступают в их ряды, вот тогда и случаются майданы. На Украине эта стадия уже наступила.

– А здесь?

– А здесь вряд ли она так уж скоро наступит. Но наступит. И тогда, боюсь, мало никому не покажется. И вообще, я думаю, что сильнее всего бабахнет в Белоруссии. Слишком долго они терпят. 

– Ну, вот написали вы эти свои «Вредные советы», и я почти уверена, что будет эта книга стоять на полках у всех ее героев. Как в семидесятые на Жванецкого ходили в основном герои Жванецкого.

– Я же пишу не для того, чтобы что-то изменить. Просто вытаскиваю на поверхность то, что вижу, – этим и занимается любой писатель. Мне кажется, в этой книге полно описана некая система. Главная ее черта – такая селекция, при которой все люди с умом, талантом и энергией могут реализовать себя в единственной области  – в воровстве. При СССР, скажем, была своя отрицательная селекция – наверх попадали самые циничные. А до этого, допустим, самые убежденные, самые зверские. Но система, при которой главным критерием оценки человека становится именно его способность к воровству, – самая растленная и самая безнадежная.

Потом, книга же называется «Вредные советы жуликам и ворам и борцам с коррупцией», то есть там есть советы и противоположной стороне:

Давайте мнение свое высказывать невнятно, 

Как будто что-то нам еще не до конца понятно.

Давайте думать, что у нас, наверно, все нормально,

И мы не знаем, что ни в чем не виноват Навальный.

Это же и есть в нас всех, на чем я и себя чуть не поймал: а вдруг все-таки что-то там нечисто? Оправдание собственного молчания, и корни его еще в советской власти. Видишь ты, что кого-то несправедливо сажают. Ну, иди, возмутись, выступи. Но нет, страшно. А молчать в тряпочку стыдно – поэтому ты и начинаешь себе говорить: «Ну, не знаю, может, что-то и есть, зачем он вообще полез в этот «Кировлес»?»

– Но сейчас-то уже можно вроде бы говорить что угодно. Правда, слово потеряло силу.

– Ну, не скажите. Боюсь, слово опять обретает силу пушечного выстрела. А еще сильнее отдача. Посмотрите, что случилось, когда на «Дожде» некорректно сформулировали вопрос про блокаду Ленинграда. Обидеть никого не хотели, а какой результат! Последнему свободному от власти телевидению затыкают рот. И понятно ведь, что опрос про блокаду – только повод. «Дождь» пытаются наказать за то, что посмел рассказывать про дачи коррупционеров. У меня в книге как раз есть вредный совет коррупционерам про то, что им надо делать в таких случаях: «Если надоело вам выслушивать правду о себе по телевизору…» 

Котенка Гава приняли за еврея

– Вы в юности считали себя взрослым поэтом. Не жалеете, что ушли в детскую литературу?

– Две литературные школы в России – еще, пожалуй, и третья, то есть фантастика – созданы советской властью и цензурой: всё, чему не давали существовать, уходило либо в детскую литературу, либо в переводы. Юрий Коваль начинал как потрясающий взрослый прозаик, Эдуард Успенский – как взрослый сатирик. Генрих Сапгир – сложнейший авангардный поэт. Валентин Берестов. Борис Заходер. Да мало ли! Десятки серьезных писателей спрятались в нишах детской поэзии, и это, как я теперь понимаю, к лучшему. Если действительно хочешь изменить что-то – начинать надо с детей. И Норштейн прятался в кукольной детской мультипликации, когда ему не давали запускаться со своими гениальными взрослыми фильмами. Ведь всю пластику Удава, Мартышки и Слоненка придумал он. Я написал в сценарии, что Удав кладет голову на хвост в позе роденовского мыслителя, но даже не представлял себе, что это можно так гениально осуществить. 

– Но ведь случалось, что и в детской литературе находили ярую антисоветчину?

– Бывало. Кстати, когда я написал книгу про котенка Гава, ее не хотели публиковать, в издательстве сказали, что это про евреев. 

– ?

– Ну, как же! Вcпомните: «Котенку с таким именем не стоит спускаться во двор. Котенка с ТАКИМ именем во дворе ждут одни неприятности». 

– Никогда не думала об этом!

– Я тоже. Но в том-то и дело, что в эпоху тоталитаризма путем селекции выводятся такие «опытные» редакторы, которые за версту носом чуют крамолу. Иногда претензии бывали очень смешные. Из «Простоквашино», например, у Эдика хотели вырезать реплику Шарика о том, что мясо надо покупать в магазине, потому что там костей больше. Успенский меня научил: всякий чиновник боится скандала, он может потерять кресло. Поэтому надо скандалить сразу, когда только начинают придираться к тексту – тогда чиновник с облегчением поймет, что главное уже случилось и дальше придираться нет смысла.

– А вы никогда не пытались тайком вставить в свои детские произведения что-нибудь действительно диссидентское, крамольное? 

– Нарочно – никогда. Но беда в том, что советское начальство почти всегда узнавало себя в отрицательных персонажах. Даже в сказках. И это неудивительно. Собственно говоря, Гитлеры, Сталины – все они частные случаи Кощея Бессмертного.

– А про нашу Олимпиаду вы не хотели бы что-нибудь написать?

– Так у меня уже была в соавторстве с Курляндским и Успенским «Баба-яга против!» – как раз про Олимпиаду, правда, 80‑го года. Теперь, кстати, опять будут показывать. И сейчас это кино, пожалуй, еще актуальнее!