Геннадий Гудков: Власть идет по беспределу, презирая закон и конституцию

Один из самых заметных критиков власти в Государственной думе, вероятно, будет лишен депутатского статуса на первых же заседаниях парламентской сессии. Кроме того, семейный бизнес политика подвергают постоянным проверкам. О судьбе несогласных в России мы разговариваем с Геннадием Гудковым в офисе его уже практически несуществующей охранной фирмы «Оскордъ» в центре Москвы.

Власть идет по беспределу

– Пока я еще в этом кабинете, но скоро, возможно, придется сменить его на другой, гораздо менее комфортабельный…

– Думаете, власть может и до этого дойти?

– Пока власть идет по беспределу. А при беспределе закон и Конституция – это пустые понятия. Это как в 37-м году – была прекрасная Конституция, эксперты до сих пор считают ее одной из самых лучших, но при этом – абсолютно палаческая история, которая коснулась 2 млн человек, и еще 20 млн прошли через ГУЛАГ. При этом Конституция, как в песне: «я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Но были враги народа и были расстрелы.

– Вы себя чувствуете в шкуре врага народа? Ведь вам что только не инкриминируют, сейчас даже нашли, что в 80-е годы вы преследовали церковных иерархов в Коломне…

– Это вообще чистой воды провокация. Я не знаю священника, со слов которого пошла эта информация, я никогда в жизни его не видел. Я вообще никогда не работал по клерикальной линии и даже не знаю, в каком городе проходили эти события.

С таким же успехом меня можно было обвинить в чем угодно – пытках, убийствах.

– …или что у вас доход 15 млн долларов – от строительного рынка, как сообщили недавно по одному известному телеканалу…

– Если бы я один раз получил такой доход, я бы сейчас чувствовал себя значительно увереннее (смеется). Речь про «Коломенский строитель». Это бывшее ремстройуправление, им командовал хороший мой знакомый, которого я знал еще по комсомолу. Мы с ним познакомились в девяносто каком-то году, когда мне нужно было помещение под штаб, я тогда только начал заниматься выборной кампанией. это была территория со сваленными бетонными блоками, ржавыми какими-то конструкциями, рядом была ЛЭП. И мне мой товарищ говорит: давайте мы перенесем ЛЭП и поставим несколько торговых павильонов, они по крайней мере будут содержать нашу инфраструктуру – приемную, детский фонд, юридическую консультацию, которая, кстати, принимает бесплатно. Но это вся территория, включая проезды, подъезды – 0,7 га. Вот это то, что в той передаче, о которой вы говорите, назвали «крупнейший торговый комплекс Подмосковья».

– А на самом-то деле какой доход, назовете?

– Доход копеечный – 1 млн 100–150 тысяч рублей валовой выручки в месяц минус затраты. По законодательству это предприятие недотягивает даже до критериев малого предприятия, где разрешенный годовой оборот (выручка) – 60 млн рублей. Охранная фирма, которая принадлежит моей семье, уже практически уничтожена проверками, отзывом лицензий, а когда-то это была мощнейшая компания по многим параметрам, с большой региональной сетью.

– А как ваш бизнес в принципе совместим с депутатским статусом?

– Депутату не запрещено владеть долями, акциями предприятий. Запрещено заниматься бизнесом, но я этого и не делаю, и не могу, находясь за 100 км от предприятия и будучи столь активным депутатом. Ведь если мы возьмем статистику законодательных инициатив, выступлений в Думе, поездки, участие в круглых столах депутата Гудкова, то окажется, что как минимум в 20, а то и в 10 наиболее активных депутатов я вхожу. Если я, так работая, еще успеваю заниматься бизнесом, то меня надо наградить. Путин должен немедленно выписать мне орден. Поэтому по статье «Незаконная предпринимательская деятельность» они не могут ничего найти, хотя очень стараются. Я сейчас планирую пресс-тур на рынок, чтобы журналисты увидели все своими глазами, а не принимали на веру то, что показывают моральные уроды от журналистики, которые травмированы действующей властью.

– А элитный комплекс в Болгарии покажете?

– Если найдется спонсор, можно и туда отвезти. Что там на самом деле: в чистом поле разрушается 9 домов без воды, электричества, коммуникаций. Моя жена действительно участвовала в этой компании, представляла интересы инвесторов.

Там есть часть денег нашей семьи, которые у нас образовались еще в 90-е годы, когда я работал директором крупнейшей международной компании в области безопасности, в которой сейчас работают около 600 тысяч человек. Понятно, что на этой работе мною были заработаны какие-то вполне определенные деньги, которые я потом вложил. Как сейчас понимаю, неудачно – проект разворовали.

По мне работают СК, ФСБ, налоговая

– Получается, лояльным можно владеть чем угодно, а пошел против власти – у тебя сосчитают каждую копейку, а то и отберут, как у Собчак…

– Да ладно, если бы они хоть шли объективно и следствие действительно хотело установить истину. Но Следственный комитет на сегодня не сделал ни одной попытки со мной встретиться, я лично сам к ним пришел. Кстати, следователь по особо важным делам, который работает по мне – Евгений Степанов, – он же занимается в «группе 6 мая» (дело о беспорядках на митинге 6 мая. – Ред.), он же проводил обыск у Ксении Собчак. Я думаю, что это особое управление, которое специально создано внутри СК, чтобы прессовать и плющить оппозицию. У них задача не установить истину, а создать или даже придумать поводы для преследования. Для них неважно, совершал человек правонарушение – не совершал, причастен – не причастен, они просто рапортуют о выполнении политического заказа. Их контролируют сотрудники ФСБ. Задача – запугать и запрессовать.

На прошлой неделе они общались с сотрудниками «Коломенского строителя» – не вызывая никого повестками, требовали у них учредительные документы не в устной, а в письменной форме. А когда директор их не привез, они ему сказали: «Ты замучаешься в Москву ездить, мы тебя будем теперь повестками вызывать». А как с моей женой поступили? Сейчас я понимаю, что слушали наши телефонные переговоры, поэтому знали, когда именно она на 1-й день приедет на свадьбу к сыну. Ее уже ждали четыре сотрудника – причем не в аэропорту, а прямо на летном поле. Почему? Чтобы показать мне: мы все про тебя знаем, в любой момент мы тебя можем схватить. Что они могут все и ничего не боятся. Что у них есть мощнейшая политическая крыша, при которой они могут творить беспредел.

– Вы же офицер КГБ в прошлом, почему удивляетесь методам?

– Вот как офицер я и не могу этого объяснить. У власти вообще снесло крышу. Они забыли про закон и считают: раз мы у руля – закон не для нас. Им подчиняются суды, прокуроры, спецслужбы. Только по мне работают управление внутренней политики в администрации президента, СК, ФСБ, финмониторинг, налоговая инспекция, продажные СМИ, политические партии и отдельные деятели. Это целый комплекс.

Меня несколько раз предупреждали, что все мои разговоры прослушиваются. Прослушка, наружка, незаконная съемка, корреспонденция наверняка вскрывается. Идет превращение в НКВД. И власть открыто показывает, что она выше закона. Тот же приговор по «Пусси Райт» – я не одобряю их поступка, но мне абсолютно ясно, что приговор им – это расправа.

Расправа за антипутинский лозунг. Власть всем показала – у нас есть следствие, прокуроры и судьи, которым мы скомандуем и они все сделают. Что это, как не механизм государственных репрессий?

– Как далеко, по-вашему, они могут зайти?

– До гражданской войны. Власть сама подталкивает протест к радикализации.

– Есть мнение, что протест – узкомосковский и страна не готова его поддержать.

– Страна-то как раз готова. Давайте вспомним приморских партизан, Сагру и поддержку, которую им оказывает население, которое воспринимает их чуть ли не как робин гудов. Если власть это не понимает, она потеряла адекватность. Они хотят думать, что народ пойдет в «Общенародный фронт» и только жесткая линия приведет к прекращению уличных акций, и верят в это.

– Но митинги и правда пошли на спад.

– Сейчас лето, последняя акция была 12 июня, а на 15–16 сентября намечен «Марш миллионов». Люди выходят на улицы не потому, что их призывают Навальный, Удальцов, Гудков, Рыжков, а потому, что они не согласны с той жизнью, которая вокруг них. Люди хотят гарантий стабильности, реформ, нормальной, прозрачной системы власти. Мы просто на гребне этой волны, не более того. И пока мы этим протестом руководим, он будет носить ненасильственный, нерадикальный характер. Но если эта волна уйдет, то на это место придут более жесткие люди другой, уличной, формации, и там уже будет бескомпромиссная борьба. Я имею в виду отморозков типа Тесака (осужденный скинхед Максим Марцинкевич по кличке Тесак. – Ред.).

– Почему из всего оргкомитета вы оказались под наибольшим прессингом? Потому что «своих» бьют сильнее и не прощают? Офицер КГБ, потом член проправительственных партий, вы для них «свой».

– Я придаю этому движению некую респектабельность. Я, Пархоменко, Парфенов, Акунин, Улицкая.

В Госдуме не здороваются

– Как с такой биографией вы вообще попали в оппозицию – чекист, член «Единой России»?

– Офицером КГБ я был до 92‑го года – это было совсем другое время. А потом я, конечно, находился в конструктивном диалоге с властью, но частью ее не был. Единственным условным пребыванием во власти можно считать мое участие в группе «Народный депутат», работу с Олегом Морозовым. Но если вы почитаете мои выступления с 2001 года, вам станет ясно, что я всегда высказывался оппозиционно. Да я в КГБ-то был элементом, хлопотным для начальства. Еще в конце 80-х мы с группой товарищей подняли микробунт в Московском управлении КГБ – после того, как убили сотрудника КГБ в Чечне. Мы тогда требовали не замалчивать этот случай и принять меры. А «своих», как вы говорите, у меня сейчас больше в администрации президента, я с ними знаком по «прежней» жизни. Но это не мешает им с остервенением меня сейчас травить.

– У них разделяется человеческое и профессиональное?

– Сейчас происходит очень опасное явление, которого не было никогда на моей памяти – идет жесткая поляризация. Идет размежевание, а это один из опасных признаков возможной будущей гражданской войны. Идейный непримиримый водораздел, когда даже близкие люди становятся врагами – как в «Тихом Доне», «Тарасе Бульбе». Появляется ненависть друг к другу. В Думе есть десятки депутатов, которые предпочитают не здороваться, не общаться друг с другом. Такого никогда раньше не было. Баталии на трибунах никогда не переходили на личные отношения. Как бы горячо ни шли обсуждения, потом оппоненты шли вместе в буфет пить кофе.

Я помню, мы сцепились с Жириновским, но потом он в перерыве подошел ко мне, сел на подлокотник кресла: «Гена, таким и должен быть парламент, ты на меня наехал, я – на тебя, поспорили, нормально». Я эту его фразу помню до сих пор.

Обратите внимание, что те люди от «Единой России», которые раньше участвовали в полемике – Морозов, Васильев, Андрей Исаев, – они сейчас на вторых ролях, а впереди – воинствующее крыло, у них логика «Врагов мочить в сортире до конца» без дискуссий. Это новые люди, которые отражают новое, непримиримое направление во власти: Бурматов, Сидякин, Яровая. Это выбор курса власти.

И не забывайте, что у власти сейчас есть еще мощнейший материальный стимул – не хотят они терять то, что у них есть, из-за всяких Гудковых, Навальных. Это сверхдоходы, которые они рассчитывают передать внукам, правнукам. Правдами и неправдами вывезти за рубеж, спрятать. У нас отток капитала, только по официальным данным, 100 млрд долларов в год. Элита ворует и не верит в страну.

Прятаться не буду

– Не жалеете сейчас, что еще и сына втянули в политику?

– Пока нет. Но против него единственно возможный способ – это провокация. Если мне еще пытаются пришить какую-то неуплату налогов, незаконное предпринимательство, то он-то с 19 лет в политике и ничем, кроме нее, не занимался.

– Пойдете на заседание, когда вас будут лишать депутатского статуса, или, как модно говорить, свалите из страны?

– Прятаться не буду точно. Я уже решил, что перед этим письменно обращусь персонально к тем, кого считаю порядочными людьми, способными на самостоятельное принятие решения. И такие люди есть во всех думских фракциях – и в «Единой России» тоже.

– А после заседания возьмете рейтинг голосования, чтобы узнать, кто как поступил?

– Конечно. Это для меня будет определенный момент истины: все эти 10–15 лет мы улыбались друг другу просто из вежливости или за этим что-то действительно есть серьезное?

Я не хотел бы покидать Думу, тем более не хотел бы поменять ее на тюрьму, но я сейчас готов ко всему.