Без войны виноватые. Специальный репортаж из Белгородской области

Из белгородского пункта временного размещения беженцев уже через несколько минут хочется сбежать, куда глаза глядят. Но спецкор «Собеседника» побывала не только среди беженцев, но и на блокпосту Шебекинского района – во время его обстрела, и в поселке Разумное – до и после прилётов (взрослые собирали обломки, а дети игрались с ними), и в самом Белгороде.

Въезд – только с пропиской

Бабахнуло так, что лобовое стекло нашей машины треснуло – прямо посередине. Таксист Михаил* негромко и как-то равнодушно выругался. А я искала под сиденьем слетевшие очки. Хорошо, не вылетела сама, хотя тряхануло неслабо – спас ремень безопасности. На Белгородщине в эти дни не осталось тех, кто им пренебрегает. От неожиданности у меня пропал дар речи, да надо было сначала убедиться, что целы все стукнувшиеся друг о друга зубы – очень неприятные ощущения. Слова подобрал мой провожатый.

– Это же всего лишь хлопок, – как мог, успокоил он. – И судя по жирным полосам между вон теми неровными облаками – видите? – сработала наша же ПВО, так что все хорошо, живем!

Меня предупредили, что снимать эти следы в небе нельзя, так как свои это непременно расценят как выдачу расположения наших стратегических объектов тем, против кого мы ведем СВО, а это ст. 275 УК РФ («Госизмена», теперь уже до пожизненного). Несмотря на опасность, которая в прямом смысле витала здесь в воздухе, мы продолжили путь – в сторону поселка городского типа Маслова Пристань. Он ровно посередине между городом Шебекино (всего 12 км по прямой), где совсем горячо, и рабочим поселком Разумное (9 км).

– В Масловой Пристани в последние дни – прилеты, обстрелы, грохот и свист, – кратко доложил обстановку водитель. – Но туда, в отличие от Шебекино, пока пускают. Пускали…

До поселка мы не доехали – уперлись в блокпост на практически пустой трассе. Компанию на ней нам составили лишь пара авто да пригородный автобус. И в нем документы проверили у всех, заставив выйти тех, кто не обладал местной, Шебекинского района, пропиской. Таких оказалось двое. А в нашем случае, узнав, что внутри журналист, приказали съехать на обочину. Пока фотографировали мои удостоверение и – постранично – паспорт, я успела насмотреться на столбы густого черного дыма, поднимавшегося где-то над самим Шебекином.

– Журналистам нужна бумага из центра, – выносит вердикт проверяющий с оружием наперевес.

– Из нашего или из вашего? – уточняю на всякий.

– Центр у нас один, – смеясь, подсказал он. – Но вы не z-военкор, вам разрешение все равно не дадут.

Зато на обратном пути захватили тех двоих, из автобуса. Рассказали, что после начала спецоперации срочно переехали в Рязань и сменили прописку, а теперь и не докажешь, что из Шебекина. И вещи все там, спрятанные за шифоньером, остались. И не вернешь их уже никогда, сокрушались они.

«Обычная стабильность»

– Не ходите, дети, по Разумному гулять! И не страшно вам? – спрашиваю у двух девочек, играющих у единственной достопримечательности поселка – инсталляции в виде часов с книгой «Время читать».

– Не! – в унисон отвечают девочки 12 и 11 лет.

– Если прилет утром, гуляем вечером, – объясняет Маша.

– А если прилетело вечером, выходим наутро, – добавляет Катя.

– А если днем прилетит? – пытаюсь понять я эту новую схему их жизни.

– Днем еще ни разу не прилетало. Давно заметили: или утром, или вечером, но в одни сутки строго только в одно время. Мы в этом уже разбираемся…

Обе в столь юном возрасте разобрались, что и спецоперацию стоит поддерживать: Маше это «разъяснили родители», Катя «додумалась сама». А на вид вроде такие смышленые девочки… Воспитанные, вежливые. Вызвались проводить меня по Разумному.

Идем с ними, гуляем, в небо на всякий случай поглядываем, а все самое интересное – на земле, прямо под ногами. Части, куски и осколки от… от чего-то. То ли от ракеты, то ли от дрона, то ли от наших, то ли от не наших – детально мне советуют в это не погружаться, чтобы «потом не приходили домой с вопросами».

Этот «трофей» остался только на фото – тут же из-под земли нарисовался коммунальщик и спешно все убрал. А вот соседскому мальчику, 7-летнему Вите, которого мы встретили на детской площадке, повезло больше. Всякие диковинные «камушки и детали» во время очередного прилета посыпались ему прямо на голову в гостиной. Так мама Галя не растерялась, собрала их в марлю, и малыш играет с ними как с драгоценными. Даже любимые конструкторы больше не признает.

Катя и Маша довели меня до местной администрации. Глава поселка, сказали мне с порога, сейчас в областном центре – срочные совещания по текущей обстановке, на ковер к начальству вызывают так часто, что хоть не уезжай. Да и тем более там спокойнее. А тут вся администрация с утра до ночи на звонках от встревоженных граждан. Те, завидев что-то в небе, звонят не только, как их учат, на 112, но и сюда. Едва справляются, перерывов на чай уже неделю не было. Но на меня минутка нашлась.

– Обычная стабильность, – так характеризуют обстановку в администрации Разумного. – Мы видим, мы знаем, что происходит. Обычная ситуация для поселка, который находится в Белгородской области, при границе. Ничего... Но не подумайте, мы не пофигисты: дружно помогаем друг другу. Понятно, есть нормальное человеческое волнение, это, может быть, каким-то образом отражается на образе жизни, но в общем-то живем, функционируем. Ну, школы на дистанционке, но так и в пандемию учились и ничего. Разумеется, по местности полиции больше, и дружинники патрулируют, и другое усиление. Не похулиганишь! Губернатор Гладков – умница, все для нас делает, он 24 на 7 на связи, ни разу не показной. Главное, чтобы не стреляли. Это самое главное, да.

Но пока что стреляют – и это видно. В бургерной Cube от них повышибало часть стекол и порвало в паре мест навесы. Девушка на кассе ответила честно, что не знает, за чей счет, когда и кто это будет восстанавливать.

– Информации об этом не поступало, но все понимаем, ведь много где и кому намного хуже, – говорит Наталья. – А мы ведь с мужем год назад поженились и планировали детей… Но как их в такой обстановке заводить? Это просто неразумно! Пока думаем лишь о том, чтобы стареньких родителей уговорить уехать. Сами хозяйство не бросим – у нас и куры, и козы, и пчелы…

В Разумном – хорошо, а в Белгороде – лучше! Там и от границы еще дальше, и нынче пункт временного размещения (ПВР) беженцев.

Или проголодается, или умрет

ПВР недавно переехал – из спорткомплекса «Белгород Арена» – в спорткомплекс Светланы Хоркиной. Попасть в него с улицы непросто: сюда завозят фургонами организованные группы беженцев. На крыльце их встречают полицейские с досмотром, в предбаннике – охранники, в вестибюле – регистраторы. И еще между этим холлом, где всех записывают и выдают постельное белье, стоят надсмотрщики. В легкоатлетический манеж, где им предстоит жить, пускают только с талонами на койко-место. И вот мне удалось проскочить все эти кордоны. Захожу внутрь – и меня сшибает с ног этот запах.

Пахнет старостью, бедностью, а если точнее – мочой и немного как от помойных баков. Где-то еще сладкими духами, распрысканными, видимо, чтобы перебить остальные ароматы, где-то – кислой капустой, а в одном месте лежали обглоданные куриные ножки и чьи-то (нечеловеческие) какашки. А в общем – так душно и затхло!

Передо мной – ряды и ряды из железных двухъярусных кроватей, расставленных поплотнее, по двое. Их так много, что не видно, где начинаются и заканчиваются. Но можно посчитать. Несколько раз прошлась по залу: рядов не меньше 54 вдоль и 12 поперек. В отдельных местах на парочку больше. Значит, кроватей тут больше 600, а спальных мест, они же жилые, – более 1200. На днях замглавы администрации Белгорода по ЖКХ Александр Лоскутов отчитался, что через этот ПВР прошли 6000 человек – и это примерно за неделю. В самый пик здесь одновременно жили 900 беженцев. Сегодня самый большой номер кровати, который я заметила (они тут все пронумерованы, и у каждой еще табличка с фамилией ее вынужденного обладателя) – 192.

Уже через пять минут становится понятно, что временно живут тут не только люди. Где-то слышится лай собак, а где-то ищут кошку.

– Кис-кис-кис! – без особой надежды в голосе зовет девушка-волонтер с логотипом «Единой России» и надписью «Молодая гвардия» на груди.

– Да это бесполезно, – отвечает ее напарница с лозунгом «Нам силу дает наша верность Отчизне». – Она либо проголодается и сама выйдет…

– Либо умрет, – заканчивает мысль первая.

– Ну и шутки у вас, девочки, – замечает вслух вяжущая шапочку на кровати, мимо которой они шли, бабуля.

– Да, либо умрет, как та, – соглашается вторая.

Бабуля роняет вязанье. Позже узнаю, что только за этот вечер здесь потеряли трех котов. Живым нашли одного. Одного не нашли. А всего тут бегают кошек семь – и ни одна из них не привита от бешенства, что приводит в бешенство некоторых обитателей этого пункта. Они требуют «запечатать живность по контейнерам» или «не пускать вовсе».

– Мы же вам объясняли: все контейнеры для кошек закончились еще позавчера! – стараясь не обидеть интонацией, отвечают волонтеры и уходят вглубь, подальше от неудобных разговоров.

Вообще тут мало кто сидит молча или тихо. Все или звонят родным по телефону, или смотрят что-то на Ютубе, или разговаривают между собой. Многие просто откровенно стонут. Все это сливается в один сплошной гул, от которого на второй час раскалывается голова. Но к нему привыкаешь. А вот к непрекращающемуся шуму сверхмощного кондиционера – нет. Он напрягает, кажется, всех, но если его выключить, все окончательно задохнутся.

Сбежать от него можно только на полчаса – на ужин. Сегодня дают макароны, подливку из куриных волокон с морковью, две четвертинки помидора, на выбор – чай с сахаром или сок из пакета, булочка с корицей или пряник, а также всем по два кусочка черного хлеба и одному киви. И еще в меню – подарки от волонтеров. Они ходят между столами и предлагают взять купленные за их счет кусковое мыло или зубную пасту. Кто просит шампунь – наливают ровно две ложки в специально купленные под это дело пластиковые судочки для соевого соуса. Ей-богу, на эти деньги лучше бы шампуня накупили. Могут дать и полотенце для рук, но только если докажешь отсутствие своего – проверят даже под подушкой. А вот к гуманитарной помощи, что складировали в гардеробе этого СК, никто не подходит, так как не склад это, а натурально помойка. Глаз задергается раньше, чем что-то там выбрать удастся. Да и не дают уже – куда-то зачем-то перевозят, утрамбовывая одежду в мусорные пакеты.

– Вот по телевизору с утра до ночи уверяют – своих не бросаем, а я считаю, нас бросили, именно бросили – в эту бомжарню! – кипятится полная женщина средних лет за моим столиком. На нее тут же со всех сторон цыкают. – А ведь только траву во дворе покосили… На макароны эти изо дня в день уже смотреть не могу, не то, что есть!

Ее мужчина, осунувшийся и совсем седой, отходит за добавкой, а она, найдя во мне нового неискушенного этими рассказами собеседника, добавляет в полголоса:

– Все это очень страшно. Дома, предприятия в огне. Почти все, что сгорело, уже не восстановишь. По всему Шебекину бегают оголодавшие, одичавшие псы. Большинство брошены хозяевами. Уж не знаю, чем они там питаются, но наши звери в буквальном смысле озверели. Из чудом уцелевших окон воют запертые в квартирах кошки. Это ни на что другой не похожий вой – ты его никогда не слышала и не дай Бог услышать. Это невозможно стереть из памяти. А еще зоомагазины. Владельцы перед отъездом их заперли. А столько кого… И рыбки, и птички, и хомячок Буся, мы с ним по утрам здоровались. Знаю, что солдатики хотели вышибить дверь и хоть что-то для них сделать, ну хоть покормить, но командиры запретили: без согласия хозяев – это уголовка, тем более в условиях СВО. А хозяев ищи – свищи теперь…

Она немного помолчала, доела все-таки макароны и закончила свой рассказ:

– Конечно, правильно Путин решился, иначе не только живность в страшных мучениях, но и мы бы в таких же умерли. А Украина? А что она вообще может? Они девять лет на наше Шебекино готовились напасть! И чего? Только обстрелять чуть-чуть и смогли, тьфу, позорище! А Путин – великий, он молодец!

«Куда Путин скажет»

На несколько сотен людей – всего несколько туалетных (со сломанными ручками, так что двери не запирают) и душевых кабинок. Пара уголков с розетками, где можно зарядить телефоны, один стол со сваленными в кучу игрушками, детскими книжками, спортинвентарем, пара лавок и диванов. Стиральных машин, утюгов, гладильных досок, холодильников, даже чайников с микроволновками обнаружено не было. Шкафчики есть в раздевалках, но ими не пользуются, так как нет замков. Все прячут свое добро под кроватями, но вещей у каждого немного. Считается, что в среднем тут останавливаются на три – четыре дня, а после перевезут – кому куда повезет.

– Куда Путин скажет, туда и поедем, – пожимает плечами дед, 88-летний Николай Петрович. – Пока нас к себе зовут Тула, Орел и Пенза.

– Нас тут шестеро – я сама, сын, невестка, внучка и два правнука, – подхватывает разговор 85-летняя Татьяна Кузьминична с соседней койки. – Дед – это не мой, это чужой дед. Пострадали мы еще 31 мая, а перевезли нас сюда только 8 июня. В нашем доме в Шебекино ночью от обстрелов выбило все окна. Я как заснула на кресле, так с него и упала. Ко мне в оконный проем заглядывает соседка, кричит: «Бабуля, ты живая?» Я говорю, живая, она – иди в подвал. Я пошла в подвал. И до рассвета там сидели.

Вернулись – а на кухне осколками разбило холодильник. Сейчас же никто ничего уже не ремонтирует в городе. Все продукты пропали. Но нам не обидно: они у всех в городе пропали, после на неделю же электричество отключали. Вонь от стухших борщей и сгнившего мяса стояла такая, что многих рвало прямо на улице, когда они мимо тех домов проходили. А кто это все выкидывать будет, если хозяева бросили все и уехали? Каждый спасением своего нажитого занят.

У сына еще от обстрелов машина сгорела совсем новенькая. Такие дела. Одну правнуку – 9 лет, второму 3,5. Они уже несколько месяц не видели улицы – страшно, не пускаем. Это в Разумном дети еще гуляют во дворе, а в Шебекино уже нет. Да и детей там уже не осталось.

Мне было 5,5 лет, когда началась Великая Отечественная война. Когда немцы к нам пришли в 1943-м, я в селе жила – Белянка, это перед Большетроицким. Мы прятались от них в яру и в глиняных стенах, но они нас нашли и домой поволокли. Сначала они хотели нас с батей за стенкой расстрелять – подозревали, что он, который Гражданскую застал, партизан. Но раздумали.

И мы стали жить вместе. И немцы с нами хорошо обращались. Они нас не ругали, даже конфетами нас угощали, я помню. Мы все в одном доме жили, мы им прислуживали, обед готовили – с маслом, домашним, сливочным. У нас сени такие большие были, они там лошадей своих держали. Потом немцев прогнали, но жили мы вместе с ними хорошо. Не то, что с украинцами!!! (глаза ее внезапно загораются ненавистью)

Украинцы нас бомбят и бомбят, они хуже фашистов лютых! А немцы ушли и больше нам не помешали. Поэтому правильно мы на украинцев напали первыми, иначе они бы нас всех потравили, вырезали, со свету с жили. Они же под нашей землей тайком целые города построили и на поверхность готовились выйти, да, уже замороженные шахты открывали. Да! Скорей бы это все кончилось, Путин родненький, победи их всех!

За вечер в этом пункте я пообщалась более чем с двумя десятками человек – самых разных, и только две девушки осторожно признались, что СВО не поддерживают. А все остальные, мною опрошенные, и в первую очередь переселенцы из Шебекина в ПВР, глубоко убеждены: страшнее украинцев нет в мире ничего, только Путин может их, белгородцев, от них спасти и не развяжи он спецоперацию, у них, беженцев, и этой койки не было бы сейчас. Ничего бы не было уже на свете этом.

«Ракета летит: все хо-ро-шо!»

Закат рисовал на гигантской стене причудливые тени от кроватных сеток и переплетений. Часть огромных, в несколько десятков метров, окон зашторивать никто не собирался. В спортзале и установка таких штор предусмотрена не была, ведь он строился, чтобы в нем бегали и прыгали, а не хоронились от этой жизни, сидели и спали. Но я, когда настолько светло, заснуть не могу при всем желании.

– Детонька, ты просто не понимаешь, какое это счастье, когда окна можно не закрывать мешками с песком, когда можно смотреть на закат, на свет Божий, – заметила бабушка с кровати №54. – Я вот трое суток жила в ванной и ночевала прямо в ванне, потому что это единственная комната в доме без окон.

Она говорила все тише. Отбоя здесь как такового не было: вечер потихоньку сгущался, беженцы постепенно затихали. У самого выхода, там, где прямо в подушки слепили потолочные лампы, уже храпели мужчины.

А вокруг ПВР было так свежо, так красиво и кипела вечерняя жизнь. Она ничем не отличалась от других городов, ничто в ней, кроме местных достопримечательностей, не выдавало, что это Белгород. Такие же, как и везде, беззаботные влюбленные парочки, шумные компании друзей, суетящиеся семьи с колясками… И все такие радостные, умиротворенные. Их всецело поглотил этот променад, как будто прямо рядом с ними, прямо у них и не происходило ничего. Но что-то все-таки было не так.

– А-а-а! – закричала я и инстинктивно рухнула от ужаса на какой-то пригорок. Только что в небе вспыхнуло такое зарево. Кто-то бережно поднял меня за плечи. В буквальном смысле трясясь от страха, снова смотрю ввысь… А там… Мама, мама, мамочки! А там что есть мочи летит… да, это ракета! Сначала чуть вверх, и потом по линии горизонта. И тоже горит! Это жуть просто, как это выглядит вживую. Долго я не смотрела – сразу упала в обморок.

– Все хорошо!!! – очнулась я от того, что мне кричали в ухо. Больше упавших или испытавших испуг не было. – Ты не здешняя, что ли?! Ты чего разволновалась так? Это же ракета летит отсюда – туда! Значит, от нас – на украинцев! Не от туда же сюда летит. Значит, все так, как надо, по плану, все хо-ро-шо!

– Все хорошо? – прошептала я. Голос окончательно пропал. – Да вам что, их совсем-совсем не жалко, ни капельки?

Спросила – и заплакала, горько-горько. Но плакала я, стыдно признаться, не только от переизбытка токсичных разговоров и ощущения несправедливости и боли за этот день, а еще оттого, что вспомнила… Однажды, вот так же летом, я участвовала в строительстве нашего нового космодрома «Восточный». И загадала: однажды я обязательно увижу, как взмывает ввысь ракета… И вот увидела… Он отнял у всех нас уже так много, а у меня лично – теперь еще и эту мечту.

От удивления моим слезам и вопросам меня даже трясти, чтобы скорее привести в чувство, перестали.

– Нет, не жалко, – практически хором ответила семья – мама, бабушка и сын-сорванец. – Ведь кто хотел, давно уже оттуда уехал, а раз кто из украинцев остался, значит, он очень странный человек. А странный – значит, потенциально для нас опасный. По таким только стрелять и надо – до полного уничтожения.

Блокпост близ пгт Маслова Пристань – раб. пос. Разумное – Белгород – Москва