Официальная версия гибели «приморского партизана» Александра Ковтуна вызывает сомнения

19 февраля прошли похороны одного из лидеров «приморских партизан» Александра Ковтуна, который, как было объявлено, погиб на Донбассе. Туда он якобы отправился добровольцем из еще более отдаленных мест. Его родственникам даже вручили две медали, которыми Ковтун был награжден «за участие в боевых действиях». Вот только правозащитница Лариса Володимерова, которая переписывалась с Ковтуном все последние месяцы, сомневается в официальной версии смерти «партизанского командира». Ей слово.

Досье

«Приморские партизаны» – народное название группировки молодых людей из Приморского края, которые в 2010 году объявили «идейную войну» против местных правоохранительных органов, представителей которых они обвиняли в незаконной деятельности. В своем видеообращении «партизаны» заявили, что «народ беззащитный и безропотный, но есть и те, кто не боится», и стали нападать на сотрудников МВД.

Следователи идейный характер протеста отрицали, обвинив участников группировки в корысти. Органы записали на их счет около 30 преступлений, включая убийства милиционеров, бандитизм, разбой, похищение и незаконное хранение оружия. В ходе облавы двое парней лишились жизни, остальных приговорили к большим срокам лишения свободы. Один из их лидеров – Александр Ковтун, принявший в тюрьме ислам и имя Сейфуллах – получил «пожизненное», которое ему потом скостили до 25 лет. 

Записали в ваххабиты

– Никогда, ни при каких условиях Александр Ковтун, с которым я постоянно общалась почти до конца его жизни, не мог подписать согласие добровольно стать вагнеровцем. Я сама заполняла за Сашу по его настоянию анкету с просьбой о сдаче в плен украинцам. И сейчас докажу это документально. 

Нашел меня он в июне, разыскивая правозащитницу Ларису Конокову (давно уж ей светлая память) и своего бывшего подельника. Говорил аккуратно и кратко: мол, мобильник появляется в камере, потом найдут, отнимут – и связь пропадет на полгода. Так что мы оба спешили. Когда стали общаться аудио, отчетливо были слышны голоса заключенных, звук ударов кружек о стол, суета на нарах. Воспринимается остро, когда прямо из ада доносится живой человеческий голос, а ты слушаешь в своем равнодушно-постельном раю, давясь шоколадкой. 

Отсидел Саша 12, осужден был на 25, пережил все возможные пытки, давно стал спокоен и ровен. Ничего не просил:

«Да я не про помощь вообще, написал, думал выразить благодарность, а человека нет в живых уже... ну и вам спасибо за деятельность вашу, а срок мне дали огромный 25 лет и увезли сидеть на Урал».

Прислал потом фото: прекрасное умное лицо; сам над собой посмеивался – совсем молодой еще парень:

«Урал волосы забрал! (так я шучу)».

Спросила о вере.

«Да, я принял ислам, но меня уже кто-то от моего же имени в ваххабиты записал, ФСБ, наверное... что только не пытались на нас повесить».

Смотреть на небо сквозь решетку

Большинство острых сообщений мы сразу с ним удаляли – чтобы избежать очередного карцера и сохранить телефон, единственную, пульсирующую, как вена, ниточку на свободу.

«...Олег Кашин*? Он про нас книгу писал, знает о нашем деле. Да про ЕСПЧ конечно знаю, слежу за ситуацией в мире пока есть возможность, вы только не говорите что у меня мобильная связь никому кроме тех кого знаете лично, мало ли может кто-нибудь захочет пообщаться со мной, многие писали письма когда шло следствие, но письма изымали и уничтожали оперативники. Конечно и доходили до меня некоторые… Фото чисто вам отправил, не публикуйте его а то могут потом начаться обыски если за вашей страницей следят, что вполне вероятно... У нас 4:17 утро. Вид из моего окна)))».

Это фото я тогда же публиковала, спрятав детали. Посмотрите сквозь решетку на небо! А Саша всегда находил силы улыбаться: он даже тратил силы и дорогое (для сердца) телефонное время учить меня делать скриншоты и пользоваться аудио в ТМ.

«Как у вас дела? Как себя чувствуете? Видел как вы на тарзанке летаете))) это было круто!»

Говорили про ковид.

«Да я тоже несколько раз переболел этой заразой. Запах до сих пор не восстановился как надо. Да я не обижаюсь чего вы, нормально всё, выздоравливайте, всего вам доброго». 

Я заслуженно себя ощущала последней сволочью, просила больше читать, отвлекаться, учиться.

«А я вот книгу нашел в библиотеке интересную, о том как чекисты уничтожали оппозицию находящуюся в эмиграции, агентов своих засылали и создавали сами группы для заброски в СССР из эмигрантов и при переходе границы всех убивали...»

В бою ли погиб Ковтун?

В августе суть переписки резко изменилась, я часами рассказывала, как вербует Пригожин в колониях и как этого избежать.

«Здравствуйте. Да я слышал про это, мне предлагали написать, я не стал».

Еще бы! Но все быстро менялось: если сначала с зэков брали письменное согласие, то потом... Мы стали искать пути уклонения – весь сентябрь я пересылала Саше любую информацию, как можно избежать принудительной отправки на фронт. Саша также запасся заранее номерами горячих линий и сетевыми адресами на случай принудительной мобилизации. К октябрю несколько раз избежал отправки, и было ясно, что особенно в его случае снаружи помочь нереально. 29 октября к вечеру он сумел сообщить:

«Меня могут перевести в другую колонию».

«И я пропаду со связи на месяц примерно, может больше».

«И так почти месяц, поэтому если забирают то даже и сообщить проблема».

30 октября по Сашиной просьбе я стала узнавать напрямую у украинского военного руководства и журналистов, есть ли какие-то другие пути, кроме сдачи в плен. Но меня неизменно отправляли к анкете, Саша курировал буквально каждый мой шаг:

«Анкета четкая и длинная. Что могла, заполнила, но будет нужен телефон и локация. То есть заполнить получится только оттуда. Дай бог, до этого не дойдет. Украинцы оттуда сказали, что переписка точно не прослушивается, это надежно».

Понятно, что внутри колонии Ковтун не мог бы так рисковать и технически заполнить анкету. Мои усилия спотыкались о то, что без конкретного телефонного номера Саши и указания его точного местоположения уже в самой Украине прошение не принималось. Ковтун диктовал мне инструкции:

«Тут сказали что если кто-то попробует телефон провезти туда то расстреляют, так как по геолокации вычисляют и бомбят».

Это был замкнутый круг: заранее в плен не сдашься, а на месте – исключено, так как не будет мобильника. 

30 октября я написала Осечкину*, мы стали обсуждать варианты спасения. Но и он ничего лучшего не предложил. Мы с Сашей перебирали варианты, даже то, что кого-то не взяли в мобики из-за украинской наколки, но к октябрю всех уже хватали подряд. Ковтун корректировал (о статьях):

«205 не берут, 317 тоже не берут».

Но мы знали, что это – «пока».

2 ноября утром от Саши пришло последнее сообщение:

«Да я не боюсь))) готовлюсь на всякий случай, но не боюсь».

Вся сознательная Сашина жизнь прошла в камере. Он «перебоялся» давно. Характер Саши был очень стабильным, и я совершенно исключаю, что за пару месяцев он принял новые «ценности», и мне совершенно ничего не говорят полученные его родными посмертные награды. Он мог оказаться на фронте только в том случае, если ему не оставили ни малейшей лазейки. Мог надеяться «перехитрить». Мог предпочесть гибель, чтоб не пойти против совести. 

Что бы ни произошло 29 января, вагнеровцы с радостью используют Сашину смерть в своих интересах. У нас есть возможность это опровергнуть. Я храню доказательства. Я склоняюсь к тому, что Саша не захотел убивать и мог быть расстрелян или решил уйти добровольно. И ему хорошо там, на небе.

*Власти РФ считают иноагентом