«Я поставил на кон свою жизнь». Интервью Сергея Савельева, который рассекретил видеоархив издевательств над заключенными

«Человек готов на что угодно, лишь бы это не повторялось»

- Как вам удалось вынести из-за колючей проволоки такой взрывоопасный компромат?

- Я долгое время отбывал наказание в местах лишения свободы, и последние 5 лет находился в Саратовской ОТБ-1, сейчас уже печально известной. По заданию администрации я сидел за компьютером, занимался видеозаписями, в том числе. И естественно, получил доступ к этим файлам. Мне пришлось действовать очень скрытно, потому что я подвергался огромному риску. Но тем не менее, у меня все получилось. На протяжении двух лет я собирал, копировал, прятал с одной целью — чтобы после освобождения начать эти публикации. Что я и сделал.

- Как смогли так долго прятать эти файлы?

- Я сохранял их на свой рабочий компьютер, за которым проводил большую часть времени. Потом я переписал это на диск. Конечно, риск был колоссальный. Если бы об этом стало кому-то известно, я бы не вышел. Уже после освобождения меня обыскивали 4 раза, так как они боялись, что я мог что-то вынести. Но я слишком близко знал эту систему и то, как она работает, поэтому смог составить план, и у меня все получилось.

- То. что попало в кадр — пытки, насилие — это исключительные случаи или рядовые будни того учреждения, где вы находились?

- Это спецмероприятия, которые всегда проводились по указанию или под контролем сотрудников. Ни для кого они не были тайной. Это были, конечно, не ежедневные пытки по расписанию. Но это происходило регулярно и системно.

- Вы лично знали кого-то из жертв или мучителей?

- И тех, и других. Это же все заключенные. Те, кто пытал на кадрах — это такие же зэки. Сотрудники в этом не принимали непосредственное участие, но они создавали условия.

- Какая была цель издевательств?

- Как я понял, от этого не застрахован никто — ни человек, осужденный за экономические преступления, ни убийца, ни педофил. Это вообще никоим образом не завязано на совершенные преступления. Эти спецоперации могут проводиться в отношении кого угодно. С целью банального вымогательства, отжатия бизнеса, добиться признания или дачи показаний в отношении кого-то другого. Возможно - оговорить кого-то. Целью могут быть дальнейший шантаж, вербовка своей собственной агентуры, потому что после таких пыток человек готов уже на что угодно, лишь бы это не повторялось.

- Вам известно, что дальше стало с героями этих роликов?

- Об этом я знаю не все, интересоваться открыто я не мог, чтобы не выдать себя. Я располагаю только слухами и той информацией, которая сейчас ко мне поступает. Кое-кто уже не свободе, кто-то даже написал заявления — огласка укрепила их, они смогли рассказать о том, что к ним применялись пытки, что у них вымогали деньги, что они подвергались насилию, в том числе и сексуальному. Я считаю, это большой прорыв в правозащите.

«Либо молчишь, и делаешь, как все, либо уходишь»

- Российский омбудсмен Москалькова все-таки выступила в вашу защиту, вы почувствовали интерес органов в том чтобы разобраться наконец во всем этом?

- Честно говоря, мне кажется, что все это больше похоже на бутафорию. Кто бы что ни говорил, факты пока говорят о том, что правоохранительные органы не слишком рвутся все это расследовать. Количество уголовных дел не увеличивается, скамья подсудимых не пополняется новыми фигурантами. Эта машина у них очень медленно движется. Очень быстро у них получилось только объявить меня в розыск.

- За что, кстати?

- Формально — за нарушение правил условно-досрочного освобождения. Но дело в том, что такие правила определяются судом, а в моем случае ничего такого не было — это легко проверить, если запросить постановление о моем УДО. Никаких условий мне там не было предписано. Но мне также известно о возбуждении против меня уголовного дела с формулировкой «за незаконное получение доступа к сведениям, составляющим государственную тайну». Здесь они фактически признались, что пытки, насилие — это их засекреченные мероприятия, к которым я несакционированно получил доступ. Они видят проблему не в том, что есть издевательства и нарушения прав людей, они видят проблему, что эти сведения стали достоянием общественности.

- Почему именно больница стала таким пыточным местом, ведь больницы для заключенных чаще становится убежищем?

- Это ни для никого не секрет. Саратовская ОТБ широко известна и за пределами Саратовской области. На протяжении, думаю, даже не одного десятка лет люди пересказывают друг другу истории об этом месте.

- Администрация была в курсе?

- Это в принципе не может происходить без участия и контроля со стороны администрации. Все поголовно были в курсе, включая огромный штат медперсонала, сотрудников.

- Никто не пытался это остановить?

- Там же практически нет случайных людей. Если кто-то и появляется из неравнодушных, он просто не приживается. Либо молчишь и делаешь, как все, либо уходишь.

- Заключенные пробовали привлечь внимание, жаловаться, обращаться к адвокатам, правозащитникам?

- Единичные случаи бывали. Но здесь нужна колоссальная поддержка со свободы — чтобы и адвокаты работали, и родственники обивали пороги средств массовой информации. Такие возможности есть далеко не у каждого. Такие случаи бывали, но все они уходили в стол и никогда нормально не расследовались. И правозащитникам жаловались на жестокое обращение, избиения. Но никто не был наказан.

- В какой момент вы решили предать это огласке?

- Не было какого-то конкретного перелома. Я думал об этом какое-то время, понимая каким рискам я подвергаю себя. Мне нужно было время на подготовку. Эта мысль крепла, зрела и потом превратилась в план, который я и реализовал.

- А ваше заключение как проходило?

- В момент задержания и во время следствия на мне в первые два месяца, можно сказать, живого места не было.

- Почему вы вообще оказались в таком месте?

- Это была моя ошибка. Но весь свой срок я отбыл до конца и освободился по решению суда, через 7,5 лет. Я не платил никому взяток, хотя это практикуется. Я не бежал. Я отбыл срок и вышел на свободу по закону.

- Вас судили по наркотической статье, как появились наркотики?

- В моей жизни не было ничего примечательного. Я закончил три курса Белорусского экономического, встречался с друзьями, подрабатывал. Потом я совершил ошибку, доверился людям, которым не стоило доверять. Жалею ли я об этом? Да. Но с другой стороны, тогда я бы не пришел ко всему этому, и никто бы обо всем этом не знал. Сложилось, как сложилось. Я никак не был связан с политикой, правозащитой — был максимально далек от всего этого. Никаким правдорубом я не был, просто так сложились обстоятельства, что я нашел путь, который посчитал для себя верным. И до сих пор так считаю. Я поставил на кон все, что у меня было, включая свою жизнь.

«Угроза моей физической ликвидации остается высокой»

- Сейчас вы чувствуете себя в безопасности?

- Сейчас у меня все в порядке — я много занимаюсь документами, все подготовительные этапы уже пройдены. Я ощущаю себя более или менее в безопасности — ну по крайней мере, лучше, чем еще месяц-два назад, хотя угроза моей физической ликвидации остается еще очень высокой. Конечно, на фоне всех историй про «новичок» есть опасения. Но мы уже отправили документы в МВД Франции для предоставления мне защиты. Мое местоположение, естественно, не афишируется. Общаюсь только с очень ограниченным кругом людей.

- Много у вас осталось неопубликованного видеоматериала?

- Есть еще много. И там речь будет не только о Саратовской области, но и о других регионах, где существовали подобные пыточные учреждения. География очень широкая. Она равняется географии всей России.

- Как вы получили доступ к материалам из других регионов?

- Они все объединены в одну сеть. Все учреждения, по всей территории, и я нашел способ подключаться к другим регионам.

- Вы айтишник?

- Нет, я обычный пользователь, просто провел довольно много времени за этим занятием — была возможность разобраться. Методом проб и ошибок нашел пути.

- Вы слышали версию, будто бы вы продали этот архив?

- Да, я даже знаю сумму, которую называют — 2 тысячи долларов. Конечно, никто в здравом уме не стал бы запрашивать столь небольшую сумму за такой архив. На самом деле, проект «Гулагу нет» оказывал мне поддержку, и сумма там была больше, чем 2 тысячи долларов. Но речь не о продаже файлов, а о моем техническом обеспечении. У меня не было элементарной возможности разархивировать и собрать по частям все, что у меня было скачано. А уже потом мне помогли с моей эвакуацией из страны. Пришлось добираться окольными путями, чтобы меня было трудно отследить. Мне помогли, как одному из информаторов правозащитного проекта.

- «Одному из»? Есть и другие?

- Я уверен, что таких людей сотни. Представьте себе, сколько исправительных учреждений в Российской Федерации. И в каждом есть человек из числа заключенных, кто исполняет те функции, которые я в свое время выполнял. Есть и сотрудники ФСИН, кто не согласен с обстановкой, но им приходится действовать скрытно, чтобы не оказаться на месте запытанных. Я вот выбрался, чтобы рассказать людям об этом. Я до сих пор рискую. Но я не собираюсь с этого пути сворачивать, мы будем продолжать разоблачать эту систему, пока не достигнем видимых результатов.

- А что для вас является результатом — когда их посадят, уйдет руководство, покаются чиновники?

- После подобных скандалов уходят в отставку правительства. Что произошло в России — уволили несколько человек, несколько исполнителей оказались на скамье подсудимых. А где глубинные изменения? Ведь для всех очевидно, что исправительная система никого не исправляет, она только портит. Когда такие процессы начнут происходить, это будет результатом. Пока власти просто тянут время, ждут, когда скандал утихнет, но никакой прыти они не проявляют. Хотя все мировое сообщество и мировые СМИ уже в курсе. Хуже всего подобное равнодушие.

- Как вы представляете свою дальнейшую жизнь?

- Я далеко стараюсь не заглядывать. Потому что не уверен не только в завтрашнем, но даже в сегодняшнем дне. Стараюсь жить сейчас и делать как можно больше.