Директор музея истории ГУЛАГа: Многие в "Коммунарке" расстреляны по личному приказу Сталина
Историк Роман Романов рассказал о найденных захоронениях жертв репрессий: элиты, простых людей и тех, кто их расстреливал
На спецполигоне жертв НКВД «Коммунарка» обнаружены новые места захоронений. Специалисты кафедры археологии МГУ соотнесли хронологию появления расстрельных ям со списками расстрелянных, предоставленными обществом «Мемориал»*.
Теперь полигон должен стать полноценным мемориальным пространством. В этом заинтересована РПЦ, ещё в 1990-х взявшая на себя судьбу «Коммунарки».
Sobesednik.ru поговорил с директором Музея истории ГУЛАГа Романом Романовым о найденных захоронениях, популяризации непопулярных исторических документов, а также о месте и роли Москвы в общероссийской истории сталинского террора и его долгого разоблачения.
– Есть левый и правый берег реки Ордынки. Насколько я понимаю, все новые захоронения найдены на правом?
– Не совсем так. Вся территория бывшего спецобъекта НКВД обнесена забором. Это большой лесной массив, и, помимо леса и запруженной реки, там есть старое здание дачи Ягоды, относительно недавно построенный храм и здание воскресной школы. В ней мы открыли информационный центр, где представлены результаты полевых археологических исследований на территории всего комплекса за несколько лет.
На первом этапе исследований мы выявили четкие контуры местонахождения массовых захоронений. 20 мая мы представили результаты второго этапа, который показал новые захоронения. В общей сложности захоронения занимают 1943 кв.м, и это не один большой ров, а много ям разного размера, появлявшихся в разное время. Есть даже гипотеза хронологии появления этих ям.
В ходе архивных исследований, которое проводил «Мемориал», установлены фамилии людей, которые там захоронены. Это 6609 человек, база данных о них представлена теперь в информационном центре.
Кроме этого в нем показаны результаты исследований, история возникновения полигона, общий исторический контекст – совокупность спецопераций, которые историки назвали «большим террором», в результате которого появилась и «Коммунарка», и Бутовский полигон, и сотни подобных мест по всей стране. Процесс мемориализации этого пространства идет уже много лет, с 1990-х годов. Сейчас происходит важная вещь: мы выявили места захоронений и знаем имена тех, кто там похоронен.
– Второй этап исследований – это уже обнаруженные захоронения или только предполагаемые?
– Обнаруженные. Все контуры захоронений обозначены, полевые исследования закончены.
– Это правый или левый берег Ордынки?
– Этой речушки там практически нет, поэтому лучше не делать к ней привязки. Десятки лет назад она прочитывалась больше, сейчас ее не видно вообще.
– Верно ли, что эти захоронения были зафиксированы на снимке Люфтваффе в 1942 году, который потом оказался в американском музее?
– Данная фотография – единственное фото 1940-х годов, которую мы использовали, чтобы понимать, как тогда выглядел этот лес с высоты самолета. Благодаря этому снимку мы увидели, что места, которые сейчас заросли лесом, тогда были котлованами с перепаханной землей. Это помогло нам на первых этапах исследования.
– Кем оказались эти жертвы террора по результатам новых захоронений?
– Спецобъект НКВД «Коммунарка» отличается от других захоронений тем, что это были люди, приговоренные к расстрелу по спискам центрального аппарата НКВД: партийная элита, военные высокого ранга, представители правительства Монголии, директора крупнейших заводов, руководители научных институтов, представители министерств и различных ведомств, сотрудники НКВД – как рядовые, так и начальство. База данных потрясает.
– То есть среди жертв Коммунарки вряд ли есть те, кто был расстрелян по случайному доносу, это результат прицельных действий чиновников?
– Там могли оказаться простые люди, но, например, обслуживающий персонал: домработница или водитель какого-нибудь высокопоставленного сотрудника НКВД или партийного деятеля. Или родственники.
– Какова личная причастность Сталина к расстрелам? Стоит ли его подпись на документах?
– Есть сотни расстрельных списков, которые визировались сначала Сталиным, а потом всеми остальными. Многие, кто был расстрелян на полигоне «Коммунарка», – как раз из списка за подписью Сталина. Списки были обширные, просто они составлялись в разное время, это было отлаженное делопроизводство.
В них одна группа получала высшую меру наказания, а вторая отправлялась в лагеря. Есть списки с подписью Сталина, где он переводит человека из одной группы в другую, даже с комментариями. Сегодня нам трудно понять, почему один человек попадал из одного списка в другой. Это еще предстоит устанавливать.
– «Сталин был ответствен за террор постольку поскольку, и это делали люди на местах» – насколько это справедлива такая точка зрения?
– Любой крупной спецоперации НКВД или политическому процессу предшествовали личные указания вождя. Без его «сигналов» не начиналось и не заканчивалось ни одно крупное политическое дело в СССР в 1930-1950-е годы. Указания транслировались через публичные или секретные доклады, выступления, записки, письма, телеграммы.
Именно Сталин был автором и главным режиссером государственного террора, охватившего страну в 1937-1938 годах. Ежов являлся исполнителем воли вождя.
При этом любые предписания или пожелания высшего руководства страны крайкомы и обкомы понимали как приказ. Именно поэтому власти в регионах мгновенно вывели террор на новый уровень. Из регионов приходили запросы на увеличение лимитов на расстрелы, вопросы о том, что делать с имуществом расстрелянных – все это Сталин визировал и распределял.
После окончания «Большого террора» в прессе была специальная агитационная программа «А кто в этом виноват?» Писали, что это перегибы на местах, клеветники, что Сталин ничего не знал, это все Ежов и пробравшиеся в НКВД враги народа. Это было оправданием Сталина и Политбюро. Но на самом деле это был специальный прием снятия с себя ответственности. Документы говорят о том, что невозможны были никакие перегибы на местах или доносы. Все контролировалось. Без подписи вождя никто не мог ничего совершить. С инициативами выступали, но нужна была санкция.
– Как вы думаете, почему правда, отраженная в документах, до сих пор не популярна в нашей стране, почему снова используются старые идеологические «клише»?
– Эти документы не стали нашим достоянием. Даже в интернете можно найти отзывы людей, которые говорят, что Сталин не виноват и т. д. С одной стороны, прошло, может быть, недостаточно времени, чтобы данные документов стали нашим знанием.
В 1990-е годы, когда хлынул поток этих документов, был момент конъюнктуры, политической необходимости. К тому же, было много непроверенной, не основанной на документах информации. И весь этот поток прошёл мимо моего поколения. Люди, которые рождались незадолго до или после 1990-х годов, прошли мимо всего этого. Информация о репрессиях стала достоянием небольшого количества людей. А те люди, которые оправдывают репрессии, мне кажется, недостаточно знают, поэтому важна популяризация знания. Документы при чтении расставляют всё на места.
То, что я рассказывал вам про Сталина, про его подписи – об этом можно говорить через СМИ, через кинодокументалистику, через выставки и экспозиции. Должно быть использовано много форм и приёмов, чтобы мы попытались всё это осмыслить. Это очень серьёзная информация, которую тяжело принять, не многие люди получили её в постсоветское время. Это осмысление – долгий и сложный путь, который нужно проходить.
– Тому, что было бодро начато в 1990-х, ещё далеко до конца?
– Да, это было начато с примесью конъюнктуры и ограничилось активными людьми того времени. Не было сформировано образовательных программ. Мы только сегодня выявили места захоронения жертв репрессий в Москве. Жизнь показывает, где мы сегодня находимся на этом пути.
– Сколько времени ещё понадобится, чтобы у общества не осталось иллюзий по поводу Сталина и его времени?
– Дело не только во времени, а в действиях, которые мы будем совершать. Если мы ничего не будем делать, не произойдёт и никакого осмысления. Мест захоронений, подобных тем, что мы выявили в Москве, по всей стране – сотни. А известны – десятки. В основном, эти места находятся в забвении, где-то это свалка, где-то заросший лес, гаражи, а где-то их прямо сейчас хотят застроить каким-нибудь жилым или спортивным комплексом.
– Москва в этом смысле – показательная «верхушка айсберга»?
– Это то, как должно быть. А в регионах где-то чуть лучше, где-то чуть хуже, но не так, как должно быть. В Москве мы проводили исследования с ведущими специалистами кафедры археологии МГУ. На таком же уровне это должно быть проведено в других регионах.
Мы не только получаем результаты исследований, мы осмысляем и представляем их в виде информационного центра. Дальше требуются некие благоустроительные работы, нужен мемориальный центр, куда могут приехать школьники и родственники жертв репрессий, понимая, зачем они сюда едут. Они могут прийти в это место на экскурсию или самостоятельно посетить подобный центр, чтобы узнать о своих погибших предках, увидеть места их захоронений.
– В нашем обществе возможно противостояние между потомками расстрелянных и тех, кто расстреливал?
– Мне кажется, это уже позади. В 1990-е годы ещё был актуальным вопрос: «что же будет, когда две России встретятся?» Но эти две России не всегда легко разъединить.
В «Коммунарке» захоронены и элита, и сотрудники НКВД, которые принимали решение о расстрелах. Они лежат в одних рвах.
Сейчас уже нет людей, которые хотели бы какого-то мщения. Например, в нашем северном городе Певек после закрытия лагерей и заключённые, и охранники перешли на гражданскую работу. Конечно, возникали конфликты, когда эти люди вместе выпивали за одним столом – но при этом они вместе шли на работу. Я знаю много случаев из 1990-х, когда встречались мучители и жертвы, и не происходило никаких эксцессов. Жизнь показывает, что это ложные опасения.
– Вспоминается дело Дмитриева и судьба этого человека. Почему она так сложилась, если в нашей стране, в самой её столице заинтересованы в том, чтобы правда о репрессиях была обнародована?
– Москва задаёт тон процессам в регионах. Есть надежда, что ситуация там будет меняться.
– То есть, судьба Дмитриева объясняется тем, что Москва идёт в этом вопросе по своей линии, а регионы – по своей?
– Думаю, да.
– Благодаря чему исследования захоронений в Коммунарке увенчались успехом? Вы упоминали роль РПЦ.
– Да, Коммунарка и полигон в Бутово – это территория РПЦ, на ней молятся и за ней ухаживают служители церкви. Если бы Церковь не взяла это на себя в 1990-е годы, я даже не знаю, что бы было сейчас. Сейчас мы видим результат совместной работы Церкви, Музея истории ГУЛАГа, Фонда Памяти, группы исследователей и общественных организаций. База данных, документы расстрельных списков были сделаны и предоставлены обществом «Мемориал».
– В Москве могут быть обнаружены новые захоронения жертв репрессий? Ведутся какие-то поиски в этом направлении?
– Скорее, требуется документальная работа.
*Общество «Мемориал» внесено Минюстом РФ в реестр иностранных агентов
Васильев Николай
