"Бумажки не так важны, как доверие". Бывший боец ЧВК – о войне в Сирии

«Собеседник» запускает новую рубрику – «Исповедь анонима». Ее герои будут рассказывать нам то, что не могут обнародовать под своими реальными именами. Правда может стоить им потери денег, репутации, свободы или даже жизни.

Наш первый собеседник – Александр, боец частной военной компании (ЧВК), который недавно вернулся из командировки в Сирию. 

Предыстория

Когда я готовила материал про частные военные компании, попросила одного из экспертов познакомить с реальными людьми, вернувшимися из командировки в Сирию. Через некоторое время эксперт мне ответил: «Есть такой человек, он сам вам позвонит. Разумеется, на условиях строгой анонимности». Вчерашний вояка был по-армейски оперативен – набрал меня уже спустя 10–15 минут, представился Александром. Номер определился, но, как сказал Александр, телефон разовый и перезвонить на тот же номер я больше не смогу, а связь можно держать только через того же общего знакомого. 

Публично Александр о своей сирийской поездке никогда не распространяется, детали может обсудить только в кругу своих, таких же бывших военных. Подробности могут шокировать неподготовленных людей, вызвать осуждение, а при смене курса Александра могут даже посадить – статью «Наемничество» Уголовного кодекса никто не отменял. 

Договор – филькина грамота

– Я – бывший офицер, артиллерист, в военных и околовоенных кругах у меня море знакомых. Один из таких «знакомых моих знакомых», как оказалось, послужил в ЧВК и как раз вернулся из командировки. На вопросы отвечал лаконично: «Ехать можно». И у него, и у меня есть боевой опыт, мы прошли горячие точки и совсем уж в авантюру не полезли бы. Деньги знакомому заплатили, и выжить там, сказал, можно, если соображать, что делаешь. И я рискнул.

Для «щеглов» (молодняка. – Ред.) есть месячные сборы перед отправкой, но мне они не потребовались. Для опытных военных свой порядок: приносишь «военник» (военный билет. – Ред.), проходишь инструктаж – и вперед. 

Подписываешь договор, но всем понятно, что это филькина грамота. На моем даже печати не было, только подписи. ООО чего-то там, которое я даже не запомнил, потому что в случае чего его не найдешь – регистрация на Виргинских островах. Главный пункт «документа» – контакты родственников, которым, случись что, сообщат о смерти и выплатят страховку. В общем-то на войне бумажки не так важны, как доверие.

В марте я улетел и следующие 6 месяцев провел в центре Сирии, севернее Пальмиры, практически в пустыне.

Валюта – патроны

200 тысяч рублей в месяц – моя ставка. Может, в Москве такие деньги люди и в офисах получают, но для большинства тех, кто едет «повоевать», это нереально огромная сумма. Контингент – разный. Но в основном те, кому в мирной жизни мало что светит. Дома у них долги, безработица, бухло. 

В Сирии у нас была «гауптвахта» – яма метров 6 глубиной, куда отправляли набухавшихся или провинившихся. Сирийская водка арак валит с ног и туманит мозг больше, чем обычная российская 40-градусная. 

Был у нас один экземпляр, который даже наркоту где-то раздобыл в исламской стране. Его «упаковали» и отправили на родину. Естественно, ничего не заплатили – нарушил правило. Могли и застрелить, но тогда страховку надо платить – до 3 миллионов. Дешевле оказалось найти ему место на ближайшем борту.

Основная валюта там у нас – патроны. Сдал перекупщикам 10–15 патронов – разжился на несколько пачек сигарет, алкоголь или что-то из экипировки. Но с боеприпасами было не очень. Зато выдавали наличные, чтобы заправить машину. Я водил пикап L200, поэтому карманные деньги оставались.

Черная зона 

Патроны у солдат скупает сирийская детвора – дети войны, выросшие при разрухе, нищете и в общем-то в аду. По-русски они знают «Россия», «Путин», «сколько», цифры, ну и названия самых ходовых товаров обмена. Жалко ли мне их? Там не задумываешься об этом, не до того. 

Взрослые боялись к нам приближаться. Любого мужчину могут расстрелять, после составить отчет, что он боевик, получить премию. Разбираться никто не будет. Вся страна поделена на три зоны – белую, серую и черную. Только в белой есть власть и атрибуты государства. В серую соваться опасно, там постоянные «движения» – можно ожидать чего угодно, встретить кого угодно – боевиков, союзников, местное ополчение, просто головорезов. Черная зона – там людей мало, территорию никто не контролирует, там стрелять, насиловать, убивать, мародерить могут все. И наши тоже. Правила мирной жизни на войне забываются быстро. Прав тот, у кого оружие. 

В некоторых сирийских деревнях местные жители создали свое ополчение, которое патрулирует границы села с оружием. Тоже своего рода белая зона. 

Военная операция окончена, стрельба продолжается

Ожесточенных боев в Сирии уже нет. Официально военная операция завершена. Но заварушки, перестрелки – обычное дело. 

Основная служба – охранять что-то, стоять на опорном пункте, ждать команды на выезд. Выезды оплачиваются отдельно. Зависит от сложности задач. И щедрости начальства. В принципе денег там много. Нормальный командир может выдать по 100 тысяч рублей за выезд протяженностью несколько дней. 

На моей памяти задачи были такие, что рядовому не понять, какой они несут смысл в общей картине действий. «Заехать в деревню и устроить шум» – то есть въехать на джипах отрядом численностью человек 50, пострелять в воздух, походить по дворам. Может, это был отвлекающий маневр, чтобы ударить в другом месте? Потом мы еще блокировали деревни – никого не впускать и не выпускать. Искали осевших боевиков. За них выплачивают премии. Но не за голову, а в целом за операцию. 

Вагнер – легенда 

Кормежка – консервы, рис, макароны. Забросят несколько мешков на месяц на группу, постепенно съедаем. Бойцы смеялись, что такая еда – это самый опасный фактор во всей командировке. Больше полугода на ней никак не протянешь. А так можно в кафе заскочить, если местной валютой разживешься. Обед на двоих – 100 рублей в пересчете на российские деньги. 

Экипировка в основном у всех своя, еще из России. Мобильников никаких нет. Можно, конечно, взять телефон на месте, но после нескольких скандалов с позировавшими в секретных местах и разместившими свои фотки в соцсетях бойцами контроль стал строже. Как и за разглашение информации. Легко можно вылететь на родину без рубля оплаты. 

Связь – по рации. Весточки родным – через тех, у кого заканчивается контракт и они убывают домой. 

Сотрудники ЧВК – мелкие сошки, расходный материал. Групп и команд немало, но есть ощущение хаоса, кто под кем – не разберешься. Денег много выделяют, вот все и суетятся, не вдаваясь в подробности, зачем и в чьих интересах. 

Про Вагнера я, конечно, слышал, но не видел. Думаю, это уже легенда, бренд. Есть и другие, но о них никто не знает. 

Свою личную задачу я выполнил – вернулся живым. В откровенной грязи, которая до конца жизни преследует в ночных кошмарах, не участвовал. Выплатил ипотеку, из-за которой и отправился в Сирию. У командиров остался на хорошем счету. Зовут обратно. Но не поеду. Мне хватило, там анархия, беспредел. Страна после войны даже хуже, чем во время войны. 

Цифры

Официальных данных о количестве бойцов ЧВК, воевавших в Сирии за 3,5 года российского присутствия в этой ближневосточной стране, нет. Но по экспертной оценке, в кампании за это время были задействованы порядка 20 тысяч человек.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №02-2019 под заголовком «Я воевал в Сирии».