"Люди увидели, что система по борьбе с пытками в тюрьмах начала работать"

После того как адвокат Ирина Бирюкова обнародовала видео с избиением заключенного Евгения Макарова, ее жизнь и жизнь фонда «Общественный вердикт», с которым она сотрудничает, сильно изменились. Правозащитникам стали поступать угрозы, а Ирине вместе с дочерью пришлось выехать из страны. Недавно она вернулась, чтобы продолжать работу, и получила государственную защиту.

После ареста 15-го палача...

– Изначально на запрос о госзащите вам отказали. Что изменилось?

– Нам не объяснили, почему решение поменялось. Видимо, Генеральная прокуратура сказала, чтобы органы ФСБ провели дополнительную проверку. С одной стороны, это довольно радостная новость, а с другой – она заставляет насторожиться. Может, они просто решили перестраховаться, но ведь не исключено, что появилась некая информация: что-то готовится... Защита была предоставлена ровно в тот момент, когда произошло задержание и арест 15-го сотрудника ФСИН, которого Евгений и другие осужденные ярославской колонии №1 считают одним из самых опасных. В том числе из-за его поддержки со стороны его родственников и диаспоры.

– Сипан Мамоян?

– Да. У него есть связи и в следственных органах – брат работает следователем в Ярославле. Есть связи и в прокуратуре, и среди действующих сотрудников местного УФСИН.

– Как вас будут охранять?

– Пока не знаем. Сначала следственный орган вынесет постановление о госзащите, а потом передаст Росгвардии. Будут решать с учетом моей работы. Переселять и давать тревожные кнопки – не имеет смысла, потому что я все время в разъездах, никто просто не успеет доехать. Я смеюсь, говорю: давайте мне внешность изменим – морщины уберем, еще что-то подправим. Со следователем предположили, что самое надежное – личная охрана.

 Хотят навести порядок во ФСИН

– После избиения Макарова пошла целая волна жалоб, задержаний сотрудников ФСИН и так далее. Это просто резонанс или есть какое-то указание навести порядок?

– Да, идет какая-то лавина, вы даже себе не представляете. В следующем году будет 15 лет, как фонд занимается пытками, но такого не было никогда. Мы каждый день не только на рабочие адреса получаем обращения – у меня в личном мобильном все мессенджеры разрываются от жалоб. Как на свежие случаи, так и на давние.

Люди увидели, что система по борьбе с пытками начала работать, заметен отклик, проходят проверки, кого-то задерживают...

Программа по наведению порядка, думаю, тоже началась. Сейчас сотрудникам ФСИН, а также врачам, которые не обследовали заключенных, прокуратуре, другим службам уже невыгодно покрывать друг друга – иначе они сами могут быть следующими. Все посыпалось, как домино.

– Нет опасения, что сейчас ФСИН «закроется»?

– Одно время они пытались закрыться от контроля. Когда речь зашла о повсеместной видеосъемке, сказали: мы готовы, но доступ к картинке никому не дадим.

Но остановить резонансную волну им все равно не удастся. Если раньше отношение к заключенным в обществе было: «сидит – значит, есть за что», то сейчас, когда через одного сажают за лайки, репосты, за всякую фигню и каждый может оказаться там, люди на все это смотрят с ужасом.

– Массовые избиения, которые мы видели на съемке с видеорегистраторов – это ежедневная практика или какое-то особое наказание?

– Это рядовое наказание за так называемый проступок. Сами сотрудники очень часто не знают правил внутреннего распорядка исправительных учреждений. И когда заключенные начинают требовать свое, отвечают: «Закон здесь я, как я скажу, так и будет». После этого заключенный начинает возмущаться – и всё. Женя ни на кого не кидался, но нецензурно выразился. Это было сразу после того, как он вышел из ШИЗО, где просидел несколько дней абсолютно один, беседовал там с пауком, даже назвал его как-то. Пришел и увидел, что письмо от матери растоптали.

Круговая порука не сработала

– Избиение Макарова выглядит очень странно. В одном помещении собрались 18 человек – зачем? Инструктаж такой?

– Допрошенные сотрудники колонии говорят так: специально оставили ночную смену, которая должна была смениться, и дневную, которая заступала. Две смены – это 18 человек. Раздали всем дубинки и сказали, чтобы хоть по одному разу, но ударил каждый. Круговая порука – чтобы никто никого не сдал. Там был один стажер, ему стало неприятно, он хотел выйти на улицу, но его вернули, чтобы он тоже присутствовал при экзекуции. Беда в том, что все это происходит при одобрении и с ведома руководства колонии.

– Как сейчас дела у Евгения?

– Он сейчас в очень нехорошем эмоциональном состоянии. Его же не один раз били, часто. У нас по нему 4 уголовных дела. Притом что он много раз просто не жаловался. Я привозила к нему психолога. Та сказала, что все эти избиения, конечно, наложили отпечаток.

Он старается не выходить из дома сейчас. Но когда задержали и арестовали Мамояна, Евгений приехал в суд. Очень волновался. Я с ним рядом сидела, он: «Ира, что говорить? Ира, что говорить?», хотя мы уже много раз все обговорили, и я сократила его речь до трех слов.

Когда его допрашивали как потерпевшего, он не смог досмотреть ту видеозапись. Пришлось остановить ее и его успокаивать.

Со здоровьем тоже есть проблемы, один глаз почти не видит. По поводу внутренних органов еще обследование не проходил. Говорит, что хочет пойти учиться. Хочет заняться чем-то связанным с автомобилями, там, где ему заодно выдадут и права.

Поначалу мы думали, что Макаров будет помогать нам в правозащитной работе, ездить по колониям, передачи передавать... Но он сказал: нет – не готов пока и близко подъезжать к колониям.

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №45-2018 под заголовком «Пытки в колониях: система ломается?».