Как российская литература дружно сходит с ума на украинской почве

«Если это система, то она очень нервная», – писал Венедикт Ерофеев о родине в семидесятые годы. Украинская почва для российской литературы оказалась еще более роковой: культовые авторы перерождаются на глазах изумленных поклонников.

Юнна Мориц и всяки псаки

Наиболее нагляден случай Юнны Мориц, громко обвиняющей всех, кто с ней не согласен, в людоедстве и травле. Последние ее стихи в самом деле заставляют усомниться – как бы это выразиться, чтобы не нанести ей еще одну неисцелимую душевную травму? – в том, что это она всерьез: «Этот очень странный Птиц нюхал множество яиц, и по трубам он сейчас из яиц качает газ. Эти газы из яиц купят много заграниц, где министры без конца скачут яйцами лица, – кто не скачет, тот не Птиц, тот – лицо не из яиц, не качается яйцом голова с таким лицом».

Вероятно, это стихи про Яценюка, которого российские патриоты элегантно прозвали Яйценюхом. Мориц-сатирик далеко обогнала газету «Завтра» образца девяностых, но когда нынешняя Мориц впадает в пафос, это внушает читателю еще большую неловкость: «Псаки – это ничья не фамилия, нет! Всяки псаки – особого свинства портрет, всяки псаки – особого свинства секрет, русофобскими свинствами он перегрет!»

[:image:]

Злобность здесь полностью заместила талант – когда внутри все клокочет, некогда следить за тонкостью текста. Дело не в позиции, а в степени одержимости. Чем больше пафоса, чем больше серьезного отношения к себе и своему месту в мировом процессе (и обиды на то, что это место недостаточно высоко), тем сильнее злоба.

Случай Мориц объяснить несложно: автор давно сооружает себе пьедестал, чувствует себя вечно отверженным, гонимым, находящимся в безнадежном меньшинстве (хотя в меньшинстве сейчас как раз те, кого Мориц обвиняет в травле и тоталитарном мышлении). Это чувство благородной затравленности можно было объяснить в пятидесятые, когда Мориц исключали из Литинститута, или в семидесятые, когда на нее печатали доносительские рецензии, и даже в девяностые, когда поэзия пребывала в загоне.

[:image:]

Но с тех пор, как Юнна Мориц получила премию «Триумф» (спонсировал ее Березовский), а ее книги стали регулярно издаваться, ей, кажется, ничто не угрожает. Напротив, ее лирика сегодня – самый что ни на есть мейнстрим, и мы потрясенно наблюдаем превращение отважного нонконформизма в страстный, истерический конформизм. Трагедия изгойства не только в том, что оно портит человеку характер и биографию, но и в том, что оно приводит к радикально завышенной самооценке.

Сергей Лукьяненко и укро-орки

А вот Сергей Лукьяненко как раз болен профессиональной болезнью представителя попсы. У него четкие, как и положено сказочнику, не терпящие нюансов представления о своих и чужих. Когда Лукьяненко запрещает переводить свои книги на украинский, им движет не преувеличенное представление о собственном величии (хотя и оно тут налицо), а искреннее желание отмежеваться от Мирового Зла. Сами украинцы, разумеется, не могут решить, что для них хорошо, а что плохо. И потому это должны решать мы. Как и в случае Мориц, тут серьезную роль играет тоска по советской нише, по временам, когда статус писателя приравнивался к государственному (или антигосударственному, что тоже почетно).

[:image:]

Беда в том, что эти твердые представления о добре и зле у Лукьяненко тоже детские, как и вся его проза. Для него Америка – Мордор, «укры» – что-то вроде «орков», в его сказочном мире противник по определению расчеловечен. «Давно противно говорить про украинскую территорию – будто тараканьи коконы или растекшееся на жаре дерьмо описывать. Давить надо гадину. Какими способами и методами – не мне решать. Но давить начисто, безжалостно, без эмоций и колебаний. Проводя населению долгую и трудную денацификацию по примеру германской» – это типичная цитата из его «ЖЖ».

[:image:]

Правда, в отличие от Мориц, утрата самоконтроля вряд ли скажется на его творческих способностях. И даже, наверное, можно проследить обратный процесс: когда все больше отзывов на новые книги строится в духе «но я все равно верю, что некогда любимый автор еще напишет что-то хорошее», зреющая неудовлетворенность ищет точку приложения – и найти ее сейчас легче всего в украинском конфликте.

Смотрите фотогалерею Самые провокационные информационные вбросы войны на юго-востоке Украины

Иван Охлобыстин и жертвы во Славу Божью

Иван Охлобыстин (прежде всего сценарист и писатель) не ностальгирует ни по советскому, ни по антисоветскому статусу. Он искренне заигрался, потому что давно и талантливо юродствует, но в военное время юродство начинает восприниматься как руководство к действию. Он активно набирает добровольцев для войны на востоке Украины, благословляет Новороссию, говорит о необходимости культа личности и завершает речь так: «Спасибо тебе, Украина, за наполнение наших искореженных ленью и пьянством душ Живой Верой Христовой!.. И сейчас десятки тысяч русских ребят… ищут повода стать жертвой во Славу Божью! Подвигом, как молнией, пронзить свою серую жизнь».

[:image:]

Это тоска по движухе, которая Охлобыстину, герою девяностых, в высшей степени присуща – не от кровожадности и не от тоски по статусу вождя и пророка, а от искренней ненависти к российской серости. Ему действительно кажется, что гибнуть на Украине – или губить Украину – лучше, чем пить пиво перед телевизором.

Во всех трех случаях укробесия нет ничего страшного (хотя противники присоединения Крыма и проекта «Новороссия» ведут себя сдержанней и от крови не пьянеют). Литератору, возможно, даже и хорошо немного «съехать с глузду» – тогда за ним интересней наблюдать. Важно не заразиться этим безу-мием, отделяя личный политический и человеческий выбор от чужого литературного проекта.

Примите участие в опросе: Что означает масштабное двустороннее дезертирство в войне на юго-востоке Украины?