Сказочный замок Михаила Врубеля

Ставший мифом еще при жизни, Врубель обладал магическим даром творить мифы на полотне, на стенах древних храмов, в белоснежном мраморе – любой материал подчинялся его руке и становился податливым. Врубель строил легенду о себе, как строят дом. И в конце концов выстроил сказочный замок.

«Молчун»

Пятилетний Миша был абсолютно безучастен к тому, что творилось вокруг. Близкие дивились этой его черте характера. Казалось, он был не от мира сего. Складывалось ощущение, что кто-то случайно или специально «забросил» маленького Врубеля в нашу реальность, чтобы... Что?

Однокашники дразнили Мишу «молчуном» и «философом». Но он был так же безучастен и к их дразнилкам. Единственное, что вызывало в нем неподдельный интерес и даже азарт, было рисование. Часто он писал как одержимый, вспоминала его сестра Анна, маленькие зарисовки, этюдики, натюрморты. Вот первая страничка из «Врубелевой легенды»: «Потребность творчества проявилась у брата в 5-летнем возрасте», – записала она в своем дневнике. Миша с головой уходил в творческий процесс. «Ты представить себе не можешь, Нюта, до чего я погружен всем своим существом в искусство: просто никакая посторонняя искусству мысль или желание не укладываются, не прививаются...» – это слова, адресованные сестре, уже не 5-летнего философа, а 27-летнего студента Императорской академии художеств.

Сумасшедшая одержимость Врубеля искусством останется с ним до последних дней.

Обеды из сырого мяса

Воспоминания Врубеля о детстве трудно назвать счастливыми. Не успело Мише минуть три года, как его мама умерла от чахотки. Он рос очень слабым, болезненным ребенком, ходить начал только в 3 годика. Маленьким был оставлен на самого себя: почти никто, кроме отца, им не занимался. В архиве клиники Первого Московского государственного университета, где впоследствии лечился Михаил Врубель, есть такая запись: «Дед по матери – маньяк. Дед по отцу – алкоголик. Сестра перенесла острое меланхолическое состояние». В таком кругу складывалось детство будущего великого творца.

Всерьез здоровьем Миши занялась его мачеха Елизавета Вессель. Уже взрослым Врубель с иронией вспоминал «диеты сырого мяса и рыбьих жиров», но именно они вкупе со специальными курсами Елизаветы Христиановны физически восстановили Михаила. Ранние годы брата и сестры Врубелей прошла в бесконечных переездах по местам служебного назначения отца, подполковника. В Петербурге Миша учился рисованию в школе при Обществе поощрения художников, в Саратове посещал уроки частного педагога Андрея Година, в Одессе – занятия рисовальной школы Общества изящных искусств. Его страсть к живописи становилась неудержимой. В одном из писем одесского периода он сетовал, что хотел на каникулах осилить «Фауста» в оригинале и выучить по учебнику 50 английских уроков. Не тут-то было: вместо этого сел переписывать маслом «Закат на море» Айвазовского. И так и не смог оторваться...

Врубель с сестрой

Однако, как ни странно, о карьере художника не помышлял ни отец Врубеля, ни он сам. По настоянию отца он поступил на юридический факультет Петербургского университета. Сокурсник Врубеля, будущий известный художник Александр Бенуа считал, что это решение было подсказано семейной традицией: попросту «так полагалось» в их социальном окружении. В годы юридического обучения Врубель эстетствовал, но учился довольно лениво. Дошло до того, что он остался на втором курсе еще на год, а затем не смог защитить заключительную конкурсную работу, окончив университет в звании «действительного студента» (низшая ученая степень). Впрочем, это его совершенно не огорчило. Он, казалось, готовился к какой-то абсолютно другой деятельности, ипостаси. Поговаривали, что именно в этот момент ему начали видеться образы из других миров, параллельных реальностей, как сейчас бы сказали.

Утонул в вине

В студенческие годы Врубель увлекался философией (особенно Кантом) и театром, создавал иллюстрации к литературным произведениям. Одна из самых известных его работ того времени – графическая иллюстрация «Свидание Анны Карениной с сыном», выполненная черной тушью на коричневой бумаге. Это, если угодно, «доврубелевский этап» в творчестве художника. Работа почти неотличима от обыкновенных журнальных иллюстраций второй половины XIX века. Неповторимый, сводивший в буквальном смысле с ума многих его современников почерк художника тогда еще не сформировался.

Врубель не мог отделаться от ощущения, что он теряет время. И никак не может найти то самое дело, которому предназначен. Подрабатывал гувернерством, репетиторством. На пять лет обосновался в семье сахарозаводчиков Папмелей: стал репетитором их сына, с которым вместе учился. Именно у Папмелей, как писал художник Александр Иванов, обнаружилась во Врубеле впервые склонность к вину, «в котором здесь никогда не было недостатка». При этом как изворотлива судьба! Именно Папмели охотно поддержали увлечение Врубеля рисованием. Его познакомили со студентами Академии художеств, и вскоре он стал посещать там вечерние классы. А в 1880 году и вовсе решил туда поступить! Окружающие художника не раз отмечали, что складывалось твердое ощущение: кто-то жестко ведет Врубеля по неведомому маршруту, невзирая при этом на все отклонения Михаила влево-вправо и даже «отход назад».

«Надувательство публики!»

В академии он поступает в мастерскую известного профессора Павла Чистякова, славящегося звездным составом учеников: Репин, Васнецов, Серов, Суриков, Поленов. Начинается новая глава «Врубелевой легенды». За годы, проведенные в мастерской, Врубель заметно меняется: его напускной дендизм уступает место гордой аскезе. Меняется и манера письма. Чистяков внушал ученикам «священные понятия», связанные прежде всего с вниманием к форме. Отсюда проистекает знаменитая «кристаллообразная» техника Врубеля, подсказанная и намеченная самим учителем. Очень показательна врубелевская «Сирень», где гроздья цветов превращаются в фантастические кристаллы, мерцающие при луне. Никто другой, как Врубель, не мог передать в русской живописи метаморфозы и таинственное преображение природы. «Его смущает вся история живописи, великие «фрескисты» прошлого, ему хотелось бы быть таким же великим живописцем», – писал о нем позднее Бенуа, иронично считавший, что Врубель «вечно гениальничает».

Параллельно Михаил занимается в акварельной мастерской Ильи Репина и изучает основы рисунка и живописи. Впрочем, с Репиным он быстро ссорится. Знаменитую картину последнего «Крестный ход в Курской губернии» Врубель принимает за «надувательство публики». Это и картиной-то сложно назвать, говорил он друзьям. Всего-навсего социальная зарисовка. Подобным он занимался в пять лет!

Иное дело – врубелевский набросок «Пирующие римляне», который до сих пор считается одним из самых «колдовских» у художника. Он не окончен, но в неоконченности как будто и кроется его очарование. Местами рисунок подцвечен, местами – нет. Филигранно нарисованный узор кифары соседствует с бегло набросанными очертаниями кресла. «Пирующие римляне» были итогом почти двухлетней мучительной работы над сюжетом и формой конкурсной картины, акварельный эскиз которой вызвал бурный восторг даже у ненавистного Врубелю Репина.

«Глаза могут разгореться!»

Кто мог осмелиться назвать творения самого Васнецова «поверхностными иллюстрациями»?! Нет, на сей раз это был не Врубель. Прославленный Александр Бенуа! Но Врубель тоже в этой скандальной истории, пусть и боком, но замешан. Ибо Бенуа так сказал, имея в виду сравнение работ Васнецова с работой Врубеля – чудесной иконой «Богоматерь с младенцем».

Дело было так. Осенью 1883 года Павел Чистяков порекомендовал Врубеля историку искусства Адриану Прахову, тот искал художника для реставрации старинной Кирилловской церкви в Киеве. В течение 6 лет Врубель трудился над древними фресками и параллельно писал иконы. Такое «соавторство» с мастерами XII века не было ведомо никому из именитых художников века XIX. Врубель чувствовал себя причастным к труду старых мастеров и старался изо всех сил соответствовать их изначальному замыслу.

Одной из самых выдающихся композиций Врубеля для Кирилловской церкви стала как раз икона «Богоматерь с младенцем». С ее написания можно отсчитывать новый виток «Врубелевой легенды». Ведь именно эта работа сделала его известным широкой публике. Достаточно сказать, что знаменитый коллекционер Павел Третьяков до конца своих дней сокрушался, что не может приобрести ее для своей коллекции. Именно тогда Александр Бенуа и заявил свое восхищенно-скандальное: «По сравнению с фресками Врубеля, работы Васнецова в Кирилловской церкви кажутся просто поверхностными иллюстрациями».

То были слова сродни взрывам народовольцев. Толпы художников устремились в Кирилловскую церковь, дабы своими глазами увидеть новоиспеченный «шедевр». Масла в огонь подлил художник Михаил Нестеров, так же привлеченный Праховым к росписи уже Владимирского собора. Он, потрясенный, сообщил, что Врубель написал «нечто, от чего могут глаза разгореться!»

В России появился новый гений.

Секрет Менделеева

Впрочем, были и те, кто не «верил» иконе Врубеля. Лик самой Богоматери далеко не безупречен «с точки зрения чисто религиозной, православной», как подмечал критик и галерист Сергей Маковский. Он писал, что «из всех этих зрачков, пристальных, немыслимо расширенных, огромных, веет потусторонней жутью, что сродни соблазнительному пафосу его вечного спутника – Демона». Так поздние современники Врубеля увидели, как сквозь саму икону «Богоматери с младенцем» начинает прорезаться главный герой мифов Михаила Врубеля – молодой красавец Люцифер. Впрочем, до них еще далеко.

Пока Врубель едет в Италию – знакомиться с византийской и позднеримской живописью. В Венеции он встречает Дмитрия Менделеева, женатого на одной из учениц Чистякова. Ученый открывает секрет молодому художнику: лучше писать иконы не на холсте, а на цинковых пластинах, чтобы уберечь их от влаги. Вняв совету, за следующие полтора месяца Врубель создает три такие иконы – «Святой Кирилл», «Святой Афанасий» и «Христос Спаситель». Цинковые доски для них Врубелю доставили из Киева, но художнику долго не удавалось отработать стратегию письма: краска попросту не держалась на металле.

Весь май и большую часть июня 1885 года Врубель проводит в Киеве. Ходили слухи, что по прибытии он сразу сделал предложение Эмилии Праховой, супруге своего заказчика. И это невзирая на ее положение матери семейства! Мало того, он имел дерзость сообщить о намерении жениться на ней даже не самой Эмилии Львовне, а ее мужу – Адриану Викторовичу! Это было неслыханно.

Врубель получил отказ. Прахова не выносила врубелевской «инфантильности». Трагически переживая неразделенную любовь, Михаил Врубель раз за разом наносил себе порезы ножом на груди. «Я страдал, но, когда резал себя, страдания уменьшались...» – писал он своему другу, художнику Константину Коровину.

Очень скоро Врубель впервые заявил о замысле «Демона».

Схватка с Люцифером

Это кажется невероятным, но муж, у которого просили руки его жены, обращается к просившему за помощью...

Андриан Прахов попросил Михаила Врубеля помочь расписать Владимирский собор. Правда, при этом сразу же отверг врубелевскую манеру письма – в соборе нужно было «писать, как все», там уже работали другие художники. Позже Прахов заметит, что для росписей Врубеля надо было бы и «храм построить в совершенно особом стиле».

Помимо заказных работ, Врубель силится писать «для себя» картину «Моление о чаше». Сюжет не дается. «Рисую и пишу изо всех сил Христа, а между тем, вероятно, оттого, что вдали от семьи, – вся религиозная обрядность, включая и Хр[истово] Воскр[есение], мне даже досадны, до того чужды», – пишет он сестре.

И вот тогда Врубель обращается к образу Демона.

В момент первых набросков великого замысла к Врубелю приезжает его отец – и ужасается. «Ни теплого одеяла, ни теплого пальто, ни платья, кроме того, которое на нем... Больно, горько до слез», – вспоминает он. Но это ещеполбеды. Он видит первый вариант «Демона» – и отвращение захлестывает его. Дрожащим от негодования голосом отец силится объяснить сыну, что едва ли эта картина вызовет симпатии и у публики, и у Академии художеств. Врубель, как ни странно, сразу соглашается. И уничтожает картину... Как, кстати, и многое другое, созданное им в Киеве. Первая схватка с Демоном, попытка его написать, проиграна вчистую.

Похоронил отца заживо

Врубель в страшной депрессии. Он появляется в обществе загримированным под недавно умершего знакомого, чем вызывает всеобщий испуг. Если это еще можно списать на любовь к розыгрышам, то другой эпизод выглядит более тревожно. Однажды художник, по его собственным словам, «уехал на похороны отца», который впоследствии оказался живым и здоровым. Присутствовавший при обсуждении этого случая профессор психиатрии И. А. Сикорский замечает, качая головой: «Это весьма опасные признаки надвигающегося безумия...»

Но вместо того чтобы свалиться в бездну сумасшествия и отчаяния, Врубель неожиданно воспаряет. Или рождается заново. Ведь его легенда только начинается! В сентябре 1889 года он переезжает из Киева в Москву. Вероятнее всего, он приехал в столицу из-за увлечения цирковой наездницей – в мир цирка его ввел брат писателя и поэта Иеронима Ясинского, выступавший в цирке под псевдонимом Александр Земгано. Врубель поселился в мастерской Коровина на Долгоруковской улице. Возникла даже идея работать втроем – Врубель, Коровин и Серов. Однако отношения с последним не сложились.

Он снова возвращается к образу Демона. Но пока это только иллюстрации к поэме Лермонтова. Издатель Петр Кончаловский вместе с братьями Кушнеровыми задумал выпустить юбилейный двухтомник сочинений М. Ю. Лермонтова с рисунками «лучших наших художественных сил». Всего было отобрано 18 художников, включая Репина, Шишкина, Айвазовского, Леонида Пастернака, Аполлинария Васнецова – и Врубеля.

10 апреля 1891 года иллюстрированное издание получило цензурное разрешение и сразу же разошлось в прессе. Врубель ожидал восторг, восхищение. Однако его иллюстрации приняли в штыки. «Грубость, уродливость, карикатурность и нелепость», – отзывалась о них критика, которая через 20 лет увенчает Врубеля лаврами за его способность без искажений передавать суть лермонтовского творчества. После разгромных статей критиков художник решил, что «истинное искусство» почти никому недоступно. Вера Врубеля в преображающую природу искусства рухнула.

«Прекрасный, хотя и лживый»

Зато созидался венец врубелевской мифологии. Одновременно с иллюстрациями художник написал первое свое большое полотно на ту же тему – «Демон сидящий», самый известный из его Демонов. «Я пишу Демона, то есть не то чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а «демоническое» – полуобнаженная, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами», – писал Врубель сестре. Демон, сотворенный Врубелем, отнюдь не злой дух. В его глазах не читается мефистофелевская насмешка: «Я яд дурмана напущу / В сердца людей, пускай их точит!» (как это было, скажем, в «Рецепте Мефистофеля» поэта-предсимволиста Константина Случевского). И это не Карамазовский Черт-«приживальщик» из последнего романа Достоевского.

Демон Врубеля ускользает от всякой литературной ассоциации, притом что начиналось все именно с иллюстраций к поэме Лермонтова. «Прекрасный, хотя и лживый, близкий, нежный к людям, хотя и жаждущий их мучений Демон – такой же надломленный и гордый, такой же трагический, как сам Врубель», – таким его видел Бенуа. Врубелевский Демон весь соткан из противоречий. Сверхчеловеческая мощь торса, грандиозный потенциал пружинистой позы – не чревата ли исполинская фигура могучего Демона роковым бессилием? В конце «Врубелевой легенды» ему предначертано быть поверженным. Быть может, отсюда его тоска. Надмирная тоска сидящего Демона, пронзающего взглядом время и безропотно принимающего свою судьбу.

Врубель – вестник

Сама композиция «Демона сидящего» выдает его закованность и стесненность. Он словно зажат между верхней и нижней перекладинами рамы. Вокруг него открывается неземной пейзаж. Сине-лиловый тон покрывает небо, освещает застывшие громады гор. Примечательно, что эти громады кажутся воздвигнутыми самим Демоном. Крылья печального духа превращаются в горные породы, горные породы – в цветы, цветы – в золотистые проблески заката, борющегося с синим сумраком ночи. «Врубель... вестник, весть его о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото древнего вечера», – писал о картине Врубеля поэт Александр Блок.

Демониана Врубеля не завершена – она лишь на время прерывается. Мысли о Демоне не покидали Врубеля, словно падший дух никогда не сползал с левого плеча художника и вечно просился, чтобы его написали. Тогда бы он восторжествовал. Но пока Врубель хлопочет о другом: 20 июля 1890 года умирает 22-летний Андрей Мамонтов, его добрый товарищ. Врубель мчит в Абрамцево проститься с ним. Там «Врубелева легенда» заиграет новыми красками. Открыв для себя мир керамики, художник надолго укоренится в Абрамцеве. Сыплются заказы на разные печные композиции – Врубель начинает хорошо зарабатывать. Здесь он незаменим.

«Он сорит деньгами...»

Удивительно, с какой легкостью гениальному художнику дается любое дело. Врубель словно порывает с традиционным представлением о художнике, способном лишь писать картины. Кажется, что Врубель был открыт любому ремеслу, любой работе. Только вот поэмы не сочинял. Но, как писал Александр Блок: «Громада лермонтовской мысли заключена в громаде трех цветов Врубеля». Словом, Врубель везде чувствовал себя как дома, повелевал любой творческой стихией: будь это скульптура или мозаика, театральные декорации или глиняные маски.

Недаром его знаменитая «Принцесса Греза» красуется не только в Третьяковской галерее, но и на главном фасаде гостиницы «Метрополь». Врубель как бы стирает рамки между видами изобразительного искусства и творит свою ни на что не похожую симфонию из живописи, скульптуры, керамики и многого другого.

«Врубелевая легенда» насквозь пропитана этим стремлением к синтезу искусств, их слиянию. Визуальное в его творчестве плавно перетекает в музыкальное. Его «Царевна-Лебедь» заражает зрителя именно своей музыкальностью. Не возникает ли при долгом внимательном рассматривании картины сладостное ощущение, что Царевна вот-вот запоет? Это как раз тот самый вид магии, который превыше всего ценился в эпоху символизма. Как видно, Врубель не ограничивается стиранием граней между одними лишь видами изобразительного искусства. «Весть» Врубеля, о которой писал Блок, зазвучала еще выразительнее.

«Царевна-Лебедь» была вдохновлена оперой Николая Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» и завораживающим пением супруги художника Надежды Забелы. Пока Демон на левом плече своего создателя не стенает и не требует своего воплощения на картине, Врубель окрылен внезапной любовью. «Я во время перерыва (помню, стояла за кулисой) была поражена и даже несколько шокирована тем, что какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул: «Прелестный голос!» – вспоминала будущая жена Врубеля.

Врубель с супругой

А познакомились они в начале 1896 года. Как познакомились, так и поженились. Чуть ли не в самый день знакомства. Их ничего не стесняло: ему на тот момент было сорок лет, ей не было и двадцати девяти. Пожалуй, единственное, что смущало Надежду Ивановну – пристрастие Врубеля к алкоголю. «Врубель пьет... Он очень беспорядочно относится к деньгам, сорит ими, а зарабатывает редко и случайно», – писала она подруге. Впрочем, эта досада не помешала им обвенчаться в Швейцарии в Крестовоздвиженском соборе Женевы. Впереди были пять лет счастливой совместной жизни.

«Демон поверженный»

«В Михаиле Александровиче я каждый день нахожу новые достоинства; во-первых, он необыкновенно кроткий и добрый, просто трогательный, кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко», – признавалась в письме к той же подруге жена. Сам Врубель стал более сдержанным и спокойным. От былого щегольства не осталось и следа. Не было такого, что он позволял себе на последние деньги приобрести духи и заливаться ими с ног до головы вместе с теплой водой, – то была повседневная забава юного Врубеля. Или же дань моде.

Семья Врубеля

Впервые за долгие годы Врубелю, казалось, удалось превозмочь это демоническое начало, съедавшее художника и жаждущее вырваться на полотно в надежде протрубить ту самую весть, о которой писал Блок. Что касается физической, а не духовной стороны «Врубелевой легенды»: шрамы и порезы с прошлого трагического романа давно уже затянулись. «И всем казалось, что радость будет...» – хочется вновь процитировать Блока. Но следующий виток «Врубелевой легенды» положил конец идиллии.

В 1901 году у Врубелей родился сын, которого назвали Саввой (в честь знаменитого мецената Саввы Мамонтова, который покровительствовал Врубелю). Родился с расщепленным нёбом, с «заячьей губой». Этот дефект ничуть не опрокинул любви Врубеля к сыну. Напротив, как истинный декадент он был склонен к эстетизации всего отторгающего. Сестра жены Врубеля писала о нем: «...Вкус такой своеобразный, что он мог находить красоту именно в некоторой неправильности. И ребенок, несмотря на губку, был так мил, с такими громадными, синими, выразительными глазами, что губка поражала лишь в первый миг и потом про нее забывали».

Год спустя Врубель пишет портрет маленького Саввы. Разумеется, в привычной художнику манере. Ни намека на счастливую развязку. В глазах крохотного малыша как будто бы читается трагическая судьба его отца. Само лицо Саввы искажено необъяснимым испугом и непонятной скорбью. Быть может, понятной лишь Врубелю. Что характерно, параллельно художник напряженно пишет «Демона поверженного» – последнюю часть своей Демонианы. Предпоследней работой этого условного триптиха был «Демон летящий», вступающий в противоборство с ветром и стрелой тела прорезающий любые стихийные преграды. При этом он, как и в начале сюжета («Демон сидящий»), зажат в предельно узком пространстве. И вот он низвергается без сил. Обезображенная выступающими очертаниями костей плоть падшего ангела застигнута художником в момент его начавшегося слияния с фоном, перед тем как превратиться в горный ледник. Хоть Демон и обессилел, но дух его все еще бунтует, а глаза злобно взирают на небо.

«Его жизнь – дивная симфония»

Итак, Демон наконец-то повержен. Но и рок беспощаден к Врубелю. Близкие отвозят его к психиатру. Тот диагностирует «прогрессивный паралич». Состояние Врубеля ухудшается. Он много пьет, может легко сорваться из-за пустяка. Жена с сыном подумывает уехать из Москвы к родственникам в Рязань из-за помутившегося рассудком мужа. Временами кажется, что Демон Врубеля попросту не вынес поражения и вселился в самого художника. Последнего госпитализируют в частную клинику Ф. А. Савей-Могилевича.

Начавшееся сумасшествие художника, разумеется, не могло обойтись без внимания прессы. В газете «Русский листок» выходит язвительная статья «Душевнобольные декаденты». И в то же время завязывается полемика о наследии еще живого художника. Бенуа пишет об «истинной поэтичности» творчества Врубеля. Кроме того, вместе с Дягилевым он затеял экспозицию, на которой выставлялись бы тридцать шесть работ художника, включая всех трех живописных «Демонов». Хоть выставка эта и стала переломной в отношении публики к его творениям, почти никто не уповал на то, что к Врубелю вернется былая слава, что он непременно восстановится. Авторы статей в «Мире искусства» и вовсе его похоронили. «Он был», – писали они. А ведь Врубелю оставалось жить еще 8 лет.

Эти оставшиеся годы были сплошными хождениями по мукам. К нему в клинику не пускали ни жену, ни сестру. В часы прозрений Врубель даже пытался что-то писать, но ничего не удавалось. И тогда он в бешенстве рвал на себе рубашку и остальную одежду.

В 1903 году Врубеля выписывают из клиники. И в тот же год умирает его сын. Спустя четыре года художник слепнет. Он уже не принадлежал этому миру – ему все чаще виделись галлюцинации. Врубеля постепенно захватывала та самая сине-лиловая ночь, разверзшаяся на его демонических полотнах.

1 апреля 1910 года великий художник скончался.

Накануне смерти Врубель, видимо, вспомнил былые щегольские забавы, облился одеколоном, как полагалось настоящему франту, умылся, привел себя в порядок и заявил санитару: «Довольно уже мне лежать здесь – поедем в академию». В Академии художеств на следующий день был установлен гроб. Спустя ещедень состоялись похороны художника на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге. Единственную речь над могилой гения произнес Александр Блок: «Он оставил нам своих Демонов как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим...»

Похороны Врубеля

«Бывают жизни художников – сонаты, бывают сюиты, бывают пьески, песенки, даже всего только упражнения. Жизнь Врубеля, какой она теперь отойдет в историю – дивная патетическая симфония... Будущие поколения будут оглядываться на последние десятилетия XIX века как на «эпоху Врубеля», – подвел итог «Врубелевой легенде» Александр Бенуа.

Максим Кармаза.